— Еще из художников мне нравится Фрэнсис Бэкон, — выпалил я.
Лоб у нее разгладился, только две морщинки остались. Они у нее постоянно. Она радостно мне улыбнулась. Попалась! У каждой бабы есть слабый пункт. У мамы таким пунктом было ореховое мороженое с кленовым сиропом «Валли Дэйри». Если папаша вдруг привозил его домой, она прямо расцветала. И потом долго еще цвела.
— Тебе понравилась «Фигура с мясом»? — спросила она, чуть запнувшись.
— Это где Папа сидит между двумя кровавыми тушами? Да, понравилась.
— Ага. А ты описание прочел?
— Само собой.
— И какое толкование тебе больше по душе? Художник хочет сказать, что Папа — мясник? Или что он такая же жертва, как и освежеванные животные рядом с ним?
— По-моему, Папа смеялся.
— Смеялся? — перепугалась она.
Сунула руки в карманы джинсов. Я завороженно следил за ней. Этими руками она ласкала меня. И царапала.
Прислонилась к багажнику.
— Примерно в то же время он написал серию картин, на которых люди в бизнес-костюмах жутко кричат. Некоторые критики утверждают, что так Бэкон изобразил боль, которую испытывают облеченные властью. Мне кажется, он таким образом пытался передать зло, которое они несут с собой.
— А может, они танцевали?
— Может быть, — улыбнулась она.
— Он умер? — спросил я.
— Кто? Фрэнсис Бэкон?
— Да.
— Мама! — завизжал Зак — Эсме трогает мое сиденье!
— Умер. По-моему, году в 91-м. Или в 92-м?
— Это хорошо.
— Хорошо? — недоуменно засмеялась она.
— Я включу его в свой список умерших, с кем бы я хотел встретиться.
— А такого же списка живых у тебя нет?
Я покачал головой:
— Я прикинул, что у меня больше шансов увидеться с людьми, которые мне нравятся, уже после смерти.
Она опять засмеялась. Я оставался серьезным.
— Этот список длинный?
— Я к нему только приступил.
— Мама! — В заднем окне появилась голова Эсме. — Он поет песенку Барни! Скажи, чтобы перестал!
Келли словно хлыстом огрели. Она кинулась к детям. Голова Эсме моментально исчезла. Из машины донеслись возбужденные голоса.
Когда Келли опять подошла ко мне, на губах у нее играла спокойная улыбка.
— Мне пора ехать.
— Конечно.
— Нет, подожди, — вырвалось у нее.
Она, словно ребенок, набрала полную грудь воздуха и начала скороговоркой, как будто стараясь убедить саму себя:
— Хочу извиниться перед тобой за то, как я ушла. И вообще за все. Хотя было замечательно. Только лучше бы до этого не дошло. Теперь я в этом уверена. У меня такое чувство, что я злоупотребила твоим доверием. Но я хотела помочь. Ты был такой расстроенный. Конечно, это не лучший способ утешить человека. Хотя кто знает. Я плохо соображала.
Из всего потока я уловил только одно слово: замечательно. Как будто речь шла о посиделках за чаем. Я бы подобрал другие выражения, чтобы описать нашу совместную ночь. Например, всепожирающий огонь.
— Все хорошо, — заверил я.
— Нет, нехорошо. — Она утомленно поднесла руку ко лбу. — Я пыталась разбудить тебя. Ничего не вышло. Я забеспокоилась. Мало ли что могло случиться. У детей тоже бывают сердечные приступы. И тут я сообразила: ты просто крепко спишь. Конечно, оправданий мне быть не может. Как я посмела оставить тебя. Под открытым небом. Одного. Ночью.
Она выбрасывала из себя по одному слову. Помедлила, словно смотрела, какая пришла карта, и добавила:
— В грязи.
И еще немного погодя:
— У воды.
И наконец:
— Это ужасно.
— Все хорошо, — повторил я.
— Попросту я… — Она не закончила. — Ты мог подумать обо мне бог знает что.
— Что именно?
— Перестань, Харли. Я замужем. У меня двое детей. — В ее словах был такой трепет, словно она говорила о суровых медицинских противопоказаниях. — Еще примешь меня за жалкую домохозяйку, которая от скуки совращает мальчиков.
СОВРАЩАЕТ. Неоновые буквы одна за другой зажглись передо мной на крышке багажника. Я секунду смотрел на слово, которое они составили, мигнул — и все пропало.
— И я значительно старше тебя. Знаешь, сколько мне лет?
— Двадцать восемь?
— Тридцать три, — сказала она просто.
Да, она была не из тех бабенок, которые млеют, если мужик им скажет, что они выглядят куда моложе своих лет. Терпеть этого не могу.
— По мнению Эмбер, тебе за тридцать, — произнес я.
Она подняла брови:
— Серьезно?
— Не хочу тебя задеть, — сказал я, чтобы не говорить больше про Эмбер, — но про твои анкетные данные, типа замужем, не замужем, число детей и год рождения, я и думать забыл.
— Что же тогда занимает твои мысли?
— Ты правда хочешь узнать?
— Да.
Зак в машине захныкал.
— Твой зад, главным образом.
— Мой зад? — Губы ее сами сложились в улыбку. — И часто ты о нем думаешь?
— Что такое «часто»?
— Раз в день.
— Да.
Машина затряслась. За стеклом в салоне замелькали детские ручки-ножки и плюшевые игрушки.
— Послушай, Харли, — торопливо произнесла она, — сейчас нет времени говорить обо всем этом.
Мне надо отвезти этих двух спиногрызов домой и уложить в постель, а тебе наверняка пора возвращаться на рабочее место.
— Ну да.
— Если хочешь, можешь заехать после работы. Брэда нет в городе, а я ложусь довольно поздно.
— Конечно.
Лицо у нее сделалось радостное и немного обалделое.
— Договорились. — Улыбка на прощание. — До скорой встречи.
«До встречи», — эхом загудело у меня в голове. Ноги точно прилипли к асфальту. Пока ее машина не выехала со стоянки, я не двинулся с места. Только бы она не разглядела в зеркало заднего вида моих выпученных глаз. По мне словно прошлись в первый раз металлодетектором.
Глава 11
Я отправился прямо к ней. Мне и в голову не пришло зайти сперва домой, переодеться, почистить зубы или там собрать ей букет из маминых нарциссов. Я так и остался в голубой рубашке «Шопрайт», папашиной куртке и бейсболке «Реди-Микс».
Впрочем, я по-своему подготовился. Книга по искусству лежала у меня в машине, и прежде, чем тронуться с места, я просмотрел еще пару картин в свете фонарей, на стоянке. Голова у меня теперь была набита выражениями типа «страстный мазок», «смелая композиция» и «непринужденная живая линия с плавными переходами».
Она открыла дверь. Улыбка на лице, майка на лямках и приспущенные штаны, завязанные в поясе шнурком. Каталог женского белья обозвал бы этот наряд «комплектом для отдыха».
— Привет, Харли, — сказала она. — Заходи.
Пол в дверях был из точно таких же полированных камней, что и на кухне. Деревянные панели на стенах покрыты золотистым лаком. На вешалке висели ранец Эсме, зонтик с птичкой Твити, две маленькие курточки, дамская сумочка и мужская фланелевая рубашка.
— Не хочешь снять куртку?
— Нет, — сказал я. — Да.
Она повесила мою куртку рядом с мужской рубашкой. Бейсболку я тоже снял. Взъерошил волосы. Хорошо бы взглянуть на себя в зеркало. Впрочем, прическа ее, думаю, не волнует. Иначе дело у нас никогда не зашло бы так далеко.
Она повернулась, прошла в глубь дома. Спросила через плечо:
— Пиво будешь?
— Конечно.
Ее босые ноги шлепали по каменному полу. Я шел за ней, нервно озираясь, ожидая в любой момент подвоха. Вот сейчас из спальни выскочит муж с ружьем. Или я наткнусь на холодильник, полный расчлененных тел юношей, которых она СОВРАТИЛА и решила до поры до времени не выбрасывать. Если она только попробует опять засунуть руку мне в трусы, я с криком брошусь наутек.
Она нагнулась над открытым холодильником. Судя по тому, как штаны облегали ее тело, нижнего белья под ними не было.
Все во мне напряглось. Не только член. Если бы меня увидел Фрэнсис Бэкон, он бы намалевал меня с торчащей палкой и лиловой рожей и назвал бы картину «Изумленный мальчик с эрекцией».
— Вот.
Она протянула мне бутылку пива. Еще одну бутылку взяла себе. В ее дыхании я уловил и кое-что покрепче пива. То есть чтобы встретиться со мной еще раз, ей понадобился допинг. Тем лучше. Хотя кто знает.
