Глава 7
Отрицание
Лоджудис был наполовину прав: к тому моменту я действительно заподозрил Джейкоба, но отнюдь не в убийстве. Сценарий, в котором Лоджудис настойчиво пытался убедить большое жюри, — что в силу своей семейной истории, найдя нож, я немедленно понял, что Джейкоб психопат, и начал его покрывать — был полной чушью. Я не виню Нила в том, что он так упорно продавливал эту версию. Присяжные по природе своей глухи, а обстоятельства этого дела были таковы, что, по сути, вынуждали их еще настойчивей затыкать уши. У Лоджудиса просто не оставалось другого выхода, кроме как кричать. Но факт остается фактом: ничего такого драматического не произошло. Предположение, что Джейкоб может быть убийцей, было полным бредом; я ни на миг не рассматривал эту возможность всерьез. Скорее уж полагал, что что-то случилось. Джейкоб знал больше, чем говорил. Видит бог, это само по себе меня пугало. Подозрение, едва закравшись в мое сознание, заставило меня переживать все вдвойне: как насторожившегося следователя и как обеспокоенного отца. Первый хотел выяснить истину, второй страшился ее. И если я не стал признаваться во всем этом большому жюри, то лишь потому, что у меня тоже имелись веские основания продавливать свою версию.
В тот день, когда я нашел нож, Джейкоб вернулся домой около половины третьего. Мы с Лори сидели в кухне и слушали, как он с шумом ввалился в дом и пяткой захлопнул входную дверь, потом сбросил рюкзак и куртку. Тревожно переглядываясь, мы, точно операторы гидролокационной установки, пытались интерпретировать все эти звуки.
— Джейкоб, — крикнула Лори, — будь добр, подойди сюда, пожалуйста.
На мгновение повисла тишина, точно перед прыжком, потом он произнес:
— О'кей.
Лори сделала оптимистическое лицо, чтобы меня ободрить.
Джейкоб нерешительной походкой вошел в кухню. Мне вдруг неожиданно бросилось в глаза, как сильно он вырос за последнее время, стал размером со взрослого мужчину.
— Папа? Что ты делаешь дома?
— Джейк, нам нужно кое о чем поговорить.
Он прошел чуть вперед и увидел лежащий на столе между нами нож. В сложенном виде в нем больше не было ничего угрожающего. Это был просто инструмент.
Самым нейтральным тоном, который я только мог изобразить, я произнес:
— Не хочешь рассказать нам с мамой, что это такое?
— Э-э-э… нож?
— Не придуривайся, Джейкоб.
— Сядь, — вмешалась его мать. — Сядь.
Он сел.
— Ты рылась в моей комнате?
— Это был я, а не мама.
— Ты обыскивал ее?
— Угу.
— Уважение к личной территории? Нет, не слышали.
— Джейкоб, — проговорила Лори, — папа беспокоился за тебя.
Он закатил глаза.
— Мы оба беспокоились, — продолжала Лори. — Почему бы тебе не рассказать нам, что вообще происходит?
— Джейкоб, ты ставишь меня в сложное положение. Половина полиции штата занята поисками этого ножа.
— Именно этого ножа?
— Не именно этого, просто ножа. Ты же понимаешь, что я имею в виду. Подобного ножа. Я не понимаю, что такой нож делает у ребенка твоего возраста. Для чего он тебе понадобился?
— Ни для чего. Я его купил, и все.
— Зачем?
— Не знаю.
— То есть ты его купил, но зачем, ты не знаешь?
— Да захотел и купил! Без всякой причины. Это ничего не значит. Почему все непременно должно что-то значить?
— Почему тогда ты его прятал?
— Наверное, потому, что знал — вы распсихуетесь.
— Ну, по крайней мере, тут ты не ошибся. Так зачем тебе понадобился нож?
— Я же уже сказал тебе, просто так. Я подумал, что он прикольный. Он мне понравился. И я его захотел.
— У тебя что, какие-то проблемы с другими ребятами?
— Нет.
— Ты чего-то боишься?
— Нет, я же уже сказал, я просто его увидел, подумал, что он прикольный, ну и купил.
Он пожал плечами.
— Где?
— В городе, в магазине армейского снаряжения. Их много где продают.
— Чек остался? Ты платил кредиткой?
— Нет, наличными.
Мои глаза сузились.
— Господи, папа, так еще бывает: люди до сих пор используют наличные.
— И что ты с ним делаешь?
— Ничего. Просто смотрю на него, держу в руках, прислушиваюсь к своим ощущениям.
— Ты носишь его при себе?
— Нет. Обычно не ношу.
— Но иногда все же носишь?
— Нет. Ну, изредка.
— Ты брал его в школу?
— Нет. Всего один раз. Хотел показать ребятам.
— Кому именно?
— Дереку, Дилану. Может, еще паре человек.
— Зачем?
— Потому что я думал: это прикольно. Типа зацените, что у меня есть.
— Ты им хоть раз что-нибудь делал?
— Например?
— Ну, не знаю, что вообще делают ножом? Режут?
— Ты имеешь в виду, не зарезал ли я им, случайно, кого-нибудь в парке Колд-Спринг?
— Нет, я имею в виду, пользовался ли ты им хоть раз вообще?
— Нет, никогда. Разумеется, нет.
— Значит, ты просто купил его и положил в ящик?
— Ну да.
— И ты хочешь, чтобы я этому поверил?
— Но это правда!
— Зачем тебе понадобилось…
— Энди, — вмешалась Лори, — он подросток. Затем и понадобилось.
— Лори, не надо ему помогать.
— Подростки иногда делают глупости. — Она повернулась к Джейкобу. — Даже умные подростки иногда делают глупости.
— Джейкоб, я должен тебя спросить ради моего душевного спокойствия: это тот нож, который они ищут?
— Нет! Ты что, совсем спятил?
— Ты знаешь что-то, что имеет отношение к тому, что случилось с Беном Рифкином? Может, что-то, что ты слышал от друзей? Что-то, что ты хотел бы мне рассказать?
— Нет. Разумеется, нет. — Он спокойно посмотрел на меня, бестрепетно встретившись со мной взглядом. Продлилось это всего одно мгновение, но я безошибочно прочитал в этом вызов — это был взгляд того рода, который дерзкий свидетель может метнуть в тебя в зале суда. Продемонстрировав мне таким образом свое неповиновение, он вновь превратился в обычного ершистого подростка. — У меня в голове не укладывается, что ты спрашиваешь меня об этом. Я прихожу из школы и неожиданно оказываюсь на допросе. У меня это просто в голове не укладывается. Поверить не могу, что ты так обо мне думаешь.
— Джейкоб, я никак о тебе не думаю. Знаю лишь, что ты притащил в дом нож, и мне хотелось бы понимать зачем.
— Кто надоумил тебя его искать?
— Это не важно.
— По всей видимости, кто-то из нашей школы. Кто-то, с кем ты разговаривал вчера. Скажи мне, кто именно.
— Это не имеет никакого значения. Мы сейчас говорим не о других ребятах. Жертва в этом деле не ты.
— Энди, — остановила меня Лори.
Она предупреждала меня, чтобы я не пытался прижать его к стенке, не превращал беседу в допрос. «Энди, просто поговори с ним. Мы же семья. Мы разговариваем друг с другом».
Я отвел взгляд. Набрал полную грудь воздуха:
— Джейкоб, если я отдам этот нож на экспертизу, на предмет крови или каких-либо других улик, ты будешь против?
— Нет. Валяй, делай какую угодно экспертизу. Мне все равно.
Я немного подумал.
— Ладно. Я тебе верю. Я тебе верю.
— Я получу свой нож обратно?
— Ни в коем случае.
— Это мой нож. Ты не имеешь права его забрать.
— Я твой отец и на этом основании имею право делать что угодно.
— Ты заодно с полицейскими.
— Полицейские чем-то тебя беспокоят?
— Нет.
— Тогда к чему все эти разговоры о твоих правах?
— А если я тебе его не отдам?
— Попробуй.
Он поднялся, переводя взгляд со стола на меня и обратно, взвешивая риск и выгоду.
— Это все так неправильно, — заявил он и нахмурился от несправедливости.
— Джейк, папа делает то, что считает правильным, потому что любит тебя.
— А что считаю правильным я, никого не волнует, я так понимаю?
— Да, — подтвердил я. — Именно так.
К тому времени, когда я приехал в местный полицейский участок, Патц уже сидел в комнате для допросов, неподвижный, как каменный истукан с острова Пасхи, глядя прямо в объектив камеры, встроенной в циферблат круглых настенных часов. Патц знал, что она там. Детективы обязаны были проинформировать его о ней и получить от него согласие на видеозапись интервью. Камера тем не менее все равно была скрытой в надежде, что подозреваемый расслабится и забудет про нее.
