На кухне она достала из плиты блюдо и поставила его на столик.
— Вы ведь не возражаете, чтобы покушать здесь, на кухне? Мисс Элис всегда кушает здесь, со мной, а в столовой мы накрываем, только когда бывают гости.
— Ну, конечно, не возражаю, Конни. Все отлично.
Еще бы не отлично — яичница с жареными колбасками и румяными хлебцами, овсяная каша и английский кекс с джемом в маленьком горшочке. Самый что ни на есть подходящий завтрак для человека, которому с самого утра докучает полиция. Я накинулся на еду, а Конни продолжила заниматься своими делами, не приставая ко мне с разговорами. Они с тетей Элис, судя по всему, могли целыми днями обходиться без слов.
С наслаждением уминая завтрак, я очень быстро понял, что меня, оказывается, мучило не столько какое-то недомогание, сколько обычный голод.
Пока ел, я анализировал свой разговор с полицейскими. Конечно, я был сначала вялым, а потом и раздраженным, но все-таки не допустил серьезных ошибок в разговоре с ними. Правда, Добрыговски пару раз слишком уж подозрительно посмотрел на меня, когда я вместо «умер» сказал «убит», но похоже, они все-таки сказали правду, уверив меня, что это всего лишь стандартная проверка показаний в связи с тем, что они перевели дело из разряда «несчастных случаев» в разряд «убийств». И они, кстати, сказали, что не вполне уверены, что это было убийство, — просто намерены изучить это обстоятельство. Нет, у меня все было в порядке. Они ни в чем меня не подозревали. Да и с какой стати им меня подозревать? Я же отец Джо! Еще раз хорошенько все проанализировав, я так и не обнаружил никаких других ошибок со своей стороны. У меня все было в порядке.
Но мне, конечно, хотелось позвонить Ви или увидеться с ней — хотелось сообщить ей, что происходит. Но этого нельзя было делать ни в коем случае, да и она спустила бы на меня всех собак. Это привлекло бы нежелательное внимание к нашим отношениям. Насколько я понял, на тот момент им было неизвестно о Ви, и лучше было оставить это как есть. И все-таки мне очень хотелось бы услышать ее ободряющий голос.
Я закончил завтрак. Конни уже ушла из кухни — должно быть, отправилась проведать тетю Элис. Я понимал, что мне наверное следовало бы сделать то же самое, но, даже хорошенько подкрепившись, я пока не чувствовал в себе сил вынести еще одни длиннющие и скучнейшие посиделки в оранжерее. Позвонить Ви я не мог, и не мог пока позвонить Клотильде — у них на Западном побережье было еще слишком рано. Меня просто не соединили бы с ней в такой ранний час, даже по срочному вопросу. По срочному вопросу тем более. Потому что у них не принято волновать пациентов.
Получалось, что впереди у меня целый длиннющий день, который совершенно нечем занять. Разве только бесконечно думать о Хили и Добрыговски, усиленно копающих под меня. Мысль эта была невыносима. Поэтому, зевнув, я решил пойти обратно в постель, тем более что от сытной еды меня совсем разморило — так разморило, что даже не было сил подняться из-за стола. Но такие силы я в себе все-таки нашел и доплелся до своей спальни, рухнул там на постель и уже через минуту дрых без задних ног.
Глава 15
Следующие несколько дней прошли примерно в том же режиме. Я просыпался около полудня, и Конни кормила меня на кухне. Потом я шел в свою комнату, ложился в постель с какой-нибудь книжечкой из библиотеки тети Элис, через несколько страниц засыпал и дрых до обеда. С тетей Элис я виделся только за столом. И там все разговоры были только о книгах, да и разговором-то я бы это поостерегся назвать, потому что тетя Элис говорила за нас двоих, и это ее, кстати, вполне устраивало. Получалось, что я спал по восемнадцать-двадцать часов в сутки.
Похороны были назначены на четверг — то есть ровно через неделю после смерти Джо. Мне бы, конечно, хотелось, чтобы это произошло как можно раньше — я бы чувствовал себя в большей безопасности, если бы тело поскорее предали земле — но поскольку теперь было установлено, что произошло убийство, труп могли выдать родственникам только через два дня после вскрытия, то есть в воскресенье, что из-за бюрократических проволочек автоматически означало понедельник. Таким образом, сами похороны были возможны, самое раннее, во вторник. Но вторник был неудобен для Мэри, поэтому назначили на четверг. Вообще она держалась как вдова, каковой быть не могла, потому что они с Джо так и не успели пожениться. А я, на самом деле, просто проспал все эти дни и только краем уха слышал, что похороны состоятся в четверг. Они и состоялись в четверг.
За все эти дни я видел Мэри только один раз — в воскресенье. Она приехала в дом тети Элис возбужденная, несчастная, и стала рассказывать мне, как занимается подготовкой похорон — цветы, поминальная служба, надгробная речь, некролог и так далее. Она очень боялась, что вышла за положенные ей рамки, что я рассержусь на нее. Я положил руку ей на плечо и сказал, что она поступает очень правильно, что так оно, на самом деле, и должно быть, и мои слова очень подбодрили ее — это было видно по лицу девушки. И она опять призналась мне, что ей хочется думать обо мне как об отце, и я заверил, что лучшего для себя и придумать не мог бы, и она даже улыбнулась, хотя и болезненно, и отбыла, исполненная решимости вершить свое доброе дело.
А я в минуты бодрствования не переставал думать о случившемся. Меня буквально преследовали воспоминания о падении Джо и этом ударе затылком, о том, как я тащил его мертвое тело вверх по лестнице, о вспышке зажигалки… Даже если это был несчастный случай, то попытка сокрыть его все равно была преступлением. И если на твоих глазах погибает твой ребенок, то ты все равно не можешь не думать о том, что так или иначе был виноват в его смерти. Мэри хотела видеть во мне отца, но вообще-то это мне нужен был родитель. Вот с этой мыслью я в очередной раз поворачивался набок и опять засыпал.
А еще у меня состоялся телефонный разговор с Палмером. Я вступил в права наследования. Поскольку Джо умер, не оставив завещания, его имущество подлежало наследованию — в порядке первой очереди детьми Джо, если бы таковые имелись, или, в порядке второй очереди, его родителями, то бишь мной. Эту новость я воспринял на удивление равнодушно, и мы договорились заняться оформлением после похорон. Мне не терпелось поделиться этой новостью с Ви, но я не знал, что у них там сейчас происходит с Брауни, и выходить на связь было рискованно. От звонка Клотильде я тоже воздерживался — не хотел нарваться на директора Филипса или его заместителей.
Во вторник меня вырвал из моей летаргии настойчивый шквал звонков, и, открыв глаза, я понял, что это был не сон, а звонки в дверь.
Я лежал на постели прямо в брюках и рубашке, уткнувшись лицом в подушку и свесив с кровати руку, и не мог найти в себе сил встать, но в то же время понимал, что уже больше не усну. Потом я услышал шаги Конни по лестнице и стук в дверь.
— Мистер Шем! К вам пришел какой-то человек!
Я лежал и не двигался, безразличный ко всему, меня даже не беспокоило, что это могли быть копы. Пусть бы они забрали меня наконец — за все, что я натворил.
— Мистер Шем! Так мне отказать ему?
— Сейчас я спущусь, Конни! — крикнул я.
Я слышал, как она постояла перед моей дверью и ушла. Я сел на постели, держась за голову, тяжелую, как сундук. Видела бы меня сейчас Ви… Она бы изошлась сарказмом, и, кстати, поделом мне было бы.
Кое-как собравшись с силами, я встал и растер шершавые щетинистые щеки. Когда я последний раз брился, даже припомнить не мог.
Еще с верхней ступеньки лестницы я увидел молодого человека в синем костюме, без галстука и в серой шляпе. Он показался мне знакомым, но я не мог припомнить, кто это такой. У меня сразу мелькнула паническая мысль — что этот человек, наверное, что-то знает о смерти Джо. У меня было ощущение, что он как-то с нею связан.
Увидев меня, он нервно заулыбался и поспешил снять шляпу.
— Мистер Розенкранц!
Заметив, в каком состоянии я нахожусь, он как-то забавно засмущался.