— Ладно. Ну и как это приводит нас к… медицинскому работнику? Вы его что, со скальпелем видели, или он одет был во врачебную униформу, или что?
Бернадетт показалось забавным, что Гарсиа с трудом, но поверил ее видению, зато явно не мог разобраться в выводах, которые она сделала. Это потому, что его жена была сиделкой, или потому, что она, Бернадетт, ошибалась?
— Плюньте вы на мои бестолковые записи. Давайте-ка покончим с нашим острым блюдом.
Он не отозвался — вернулся к изучению стикеров. На этот раз плечи у него были расправлены. Она заставит его откликнуться, а может, и разозлит его.
— Тони! — окликнула она его. Не могла припомнить ни одного «замнога», которого так быстро и охотно стала бы звать по имени. Попробовала еще раз. Погромче. — Тони! Так как насчет еды? Жрачка стынет.
Гарсиа отвернулся от стены и пошел обратно к столу.
* * *
Гарсиа упросил ее посидеть, пока он уберет со стола. Когда он из-за ее спины потянулся, чтобы забрать у нее тарелку, она заметила его идентификационный браслет — тяжелую цепь из серебряных звеньев с прямоугольником для имени, на котором рукописным шрифтом было выведено: «Энтони».
— Красивый браслет.
— Подарок жены. — Он разомкнул замок, стряхнул браслет с руки и, повернув именной прямоугольник обратной стороной, показал Бернадетт, что на нем написано: «Я католик. Если что-то случится, позовите, пожалуйста, священника». — Она всегда беспокоилась обо мне из-за работы. — Он откашлялся, прочищая горло, пока водружал браслет обратно на запястье.
«Позовите священника».
Это напомнило ей кое-что. Она глянула на часы Гарсиа, пока тот возился со своим дурацким браслетом: она опоздала на пятичасовую мессу в собор и почувствовала из-за этого себя виноватой, но в то же время утешила себя тем, что не давала никаких обещаний. А потом опять вспомнила укор священника: «Опять «может быть». Вам нравится это слово, не так ли?»
Бернадетт решила искупить вину за пропуск мессы встречей с францисканцем в среду вечером.
Было уже поздно, когда Гарсиа ушел. Только-только она собралась заняться посудой, как удивленно замерла от грохочущих ударов в дверь. Гость вернулся за своим поддоном. Она собиралась вымыть его, но если он ему так нужен, она может его отдать. Прихватив поддон, Бернадетт пошла открывать.
Авги улыбнулся, склонясь над грязным стеклом:
— Что на ужин?
— Энчилада. Было. — Она раскрыла дверь пошире.
Гладиатор переступил порог вместе с Оскаром, который на сей раз ковылял следом без поводка. Заметив стаканы и тарелки возле раковины, адвокат спросил:
— У нас сегодня вечером было свидание?
— Нет, мы уминали энчиладу с боссом.
Авги прошелся по гостиной.
— Энчилада… Это однозначно способ продвинуться по службе.
— Это он ее принес, хотя вас вовсе не касается эта история. — Закрыв дверь, Бернадетт с поддоном в руках отправилась обратно на кухню, открыла посудомойку и стала загружать ее. — Если б я решила пустить в ход еду, то поразила бы его заливным в форме по рецепту моей тети Вирдж. Три слоя, в том числе и лаймовый, с добавлением ананасов и сливочного сыра.
— Ням-ням. — Он глянул в окно. — Прелестный вид на парковку на той стороне улицы.
Бернадетт выпрямилась с грязной тарелкой в руке.
— Мне видно реку.
— Мой вид получше.
Она почувствовала, как кто-то тронул ее ногу, и глянула вниз: Оскар вылизывал тарелку, которую она держала в руке. Бернадетт попробовала стряхнуть его, но песик не отставал, и Бернадетт, сдавшись, поставила тарелку на пол.
— Вы когда-нибудь кормите это бедное животное?
Авги круто развернулся, чтобы ответить, и заметил ее стену в желтых квадратах.
— Это еще что такое? — Он отправился через всю комнату, чтобы взглянуть поближе.
Бернадетт перехватила его на полпути, преградив ему дорогу.
— Давайте-ка отложим это до другого раза, сосед. Я собираюсь отправиться на боковую.
Поверх ее головы Август смотрел на стену.
— Работаете над делом по старинным рецептам, да? Хотите отделаться от меня? А я здорово разбираюсь в мышлении уголовников.
Положив ему руку на плечо, Бернадетт стала подталкивать его к двери.
— Ничуть в этом не сомневаюсь.
Август накрыл ее руку своей. Бернадетт попыталась освободиться, но он схватил ее и, крепко держа, заметил:
— А вы горячая.
Выдернув руку, она ответила:
— Зато от вас веет холодом, как от глыбы льда.
— Горячее и холодное. — Оскар втиснулся меж ними, и Авги подхватил пса, устроив его, как младенца, на сгибе руки. — Противоположности сходятся.
Бернадетт распахнула дверь.
— Я за эту теорию и гроша ломаного не дам.
Он помедлил, прежде чем переступить порог и выйти в холл, снова перевел взгляд на желтые квадратики.
— Крест. В вашем деле это имеет значение?
Она ведь прикрыла перекрещивающиеся белые полоски, как же он их разглядел среди вороха бумажек? Ровным голосом она произнесла:
— Вы меня пугаете. Думаю, вам лучше подняться обратно к себе наверх и назвать это ночью накануне того пира, которой вы собирались закатить из каких угодно яств.
— А ведь нервничать-то полагалось бы мне. — Авги вышел в дверь. — Люди, покрывающие свои стены всякими бумажками, обычно кончают тем, что становятся героями криминальных передач по кабельному телевидению.
— Спокойной ночи. — И она закрыла за ним дверь.
Глава 20
Джерри Фонтейн сорвал с рулона еще полоску туалетной бумаги, высморкался и отер глаза, швырнул грязный комок на стоявший перед ним кофейный столик. Бумажка тут же исчезла в океане опустошенных стаканов из-под воздушной кукурузы, смятых пакетов от еды навынос, грязных бумажных салфеток и пустых картонок от одноразовых носовых платков. После потери жены и матери их семья была похожа на судно, налетевшее на скалы. В том, что творилось на столе, как в капле, отражался полный разор в доме.
Анна вела домашнее хозяйство тихо и умело — примерно так, как управляется с пылью высококлассный турбопылесос, — и первое, что замечали Джерри и сыновья после каждой ее госпитализации — чудовищное скопление мусора. На любой поверхности начинала собираться всякая всячина, будто ее туда совали маленькие невидимые существа за спинами у людей. Грязные носки и трусы с футболками неизвестно откуда появлялись на полу в спальнях. Грязная посуда и коробки из-под хлопьев сами собой скапливались на кухне. Баллончики крема для бритья, тюбики зубной пасты и обрывки нитей для чистки зубов засоряли раковину и туалетный столик. Газеты, журналы и ненужные письма разлетались практически повсюду. Всякий раз, вернувшись из больницы, Анна наводила порядок словно по волшебству. Само ее присутствие, казалось, не позволяло сору перебираться через порог.
Теперь волшебству не бывать больше никогда, потому что больше не будет возвращения.
Джерри уронил рулон на пол, взялся за телефон и заглянул в блокнот, лежавший у него на колене. Анна выписала имена и номера телефонов еще до того, как в последний раз отправилась в больницу. Джерри добросовестно обзвонил родственников и друзей, связался с ритуальной фирмой, позвонил в цветочный магазин и приходскому священнику. И вот теперь он в упор смотрел на номер, все еще не отмеченный галочкой. Звонить по нему ему не хотелось, но Анна была бы вне себя, не оповести он мерзавца лично. Глубоко вздохнув, Джерри выпрямился и набрал номер. Слушая звонки, он молил Бога, чтобы ему не ответили.
Его молитва не была услышана.
— Алло.
— Привет. Это Джерри. Джерри Фонтейн.
— Анна?!
Джерри прикрыл ладонью трубку и тяжко сглотнул: не хотел разнюниваться в телефон.
— Сегодня рано утром.
— Соболезную.
— Она хотела, чтобы вы пришли в церковь. По крайней мере на панихиду, если выберетесь. — Больше всего на свете Джерри хотел, чтоб тот вообще никуда не выбрался. Он был по горло сыт этим крестоносцем.
