— Конечно, я понимаю. Но вы все-таки попытайтесь, просто в качестве мысленного упражнения. Каким вам видится будущее вашего сына через десять лет?
Лори задумалась. Потом покачала головой:
— Не могу. Мне даже не хочется загадывать. Просто не могу представить себе ничего хорошего. Я думаю о ситуации Джейкоба постоянно, доктор, постоянно и не вижу, каким образом вся эта история может закончиться благополучно. Бедный Джейкоб. Я просто надеюсь, понимаете? Это все, на что меня хватает. И сейчас я не могу думать о времени, когда он станет взрослым, а нас уже не будет рядом. Даже не знаю, просто надеюсь, что с ним все будет в порядке.
— И все?
— И все.
— Ну, ладно, а вы, Энди? Если бы этого дела не было, каким бы вам виделось будущее Джейкоба через десять лет?
— Если его оправдают?
— Совершенно верно.
— Я вижу его счастливым.
— Счастливым, так.
— Может, рядом с кем-то, с женой, с которой он будет счастлив. Может, отцом. Отцом сына.
Лори заерзала.
— Но, главное, уже без всех этих подростковых заскоков. Без всей этой жалости к себе, без нарциссизма. Если у Джейкоба и есть слабость, то это отсутствие самодисциплины. Он… слишком к себе снисходителен. Ему недостает… не знаю, как это сказать… твердости характера.
— Недостает для чего? — уточнила доктор Фогель.
Лори с любопытством взглянула на меня.
Думаю, ответ на этот вопрос прозвучал в голове каждого из нас, даже доктора Фогель: «чтобы быть Барбером».
— Чтобы вырасти, — промямлил я. — Чтобы повзрослеть.
— Как вы?
— Нет. Не как я. Джейк должен идти своим путем, я понимаю это. Я не один из этих папаш.
Я поставил локти на колени, как будто пытаясь протиснуться сквозь узкий коридор.
— У Джейкоба отсутствует самодисциплина, которой обладали в детстве вы?
— Да, именно.
— Почему ее наличие кажется вам таким важным? Для чего ему нужна твердость? Чтобы противостоять чему?
Две женщины переглянулись, на долю секунды встретившись глазами. Они изучали меня вместе, понимая друг друга без слов. Изучая ненадежного меня, по определению Лори.
— Жизни, — пробормотал я. — Джейкобу нужна твердость характера, чтобы противостоять жизни. Как и любому другому ребенку.
Лори всем телом подалась вперед и взяла меня за руку.
Глава 13
179 дней
После катастрофы, которой стал для нас арест Джейкоба, каждый день оказался проникнут напряженным ожиданием, и это было невыносимо. В нас поселилось постоянное глухое беспокойство. В каком-то смысле недели, последовавшие за арестом, были даже хуже, чем сам арест. Думаю, мы все считали дни. Суд над Джейкобом был назначен на 17 октября, и эта дата висела над нами дамокловым мечом. Казалось, будущее, которое мы раньше, как и все, мерили продолжительностью наших жизней, теперь имело четко обозначенный конец. Что будет после суда, не получалось представить. Всё — вся наша вселенная — заканчивало свое существование 17 октября. Нам оставалось лишь отсчитывать 179 дней. Это то, чего я не понимал, когда еще был как вы, когда со мной еще ничего не случилось: насколько легче переживать крупные события, чем подвешенное состояние между ними, отсутствие событий, ожидание. Драматические события вокруг ареста Джейкоба и предъявления ему обвинения в суде при всей их кошмарности промелькнули и остались позади. По-настоящему тяжело стало, когда на нас никто уже не смотрел, когда потянулись эти долгие 179 дней. Ничем не занятых дней в тихом доме, когда тревога безмолвно одолевала нас. Остро ощущающееся время, тяжесть утекающих минут, головокружительное, сумасшедшее ощущение, что дни одновременно тянутся слишком долго и летят слишком быстро. В конце концов мы уже с нетерпением ждали суда, потому что не могли больше выносить неизвестности. Это было как дежурство у постели умирающего.
Однажды вечером в мае — это было на 28-й день после ареста, до суда оставался еще 151 день — мы все втроем сидели за ужином.
Джейкоб был мрачен. Он редко отрывал глаза от тарелки. Жевал он шумно, как маленький ребенок, хлюпая и причмокивая, — эта привычка осталась у него с детства.
— Я не понимаю, почему мы должны делать это все каждый вечер, — буркнул он угрюмо.
— Что именно?
— Ну, устраивать совместный ужин, как будто у нас гости или еще что-нибудь. Нас же в доме всего трое.
Лори — не в первый уже раз — принялась объяснять:
— На самом деле все очень просто. Это то, что делают все семьи. Они вместе садятся за стол и ужинают.
— Но здесь же только мы.
— И что?
— И то, что ты каждый вечер тратишь кучу времени на готовку для трех человек. Потом мы садимся и минут за пятнадцать все это съедаем. А после нам приходится тратить еще большую кучу времени на то, чтобы все убрать, чего нам не пришлось бы делать, если бы ты каждый вечер не устраивала из этого целое представление.
— Не преувеличивай. Не замечала, чтобы лично ты так уж усердно занимался уборкой.
— Мам, дело не в этом. Это пустая трата времени. Можно было бы просто поесть пиццы или заказать навынос китайской еды, и тогда через пятнадцать минут мы все были бы свободны.
— А я не хочу, чтобы через пятнадцать минут мы все были свободны. Я хочу насладиться ужином в кругу своей семьи.
— И тебе в самом деле нравится тратить на это час времени каждый вечер?
— Я предпочла бы два часа. Но час — это все же лучше, чем ничего.
Она с улыбкой глотнула воды.
— Мы никогда раньше не устраивали из ужина шоу.
— А теперь устраиваем.
— Мама, я знаю, зачем на самом деле ты это делаешь.
— Да? И зачем же?
— Чтобы я не впал в депрессию. Ты считаешь, что, если каждый день устраивать мне семейный ужин, мое дело просто улетучится.
— Нет, я определенно так не считаю.
— Это хорошо, потому что оно никуда не денется.
— Я просто хочу, чтобы мы все могли хотя бы ненадолго о нем забыть. Всего на один час в день. Неужели это такое уж преступление с моей стороны?
— Да! Потому что это не действует. От этого только хуже. Чем больше ты пытаешься делать вид, что все совершенно нормально, тем больше это напоминает мне о том, что все абсолютно не нормально. Ты только посмотри на все это! — Он взмахнул руками, имея в виду старомодный, в лучших традициях домашних ужинов, стол, который накрыла Лори: куриная запеканка с овощами, салат из зеленой фасоли, лимонад и массивная цилиндрическая свеча в качестве украшения в середине. — Это имитация нормальности.
— Как гигантская креветка, — подал голос я.
— Ч-ш-ш, Энди. Джейкоб, чего ты от меня хочешь? Я никогда раньше не была в такой ситуации. Что в твоем понимании должна делать в подобных обстоятельствах мама? Скажи мне, и я это сделаю.
— Не знаю. Если ты хочешь, чтобы я не впадал в депрессию, корми меня колесами, а не… куриной запеканкой.
— Боюсь, мои запасы колес временно иссякли.
— Джейк, — произнес я, отрываясь от еды, — попроси у Дерека, может, он тебя снабдит.
— Энди, очень смешно. Джейкоб, а тебе никогда не приходило в голову, что я каждый вечер готовлю ужин и не позволяю тебе есть ни перед телевизором, ни стоя на кухне прямо из пластикового контейнера, ни играть в компьютерные игры вместо ужина не ради тебя, а ради себя самой? Такое тебе в голову никогда не приходило? Мне все это тоже нелегко дается.
— Потому что ты не веришь, что мне удастся отмазаться.
— Нет.
Зазвонил телефон.
— А вот и да! Это же дураку понятно. Иначе ты не стала бы вести себя так, как будто у меня на счету каждый ужин.
— Нет, Джейкоб. Это потому, что я хочу быть с семьей. В трудные времена семьи именно так и поступают. Они сплачиваются, поддерживают друг друга. Не все и не всегда делается ради тебя, представь себе. Мне иногда тоже нужна твоя поддержка.
На мгновение повисло молчание. Отповедь Лори, казалось, ничуть не смутила Джейкоба с его зацикленным на себе подростковым нарциссизмом; он просто не нашелся с ходу, как ее отбрить.
