Она либо сеет разорение, либо встречается с Кейти — так и проводит дни. Она просто живет для Кейти. Теперь у них есть свое убежище — неподалеку, на Кумз-стрит, там на полу одеяла, которые Кейти приволокла из дома, несколько свечей, украденных Шарлоттой из большого магазина в городе, две старые подушки из молодежного центра на Марли-стрит. Здесь она чувствует себя безопаснее всего. Кейти говорит, а она закуривает еще одну сигарету. Мать достала ее — вот что не отпускает Кейти. Ситуация противоположная ситуации Шарлотты. Проблема Кейти — в избытке любви. Кейти все любят.
— Может быть, мне не нужно курить вблизи тебя, — говорит Шарлотта и смеется. Кейти тоже смеется, встряхнув голубой ингалятор и выпуская из него струйку в воздух.
— У меня нет астмы. Даже доктор это знает. Не думаю, что он что-то туда влил. Может, он дал мне пустой флакон, чтобы она отстала от него. Он сказал — легкие у меня в полном порядке. Но разве она слушала? Нет, конечно. Это она не дает мне дышать. Она меня скоро удавит. Обнимет крепко и уже не отпустит.
— Ты почему не в школе? — Легкие Шарлотты сжались от дыма. Она продолжает курить. Ей бы хотелось выпить что-нибудь, но у Тони только две банки в холодильнике, и она не решилась взять одну. Она украдет что-нибудь позднее. Из магазина. Или еще откуда-нибудь. А может, одну из таблеток матери. У нее все зудит от желания, что-то вроде желания покурить.
— Сляпала письмо. Семейные проблемы. Это легко. Скоро все равно летние каникулы. Остались только спортивные дни и мероприятия, и моя мать не позволит мне в этом участвовать, если ей удастся.
Для Кейти все просто. Она хорошая девочка. Если бы Кейти пришлось побывать в обжорке, а потом она рассказала бы об этом, люди бы ей поверили. Ей бы помогли. Шарлотте не верит никто. Или говорят, что она сама виновата. Может, и виновата. Может, она — маленькая сука, как говорит ее мать, когда злится.
— Ладно, — говорит Кейти. — Идем прогуляемся.
Они вылезают в окно, поглядывая, чтобы никто не увидел, как они выбираются из их тайного убежища. Шарлотта протягивает Кейти сигарету, та берет ее, набирает в рот дыма, выпускает раз, возвращает окурок. Она не вдыхает. Шарлотта любого другого за это разорвала бы в клочья, но она знает, что Кейти курит только ради нее. Потому что это делает Шарлотта. Не для того, чтобы произвести впечатление, но чтобы показать, что они близки, как никто. Лучшие подруги. Нет, что-то большее. Шарлотте не нужны для этого слова. Слова могут все разрушить.
Они кидают камни в полуразрушенные дома просто потому, что могут, и какое-то время делают вид, будто они два последних человека на земле, в пустыне, оставшейся после атомной бомбардировки, как в программе по телику несколько лет назад, о которой ее мать все еще иногда вспоминает, потому что это сильно ее напугало. Истории выживания в конечном счете закончились, они направляются в парк и дальше на засранную игровую площадку.
Они входят в калитку, и тут Шарлотта замирает.
— Что? — чуть ли не шепчет Кейти, так остро они чувствуют друг дружку, что она тоже останавливается. Шарлотта чувствует руку Кейти в своей. Сжимает ее. Ее скала. Ее сила.
— Моя мать, — отвечает она. — И Даниель.
Кейти едва слышно охает, ее глаза расширяются. Их реальные жизни всегда были разными, Кейти в большом доме и шикарной школе — и Шарлотта в ее жалком районе. Но теперь дверь приоткрылась.
— Уходим, — ворчит Шарлотта и тащит Кейти прочь.
— Но я хочу посмотреть. — Кейти кивает Шарлотте на высокие кусты по другую сторону ограды. Шарлотта недовольно смотрит на нее. — Они нас не заметят. — Кейти наклоняется и целует Шарлотту в нос. — Не будь такой слабохарактерной.
Это слово вызывает на лице Шарлотты ухмылку почти такую же, как поцелуй, хотя она и не хочет, чтобы Кейти видела, не хочет, чтобы ее дерьмовая жизнь стала для Кейти реальностью. Слабохарактерная. Никто здесь не произносит такого слова. Но им нужно шевелиться, иначе мать быстро их заметит. В парке безлюдно, потому что погода дрянь, мусорные бачки не вычищались сто лет, ведь все правильные мамочки ведут своих детишек в большой парк, где чисто и стоит фургончик, торгующий мороженым, но ее мать никогда не покупает мороженого. Разве что в какой-нибудь особый день, но даже и тогда это будет зависеть от ее настроения или настроения Тони.
Они пробираются сквозь кусты, тихо хихикая, когда их колют листья или тоненькие веточки цепляются за одежду, наконец обе прячутся за живой изгородью. Две пары глаз смотрят сквозь кустарник. Кейти — сплошное возбуждение, и Шарлотта спрашивает себя, какой Кейти видит ее семейку. Мать, худая, в дешевой старой куртке, волосы торчат патлами и связаны сзади в хвостик. Она, вероятно, не мылась. Она словно оделась в спешке, чтобы не путаться под ногами Тони. Хорошо, что мать не украла одну из его банок, решает Шарлотта, Тони, вероятно, в очередной раз в плохом настроении. У Даниеля под мышкой Кролик Питер, мать аккуратно сажает его на одну из качелей с загородочкой, одна нога с каждой стороны. Она так нежна с ним, что у Шарлотты щемит сердце.
Устроившись, Даниель улыбается ей и принимается жевать ухо Кролика Питера, а она покачивает его, не слишком сильно — так, чтобы ему нравилось. Тони, бывало, качал Шарлотту, но с такой силой, она взлетала так высоко, что в страхе кричала ему, чтобы он прекратил. Ему это казалось забавным. Она никогда не видела, чтобы он так же вел себя с Даниелем.
Они не слышат, чтó она говорит, но ветерок доносит до них смех матери. Радостный и мягкий, и все ее слова, обращенные к Даниелю, наполнены заботой. Шарлотта сильно прикусывает щеку изнутри, во рту у нее появляется металлический привкус. «Все должно так или иначе разрешиться».
Она оглядывается на Кейти:
— Ну, мы можем уйти?
— Она никогда не была такой с тобой, да? — Это и вопрос, и не вопрос. Кейти знает ответ. — Она его по-настоящему любит. — Она говорит мягким голосом, говорит скорее с собой, чем с подругой, но ее слова вонзаются в Шарлотту как ножи. Она вцепляется в воображаемую сталь, пронзающую ее. Она сделает эту сталь частью себя.
— Да, я бы хотела, чтобы он исчез, — говорит с горечью Шарлотта, глядя, как ее мать осторожно поднимает его, ставит на землю, на лице ее нежность.
— А если бы он умер? — спрашивает Кейти с полуулыбкой на лице, она уже погрузилась в свои фантазии. — Если бы он умер, представь, что бы она чувствовала? Может быть, тогда она поняла бы, как сильно тебя любит.
Приятная мысль, но Шарлотта знает: мать никогда ее не полюбит. Мать смотрит на нее как на дрянную грязную девчонку, она такая и есть, а у матери это в прошлом. Мать не может смотреть дочери в глаза из-за того, что она сама и Тони заставляют ее делать.
— Я бы убежала, — отвечает Шарлотта. — Чтобы они остались одни. Друг с другом.
— Нет. — Голос Кейти звучит жестко, она садится на корточки, прижимая к земле и подругу, теперь их колени упираются в подбородки, а от этого рубцы на бедрах Шарлотты горят больнее. — Нет. — Она качает головой. — Мы убежим. Вместе. Непременно. — Она достает из кармана курточки раковину, которую привезла из Скегнесса, подносит к уху Шарлотты. Кейти делает это не в первый раз, но Шарлотте каждый раз это кажется волшебством — она слышит из раковины звук моря. — Мы заставим их заплатить, — говорит Кейти. Она подается к Шарлотте и прижимает свои губы к ее. — Твою семью и мою.
Шарлотта кивает, мать и Даниель за ее спиной растворяются, исчезают.
— Мы заставим их заплатить, — соглашается она.
«Все должно так или иначе разрешиться».
Глава 49
СЕГОДНЯ
Мэрилин
Я спала не больше часа; наверное, дремала, все время просыпаясь; мне пора на работу, а в голове у меня стучат молотки, во рту сушь, сердце колотится слишком быстро, как случается при бессоннице. Я всю ночь думала о Лизе и обо всем, что ей приписывают. У нее раздвоение личности, иначе это не объяснить. Может быть, поделиться этой мыслью с полицией — в остальном от меня пользы не больше, чем от козла молока. Не могу вспомнить ни одной даты из прошлого года, даты, которая может иметь значение. Все мои дни слились в какой-то туман из работы и дома.
