Я позвонил в компании «Американ-экспресс», «Виза» и «Мастер-кард». В наши дни заблокировать карточки просто: называешь девичью фамилию матери — и дело в шляпе: карточка аннулируется. Я представил, как где-то в супермаркете тому человеку говорят, что его карточка не годится. И другая. И третья.
Тут я сообразил, что и Диана в магазине услышит аналогичный отказ. Шел четвертый час. Жена уже дома. Надо позвонить и предупредить.
Она подняла трубку на четвертый звонок. Услышав ее «алло», я испытал нечто вроде благодарности. Благодарности Всевышнему, если таковой существует. Благодарности за то, что он извлек меня из гостиницы «Фэрфакс» целым и невредимым, относительно, конечно.
— Ты не поверишь, что за денек у меня выдался, — сказал я жене.
И она бы не поверила.
— Что случилось?
— Я сломал нос.
— Что ты сломал?
— Нос. Вылезал из такси и шлепнулся на тротуар.
— О, Чарлз…
— Не беспокойся, все в порядке. Я был у врача, он вкатил мне такую дозу кодеина, что впору усыпить лошадь. Мне теперь не больно.
Я лгал. Я чувствовал боль, но она была сродни епитимьи и стоила того, чтобы испытать неподдельное облегчение.
— О, Чарлз, почему ты не пошел прямо домой?
— Я же тебе сказал, что все нормально. А здесь у меня дела, нужно, например, триста раз подряд прочитать «Аве Мария» и зализать раны.
— Ты уверен?
— Да.
Меня тронуло искреннее сочувствие, прозвучавшее в ее голосе. Оно возможно только, если долго живешь с человеком и делишь с ним радости и беды. Оно осталось, несмотря на то что в последнее время мы разучились понимать друг друга и выражать понимание физически. Но оно всегда было у нас. Мне почти захотелось исповедаться и отдаться на милость суду. Впрочем, каяться-то не в чем — разве не так? Жизнь вернулась к моменту, предшествовавшему тому, когда я заметил белое бедро и покачивающуюся в такт движению вагона черную туфельку.
— Вот еще что… — продолжил я.
— Что?
— При падении я потерял бумажник. Я же сказал, несчастный денек.
— Бог с ним, с бумажником. Меня больше тревожишь ты.
— Я позвонил в компании и заблокировал действие кредитных карточек. Так что можешь их выбросить. Завтра нам пришлют новые — по крайней мере обещали.
— Хорошо. Будем надеяться.
Я прошептал: «Я тебя люблю» — и уже собирался повесить трубку, как Диана сказала:
— Чуть не забыла.
— Да?
— Тебе звонил мистер Васкес.
— Мистер — кто?
— Мистер Васкес. Он сказал, что у вас был деловой ленч в отеле «Фэрфакс». И он забыл тебе что-то сообщить. Чарлз?..
— Да?
— Почему он не позвонил тебе на работу?
Глава 15
Я позвонил Лусинде на работу и наткнулся на автоответчик:
— «Здравствуйте, это Лусинда Харрис. Меня сейчас нет, но вы можете оставить мне краткое сообщение. Я вам перезвоню».
И я оставил краткое сообщение — что-то вроде «Помоги!» Этого слова я, конечно, не сказал. Но мысль — вот что главное.
— Мне необходимо с тобой поговорить, — сказал я. — Тот человек… из отеля… он мне звонил.
Я старался, чтобы в голосе не была слышна паника. Так же, как при разговоре с Дианой после того, как услышал про Васкеса. Но и в том и в другом случае не добился успеха.
— Ты в порядке? — спросила жена.
— Это от кодеина, — соврал я. — Немного одурел.
А следовало бы признаться, что это мистер Васкес привел меня в ужас.
В кабинет заглянул Элиот и выразил сочувствие по поводу моей травмы. Наверное, хотел восстановить отношения — все-таки мы были друзьями. Не просто сослуживцами — начальником и подчиненным. Элиот все эти годы являлся моим наставником. Разве не он подталкивал меня вверх, всячески продвигал и щедро поощрял? Я ошибался, когда винил его в том, что меня отстранили от выгодного проекта. Это было не его рук делом, а Эллен Вайшлер и ее банды четырех. Элиот закопал томагавк ссоры, он снова предлагал мне дружбу.
А я теперь очень нуждался в друге.
— Как сильно ты меня любишь? — спрашивал я Анну, когда она была совсем маленькой.
— От земли до луны, — отвечала она.
А иногда:
— До бесконечности.
Вот так и я нуждался в друге: немедленно и до бесконечности.
Мне хотелось облегчить душу и все ему рассказать. Я бы начал: «Ты ни за что не поверишь. Понимаю, это звучит смешно. Я познакомился с женщиной». И он бы кивнул, подмигнул и улыбнулся, ибо у Элиота в прошлом два брака, третий сейчас поддерживает его существование.
«Я познакомился с женщиной, но она замужем», — доложил бы я. И он улыбнулся бы шире, если такое возможно. Ибо Элиот тоже крутил романы с замужними женщинами. «Я с ней ездил в гостиницу», — признался бы я. И он придвинулся бы ближе и весь обратился в слух. Ибо что пикантнее и восхитительнее чужого рассказа о любовных похождениях. Только свой собственный.
«Мы были вместе в гостинице, — продолжил бы я. — Но когда собирались покинуть номер, к нам ворвался какой-то тип». И он посерьезнел бы, ибо понял: дело начинает принимать трагический оборот.
Элиот спросил, не встревожен ли я.
— Нет, — ответил я.
— Может, тебе лучше пойти домой. У тебя бледный вид.
— Это из-за носа.
— М-да… нос выглядит неважно.
— Что есть, то есть.
— Наверное, тебе все-таки лучше пойти домой.
— Пожалуй, пойду.
Элиот похлопал меня по спине. Снова друзья.
* * *
Итак, я отправился восвояси.
«Почему он позвонил тебе домой, Чарлз?»
Чтобы доказать, что он на это способен, Диана.
Я взял деньги, проходящие по статье «Мелкие расходы», и купил билет на поезд — на место преступления, где я пожелал чужую жену, то есть покусился на чужую жизнь. Однажды вечером, когда мне было восемь лет и меня совершенно достали непрекращающиеся язвительные замечания родителей, я засунул в рюкзак шлем для игры в американский футбол и смену белья и объявил, что убегаю из дома. И смылся — миновал один квартал, другой… Этого хватило на то, чтобы понять: за мной никто не погонится. Я остановился среди кружащихся осенних листьев, повернулся и поплелся обратно. Через тридцать пять лет я снова вырвался из дома. И опять возвращался, но на сей раз опрометью.
Я сидел в вагоне, когда зазвонил сотовый. Секунду я опасался: вдруг окажется деловой партнер из отеля «Фэрфакс»? Но этого не могло быть — он не знал номера моего мобильного. Зато его знал другой человек.
— Привет, — сказала Лусинда.
Голос звучал иначе, нежели утром. К ней вернулись эмоции. Но не те, к которым я привык. Страх. Сначала полная бесстрастность, а теперь страх. И все на протяжении одного дня.
— Он позвонил мне домой, — сообщил я.
— Добро пожаловать в гребаный клуб.
— Что?
— Сюда он тоже звонил, — прошептала она, словно не хотела, чтобы ее услышали. Наверное, муж был дома.
Я очень надеялся, что мне домой звонил не насильник, а какой-нибудь добрый самаритянин: нашел мой распотрошенный бумажник в вестибюле гостиницы и решил передать владельцу.
Теперь надежда рухнула.
— Ты с ним говорила?
— Да.
— Что он хочет? — Вот вопрос на миллион долларов: прежде чем действовать, надо знать, чего от тебя хотят.
— Я не поняла.
— Но он что-то сказал?
— Спросил, как я его нашла.
— Как ты его нашла? Не понимаю…
— Получила ли я удовольствие. Вот что он хотел знать. Он желал подтверждения. Разве не об этом спрашивают мужчины после того, как… — Лусинда не закончила фразы. Даже притворная бравада имеет свои пределы.
— Прости, Лусинда.
Снова извинения. У меня было такое чувство, что мне придется просить у нее прощение каждый день всю оставшуюся жизнь. А потом просить прощение на том свете. И все равно будет недостаточно. Но были и другие люди, перед которыми я обязан был извиниться.
— Мне кажется, он хотел узнать… — начала она.
А я вдруг понял, что говорю чересчур громко. На меня начали обращать внимание немногочисленные пассажиры: женщина со множеством пакетов из «Блумингдейла»[388] на сиденье напротив и устроившиеся через проход две девчушки с колечками в носах, держащиеся за руки.
