В таких раздумьях я шагал по улице, и от чувства жалости к самому себе настроение у меня все больше портилось, и даже принятый алкоголь уже не бодрил меня. И с чего я вообще взял, что Куинн после всего этого могла оставить мне какие-то деньги? Может быть, это просто Джо попросил, чтобы я присутствовал на чтении завещания, а связаться со мною лично не отважился. Сразу за зданием железнодорожной компании «C&O» находился офисный центр, туда-то мне и надо было. Подобострастный швейцар бросился вызывать для меня лифт и не забыл при этом поинтересоваться:
— Доброе утро, сэр! Позвольте узнать, куда вы направляетесь?
— «Палмер, Палмер и Крик». Мне нужно встретиться с мистером Фрэнком Палмером-старшим, — сказал я.
— А могу я узнать ваше имя, сэр? — сказал он, нажав на кнопку несколько раз подряд.
— Шем Розенкранц. Неужели я нуждаюсь в представлении?
Взгляд его вдруг метнулся в сторону, он заулыбался и махнул кому-то у меня за спиной.
— Доброе утро, мистер Фелпс!
Мистер Фелпс направлялся к двери, по-видимому, ведущей на лестницу.
— Привет, Сэм! — коротко кивнув, небрежно бросил он на ходу и скрылся за дверью.
Просияв, Сэм продолжал подобострастно улыбаться в сторону уже закрывшейся двери. Немного же надо для счастья человеку, чья работа заключается в том, чтобы нажимать кнопку лифта и лизоблюдствовать. И что самое интересное — такие люди находят в этом удовольствие. Наконец он очнулся и вспомнил обо мне.
— Мистер…
— Шем Розенкранц, — сказал я, изнывая от духоты и с нетерпением ожидая, когда же наконец приедет лифт.
А швейцар тем временем ответил на мой предыдущий вопрос.
— Нет, представляться вам не нужно, просто мне положено знать, кто проходит в здание. Это необходимо для безопасности.
Двери лифта, звякнув, открылись, и из них вышли мужчина и женщина — их Сэм тоже встретил заранее заготовленной лакированной улыбкой.
— Здравствуйте, мистер Китинг. Здравствуйте, Сэлли.
Кивнув, они улыбнулись ему в ответ и поспешили к выходу. Я попытался протиснуться мимо Сэма в лифт. Он суетливо посторонился, пропустил меня, а потом нажал на кнопку восьмого (последнего) этажа. На прощанье он осчастливил меня еще одной улыбкой, за которую мне нестерпимо захотелось двинуть ему в зубы, но я сдержался.
— Восьмой этаж, — сказал он, и двери лифта закрылись.
Глава 2
Выйдя из лифта на восьмом этаже, я сразу очутился в приемной «Палмер, Палмер и Крик». Интерьер изменился с тех пор, как я последний раз был здесь, — панели из темной древесины на стенах, ковер, мягкая мебель с бордовой кожаной обивкой. За высокой стойкой — две секретарши в наушниках. Та, что сидела слева, говорила по связи, а девушка справа встретила меня дежурной улыбкой.
— Могу я вам помочь?
Я подошел к ней ближе, но улыбаться в ответ не стал — это было как-то неуместно, учитывая причину моего визита, да и вообще стоило ли тратить улыбку на офисных девиц, которые, скорее всего, флиртуют с уборщиками?
— Меня зовут Шем Розенкранц. Я пришел на чтение завещания Куинн Розенкранц.
— Да, мистер Розенкранц, мистер Палмер находится сейчас в конференц-зале. Вам нужно пройти вон в ту дверь справа.
Я побарабанил пальцами по ее столу, кивнул и двинулся в указанном направлении. Последний раз я был здесь лет двадцать назад — когда разводился. Сын Палмера тогда еще учился на юридическом, а сейчас он был партнером. А у Крика тогда было в подчинении четверо стряпчих и только половина этого восьмого этажа. В общем, как я посмотрю, одни из нас поднимаются в этой жизни, а другие, наоборот, скатываются вниз.
В конференц-зале было темновато из-за скудного освещения. Стены здесь тоже были обшиты деревянными панелями, на одной из стен — портреты маслом в золоченых рамах с изображениями старших партнеров фирмы, и над каждым портретом своя маленькая лампочка. Вдоль других стен выстроились застекленные книжные шкафы, набитые многотомниками законодательства. Мне, как всегда это бывает, когда я попадаю в библиотеку, захотелось разглядеть корешки, полистать книги, поискать среди них свои. Но я знал, что это всего лишь бездушные книги по юриспруденции, интересные только юристам, впрочем, для кого-то, возможно, более интересные, чем мои.
— Ой, Шем! Рад тебя видеть! — Палмер-старший, теперь почти семидесятипятилетний, но все такой же стройный и бодрый, подошел ко мне и тепло пожал руку. — Жаль, что довелось встретиться при таких обстоятельствах, — сказал он, продолжая жать мне руку и стараясь не принюхиваться к исходящему от меня запаху перегара. А если б принюхался?
— Здравствуйте, мистер Палмер.
Еще раз крепко пожав мою руку, он наконец отпустил ее.
— Фрэнк. Пожалуйста, называй меня просто Фрэнком. А ты отлично выглядишь, — сказал он, откровенно соврав, и указал на стол для заседаний.
Я подошел к столу и взялся за спинку одного из огромных кожаных кресел. В дальнем конце стола сидели рядышком мой Джозеф и какая-то молодая женщина — как я понял, его невеста. Они о чем-то шептались, и Джозеф намеренно игнорировал меня, что меня больно ранило.
Последний раз я разговаривал с ним три года назад, а наша последняя встреча произошла четыре года назад — на его школьном выпускном вечере. Он повзрослел, тощие руки и ноги обросли мясцом, лицо стало шире, и на нем уже был заметен намек на бородку. Если бы я не знал, кто он такой, то мог бы принять его за одного из типичных сердитых юнцов, которые мечтают о недостижимом, но, зная это, дуются потом на весь мир. Они вечно вьются вокруг сытой публики, главным образом у парадных подъездов, или в бильярдных, или в гаражах, но, в отличие от Джо, им не светит два миллиона долларов.
Невеста Джо (я запамятовал в тот момент ее имя, забыл, как она представилась, когда звонила мне две недели назад, чтобы сообщить о предсмертном состоянии Куинн) была аккуратненькой нежной блондиночкой, с какими обычно ведут состоятельную супружескую жизнь. Она отважилась украдкой глянуть на меня, и, когда глаза наши встретились, улыбнулась мне, чем возместила пренебрежение со стороны Джо.
В дальнем углу зала, даже не за столом, а в сторонке, на стульчике сидела Конни, прислуга тети Элис — дородная женщина лет пятидесяти, а то и больше, с громоздким трапециевидной формы ридикюлем на коленях. Поймав мой взгляд, она приветствовала меня учтивым кивком.
Усевшись во главе стола, Палмер обратился к нам с такой речью:
— Я собрал вас всех здесь потому, что вы или те, кого вы представляете, тем или иным образом упомянуты в завещании миссис Розенкранц. — Он достал из серебряного портсигара сигариллу и прикурил ее бумажной спичкой. Задув спичку, бросил ее в медную пепельницу и придвинул к себе лежавшую на столе папку. Когда он открыл папку и собрался зачитывать завещание, я сел.
— Я сейчас зачту вам завещание, но со всеми вопросами прошу подождать до конца чтения. Потом мы сможем еще раз перечесть его, строчку за строчкой — или все вместе, или индивидуально. Я прошу вас всех, независимо от событий, произошедших в прошлом, не впадать в возбуждение и не озвучивать никаких решений. Все это вы можете сделать позже, а сейчас лишь отнимете у нас время. — Он произнес эти слова, глядя на нас исподлобья, как судья, выносящий приговор. — Впрочем, я не думаю, что здесь могут возникнуть какие-то неприятные моменты. Это простое завещание, и, к моей безграничной печали, представителей фамилии Хэдли, как мы с вами видим, осталось совсем мало. — Он взял со стола бумаги и постучал ими о стол, чтобы выровнять стопку.
Джозеф сидел, напряженно ссутулившись на своем стуле, ноздри его раздувались, отчего верхняя губа некрасиво подтянулась к носу, а на щеках обозначились две ямочки. Невеста не сводила с него глаз, придерживала за локоть.
Палмер начал зачитывать завещание:
— «Я, Куинн Розенкранц, урожденная Хэдли, находясь в здравом уме и твердой памяти, торжественно заявляю, что настоящая бумага является моим последним завещанием, подписанным мною в этот четверг, 12 июня 1941 года и содержащим распоряжения относительно распределения моего движимого и недвижимого имущества. Это завещание отменяет юридическую силу всех предыдущих завещаний…»
