Только вот уже несколько дней, как процесс распада, кажется, прервался.
Кто-то осквернил погребение и приподнял крышку ее гроба. Ее сердце, этот иссохший плод, начало биться.
И это нестерпимо больно.
Так невыносимо, что Сандра мечтает только об одном — убить того, кто нарушил ее вечный покой, того, кто воскресил существо, морально раздавленное уже столько лет.
Которое теперь пытается занять ее место.
— Что ты делаешь, радость моя?
Сандра не слышала, как он подошел. Впрочем, его никогда не слышно. Если только он сам этого не хочет. Он мог быть незаметным, как змея, мог ударить так молниеносно, что атаку невозможно было отразить.
Его укус нес смерть.
Патрик сел рядом с ней, положил ей руку на плечи:
— Ты простудишься.
— Может быть.
— Тебе надо вернуться.
Она знала, что это приказ, а не совет. Приказ, который не подлежал обсуждению.
И все же Сандра ответила:
— Мне хочется остаться здесь, еще ненадолго.
— Что тебя беспокоит?
Не то чтобы он за нее переживал. Просто ему всегда необходимо было владеть даже самым малейшим уголком ее разума.
Он всегда стремился к тому, чтобы держать все под контролем.
— Надо убить Рафаэля, — прошептала Сандра.
— Почему ты так спешишь, моя дорогая?
— Он опасен.
— Опасен, он? Ну, не говори глупостей, прошу тебя. Ты видела, с какой скоростью я его уложил?
— Я его боюсь.
Улыбка Патрика исчезла. Его рука обхватила шею Сандры, словно удав.
— Ты боишься его или… себя?
Сердце Сандры заколотилось.
— Себя?
— Да, своей реакции… Ты не влюбилась в этого типа?
Она промедлила с ответом.
Ему пришлось ждать слишком долго.
— Конечно нет!
— Хм… Заметь, я мог бы это понять. Он весьма хорош собой, он преступник, а девочки любят преступников. И потом, он размахивает мешком баснословных драгоценностей!
Патрик засмеялся, Сандра поискала взглядом кусок дерева. Он будто бы утонул, его поглотила черная и глубокая вода пруда.
— Я не влюблена в него, — убежденно повторила она.
Патрик заставил ее повернуть к нему голову, посмотрел ей прямо в глаза:
— Ты уверена, дорогая? Я бы не хотел, чтобы тебе было слишком больно, когда я его убью…
— Пусть сдохнет, мне все равно.
— Он прикасался к тебе? Пока меня не было дома, он касался тебя?
Рука Сандры сжала край скамьи.
Если она ответит утвердительно, Рафаэлю придется вынести самые страшные пытки, прежде чем отдать Богу душу.
— Нет, — прошептала она. — Он вел себя прилично. И… он даже помешал своему сообщнику меня изнасиловать.
— Да что ты? Так он рыцарь, наш гангстер! — ухмыльнулся папочка. — Я понимаю, почему ты в него влюбилась.
— Я не…
Ладонь Патрика сомкнулась на ее руке, она замолчала.
— Только не со мной, — прошептал он. — Ты меня никогда не обманешь. Никогда. Я убью его, об этом не волнуйся. Но сначала ты посмотришь на его агонию, ты посмотришь, каким он станет жалким и слабым. И ты быстро о нем забудешь.
— Да.
— В любом случае ты ведь знаешь, чего он от тебя ждал? Знаешь, чего от тебя ждут все эти мужчины, моя радость?
— Да.
— Теперь нам лучше вернуться в дом. Я бы не хотел, чтобы ты заболела.
Он поднялся, подал ей правую руку и улыбнулся от всего сердца.
Глава 42
20:50
Четыре сердца забились в унисон.
Дверь в конце коридора сначала скрипнула, затем хлопнула.
Звук шагов по плиточному полу.
Какую дверь он выберет первой? Кого он будет мучить сегодня вечером, сразу после того, как мирно поужинал перед телевизором?
Открылась дверь в комнату девочек.
Орели перестала дышать, Джессика укусила себя за палец. До крови.
Они не притворялись спящими, понимая, что это бесполезно. Понимая, что ничто его не остановит.
Ничто и никто.
Они различили его тень в свете коридора. Он не слишком высок, но все же кажется им великаном.
— Добрый вечер, голубки. О вас снова говорили в восьмичасовых новостях! Вы стали звездами! Прославились на всю Францию…
Он взял стул, поставил его между кроватями. Не спеша, как всегда. Наслаждаясь страхом, который сочится из их пор, заполняет всю комнату, пропитывает стены. Питаясь им, как эликсиром.
Это ощущение всемогущества приносит ему ни с чем не сравнимое наслаждение.
Он долгие годы чувствовал себя таким слабым, таким уязвимым. В те времена он мог только подчиняться.
Но тем не менее он продолжал ковать доспехи из титана, от раны к ране.
Каждый невроз — это предлог.
Каждый шрам — оружие, частокол, на который напорется враг.
Враг… Каждое человеческое существо и есть враг.
Враг, добыча или раб.
Больше ничего.
На этот раз папочка освободил Орели. Потрясенная, она даже не сделала попытки к сопротивлению, просто продолжала послушно сидеть на своей импровизированной кровати. Он вновь уселся на стул, закинул ногу на ногу.
— Знаете, как я проводил время по вечерам, когда мне было столько же лет, сколько вам?
Орели почувствовала, что должна ответить. Говорить с ним, установить связь.
Задобрить его.
— Нет, мсье…
— У нас не было телевизора. Я мог делать домашние задания или играть со своей собакой. Кстати говоря, у меня не было никакой собаки…
Джессика попыталась унять дрожь, но в эту минуту она была похожа на листок во время бури.
— Правда, однажды у меня появилась собака… Я подобрал ее на улице. Она была уродливой, но милой. И знаете, что с ней случилось?
— Нет, мсье.
— Мы ее съели.
Орели не смогла удержаться от нервной икоты.
— Вы ее с… съели? — повторила она с ужасом.
На лице папочки появилась дьявольская улыбка.
— Моя мать ее убила, разрубила на куски и приготовила. А потом заставила меня ее есть, — уточнил он. — И это было неплохо, должен признать.
— Но зачем?! — воскликнула Орели.
— Мне помнится, потому, что она напи́сала на ее ковер… Но на самом деле это потому, что я любил эту собаку больше, чем ее.
Джессика начала дрожать от страха, ее хромированный наручник мрачно задребезжал на перекладине койки.
— Но вернемся к нашим баранам, — продолжил Патрик. — Итак, вечерами, после школы, я возвращался домой, готовил еду для матери и сестры, которая тоже должна была делать уроки. Но мы не ели собак каждый раз, поверьте мне. — Он засмеялся, в то время как Орели, несмотря на холод, стало нечем дышать. — Потом я ложился спать… В это время моя мать обычно принимала гостей. Они играли в карты, выпивали, громко смеялись… А когда они как следует напивались, вы знаете, что они делали?
Девочки вытаращили глаза, воображая самое худшее.
— Ну, моя мать разрешала им заходить в мою комнату. И пока она смотрела, ее гости развлекались со мной. Вы понимаете, что я хочу сказать?
— Н-н… нет, мсье, — промямлила Орели.
Папочка приблизил свое лицо к лицу пленницы и холодно проговорил:
— Они меня трахали. А в соседней комнате трахали мою сестру.
Она резко отстранилась, ударившись о стену.
— Ты знаешь, что это значит?
На этот раз Орели не ответила, забыв о неизменном нет, мсье.
— Конечно, ты знаешь, что это значит! — загоготал Патрик. — Все это продолжалось до тех пор, пока я не убил одного из них. Я спрятал нож под подушкой и потом всадил ему прямо в горло. И меня не посадили. Смягчающие обстоятельства, бла-бла-бла… мне удалось убедить их, что это не было предумышленное убийство… Что я взял нож, чтобы их напугать, но не собирался никого убивать. Хотя я как раз и решил перерезать горло любому, кто ко мне приблизится! — Его взгляд перебегал с одной пленницы на другую, пауза становилась все тяжелее. — Тут вы, конечно, скажете: бедняжка! А вот и нет. Я преодолел все это, я стал еще сильнее.
— Ваша мать отправилась в тюрьму? — снова попыталась Орели.
