Итан смотрит на стул, потом снова бросает взгляд в окно.
— Мне пора. Не надо было приходить. Просто мне…
— Просто тебе надо было выбраться из дому, — заканчиваю я. — Понимаю. Но безопасно ли возвращаться?
К моему удивлению, он смеется коротким желчным смехом.
— Он так важничает. И это все. Я его не боюсь.
— Но мама боится.
Он ничего не отвечает.
Насколько я могу судить, очевидных признаков жестокого обращения с Итаном нет: на лице и руках отсутствуют следы насилия, поведение живое и дружелюбное — хотя он дважды плакал, не надо об этом забывать, — гигиена удовлетворительная. Но это всего лишь первое, поверхностное впечатление. В конце концов мальчик сейчас стоит у меня в кухне, бросая тревожные взгляды на свой дом по ту сторону сквера.
Я задвигаю стул на место.
— Хочу, чтобы ты записал номер моего мобильного, — говорю я.
Он кивает — думаю, неохотно, но сделает это.
— Можете мне его написать? — спрашивает он.
— У тебя нет телефона?
Итан качает головой.
— Он… папа мне не разрешает. — Итан шмыгает носом. — Электронки у меня тоже нет.
Неудивительно. Я достаю из кухонного ящика старый рецепт, пишу на нем. Нацарапав четыре цифры, я понимаю, что это старый рабочий номер горячей линии для моих пациентов. Как шутил, бывало, Эд: «1-800-АННА-СЕЙЧАС».
— Извини. Не тот телефон…
Я перечеркиваю цифры, потом записываю правильный номер. Поднимаю глаза — Итан стоит у кухонной двери, глядя через сквер на свой дом.
— Тебе необязательно идти туда, — замечаю я.
Он поворачивается. С сомнением качает головой:
— Все-таки мне пора.
Кивнув, я протягиваю ему листок. Итан засовывает его в карман.
— Звони в любое время, — говорю я. — И дай этот номер маме, пожалуйста.
— Хорошо.
Он идет к двери, расправив плечи. Полагаю, собирается с духом для битвы.
— Итан?
Он поворачивается, уже держась за дверную ручку.
— Я серьезно. В любое время.
Кивнув, он открывает дверь и выходит.
Я возвращаюсь к окну, смотрю, как он шагает мимо сквера, поднимается по ступеням, вставляет ключ в замок. Помедлив, делает глубокий вдох. Потом исчезает в доме.
Глава 26
Два часа спустя я допиваю последние капли вина, ставлю бутылку на кофейный столик. Медленно приподнявшись, клонюсь в сторону, как секундная стрелка часов.
Нет. Надо дотащиться до спальни. До ванной.
Стоя под душем, я чувствую, как мой мозг затопляют события последних нескольких дней, заполняют расщелины, накапливаются в пустотах — плачущий на диване Итан; доктор Филдинг, с его высоковольтными очками; Бина, упирающаяся ногой мне в позвоночник; водоворот того вечера, когда у меня была Джейн. Дэвид с ножом. Алистер — хороший муж, хороший отец. Те вопли.
Я сжимаю флакон с шампунем, рассеянно втираю его в волосы. У моих ног поднимается прилив.
И таблетки — боже, таблетки. «Это сильные психотропные препараты, Анна, — советовал доктор Филдинг в самом начале, когда я сидела на обычных болеутоляющих. — Пользуйтесь ими ответственно».
Я прижимаю ладони к стене, свешиваю голову, прячу лицо в темной пещере волос. Со мной — внутри меня — что-то происходит, что-то опасное и новое. Во мне укоренилось какое-то ядовитое дерево, оно растет, раскидывает ветви, его побеги оплетают мои кишки, легкие, сердце.
— Таблетки, — шепчу я, и мой тихий голос почти не слышен из-за шума душевых струй, словно я разговариваю под водой.
Моя рука чертит на стекле какие-то иероглифы. Я открываю глаза и читаю их. Вновь и вновь я пишу на двери душевой кабинки имя Джейн Рассел.
Четверг,
4 ноября
Глава 27
Он лежит на спине. Я провожу пальцем вдоль дорожки из темных волос, разделяющей его торс от пупка до груди.
— Мне нравится твое тело, — говорю я.
Он со вздохом улыбается.
— Не надо, — просит он, и потом, пока я глажу изгибы его шеи, перечисляет все свои изъяны — это сухая кожа, из-за которой спина у него напоминает плитку терраццо; родинка между лопатками, как эскимос, затерянный во льдах; покоробленный ноготь на большом пальце; шишковатые запястья; крошечный белый шрам, перечеркивающий ноздри.
Я трогаю пальцем шрам. Засовываю мизинец в его ноздрю, он фыркает.
— Как это случилось? — спрашиваю я.
Он накручивает мои волосы на большой палец.
— Это сделал мой кузен.
— Я не знала, что у тебя есть кузен.
— Даже двое. Это был мой кузен Робин. Он поднес к моему носу бритву и сказал, что порежет мне ноздри, чтобы у меня осталась одна. И когда я покачал головой, бритва сделала свое дело.
— Господи.
Он с шумом выдыхает.
— Да уж. Если бы я кивнул в знак согласия, все было бы нормально.
Я улыбаюсь.
— Сколько тебе было лет?
— О, это случилось в прошлый вторник.
Теперь я смеюсь, и он тоже. Я просыпаюсь, и сон утекает как вода. Сон-воспоминание. Я пытаюсь удержать его в ладонях, но он исчезает.
Я прижимаю ладонь ко лбу, силясь прогнать похмелье. Отбрасываю простыни, на пути к комоду скидываю пижаму, смотрю на настенные часы. 10:10. На циферблате вощеные усы. Я проспала двенадцать часов.
Вчерашний день увял, словно пожелтевший, поникший цветок. Домашняя ссора, неприятная, но обыденная — вот что я услышала. На самом деле — подслушала. Не мое это дело. Наверное, Эд прав, думаю я, спускаясь в кабинет.
Конечно прав. Чересчур много стимулирующих факторов, честное слово. Я слишком много сплю, слишком много пью, слишком много думаю. Не так ли я увлеклась Миллерами, когда они вернулись в августе? Они никогда не заходили ко мне, нет, однако я изучала их режим, следила за их перемещениями, маркировала, как акул в дикой природе. Так что дело не в том, что Расселы чрезвычайно мне интересны. Просто они живут чрезвычайно близко.
Естественно, я волнуюсь за Джейн. И особенно за Итана. «Он просто вышел из себя» — должно быть, у отца весьма жестокий характер. Но я не вправе вызвать, к примеру, службу защиты детей — нет формального повода. На данном этапе это, скорее, навредит, чем поможет. Точно знаю.
Звонит мой мобильный.
Это случается не так часто, и я на миг смущаюсь. Я смотрю в окно, подумав, что это птица. В карманах халата телефона нет, звонки раздаются где-то наверху. Я иду в спальню и откапываю его среди простыней, но он успевает умолкнуть.
На экране читаю: «Джулиан Филдинг». Перезваниваю.
— Алло?
— Алло, доктор Филдинг, я пропустила звонок.
— Здравствуйте, Анна.
— Здравствуйте.
У меня гудит голова.
— Я звоню… Минуточку. — Голос пропадает, потом звучит прямо в ухе. — Я в лифте. Хочу узнать, выполняете ли вы мое предписание.
Какое предписание?.. Ах да — лекарства, которые доставили на дом, когда Джейн была у меня.
— В общем, да.
— Хорошо. Надеюсь, вы не обижаетесь на меня за то, что я вас контролирую.
На самом деле обижаюсь.
— Вовсе нет.
— Вы быстро почувствуете эффект.
Ротанговая дорожка на лестнице царапает мне подошвы.
— Быстрый результат.
— Ну я скорее назвал бы это эффектом, чем результатом.
Не писающий в ду́ше — вот кто он такой.
— Буду держать вас в курсе, — заверяю я его, спускаясь в кабинет.
— Последний сеанс меня обеспокоил.
Я молчу.
— Я…
Нет. Не знаю, что сказать.
— Рассчитываю, что эта последняя корректировка препаратов должна помочь.
Я храню молчание.
— Анна?..
— Да. Я тоже на это надеюсь.
Его голос опять пропадает.
— Простите?
В следующую секунду голос его звучит в полную силу.
— Эти таблетки, — говорит он, — нельзя принимать с алкоголем.
Глава 28
В кухне я запиваю пилюли глотком мерло. Конечно, я понимаю обеспокоенность доктора Филдинга. Я знаю, что алкоголь — депрессант, поэтому плохо сочетается с депрессией. Ясное дело. Сама писала об этом в статье «Юношеская депрессия и злоупотребление алкоголем», которая была опубликована в «Журнале педиатрической психологии» (тридцать седьмой том, четвертый номер). Соавтор Уэсли Брилл. Если потребуется, я могу процитировать наши заключения. Как сказал Бернард Шоу, я часто цитирую себя, это придает моим разговорам остроту. Шоу также говорил, что алкоголь — это анестезия, позволяющая перенести операцию под названием «жизнь». Старый добрый Шоу.
