Господи, по-моему, это правда. Совершенно позабыла. Мой день рождения. С прошлой недели об этом не думала.
БабуляЛиззи: Счастливого дня рождения! Сколько лет вам исполнилось?
ВрачПришел: Да не много. Если только не считать 39 большой цифрой.
БабуляЛиззи: Эх, где мои 39…
БабуляЛиззи: Вы получаете вести от родных?
Я стискиваю мышь.
ВрачПришел: Хочу быть с вами честной.
БабуляЛиззи: ??
ВрачПришел: Мои родные погибли в декабре прошлого года.
Курсор мигает.
ВрачПришел: В автокатастрофе.
ВрачПришел: У меня была любовная связь. Мы с мужем ссорились, из-за этого и съехали с дороги.
ВрачПришел: Это я съехала с дороги.
ВрачПришел: Я лечусь у психиатра, чтобы справиться с чувством вины, а также агорафобией.
ВрачПришел: Хочу, чтобы вы знали правду.
Пора с этим кончать.
ВрачПришел: Мне пора. Рада, что у вас все хорошо.
БабуляЛиззи: Ах, бедная моя девочка!
Вижу, что Лиззи набирает следующее сообщение, но не жду, когда она закончит. Закрываю окно чата и покидаю сайт.
С «Агорой» покончено.
Глава 81
Я уже три дня обхожусь без выпивки.
Это приходит мне в голову, когда я чищу зубы. (Мое тело может обойтись без гигиенических процедур, рот — нет.) Три дня — когда я в последний раз выдерживала так долго? Я даже об этом не помышляла.
Наклонив голову, я сплевываю.
Аптечка забита тюбиками, флаконами и контейнерами с таблетками. Я достаю четыре.
Спускаюсь, из светового люка над головой струится серый вечерний свет.
Сидя на диване, выбираю флакон, переворачиваю, подтаскиваю к себе через кофейный столик. За флаконом, как хлебные крошки, тянется цепочка таблеток.
Рассматриваю их. Подсчитываю. Набираю в сложенную лодочкой ладонь. Рассыпаю по столу.
Подношу одну ко рту.
Нет — еще нет.
Быстро опускается ночь.
Поворачиваюсь к окну и бросаю долгий взгляд через сквер. Дом Расселов… Театр для моего неспокойного ума. «Как поэтично», — думаю я.
Окна нарядно сверкают — в честь дня рождения в доме горят свечи. А комнаты пусты.
Чувствую, что избавилась от умопомешательства. Я вздрагиваю.
Поднимаюсь по лестнице в свою комнату. Завтра пересмотрю некоторые из любимых фильмов. «Полуночное кружево». «Иностранный корреспондент» — по меньшей мере сцену у ветряной мельницы. «23 шага по Бейкер-стрит». Может быть, снова «Головокружение». Во время последнего просмотра я дремала.
А послезавтра…
Лежа в кровати и засыпая, прислушиваюсь к пульсу дома — дедушкины часы внизу отбивают девять, поскрипывают полы.
— С днем рождения, — хором говорят Эд и Ливви.
Перекатываюсь на другой бок.
Вспоминаю, что сегодня и у Джейн день рождения. День рождения, подаренный мной. Одиннадцатое число одиннадцатого месяца.
Много позже, глубокой ночью, когда я на миг просыпаюсь, слышу, как кот крадется по черному колодцу лестницы.
Пятница,
12 ноября
Глава 82
Сквозь световой люк льется солнце, освещая ступени и площадку у кухни. Попав в этот сияющий поток, я словно оказываюсь в лучах прожектора.
В остальных помещениях дома темно. Я задернула все шторы, опустила все жалюзи. Темнота плотная, как дым, я почти чувствую ее запах.
На телеэкране финальная сцена из «Веревки». Два красивых молодых человека, убитый сокурсник, чей труп спрятан в антикварном комоде, стоящем в центре гостиной, — и вновь Джимми Стюарт. Все как будто снято с одного дубля (на самом деле десятиминутные отрывки сшиты вместе, но стыковки почти незаметны, а это 1948 год). «Кошки-мышки, кошки-мышки!» — сердится Фарли Грейнджер, пока его плотно не опутывает сеть.
— Кто кошка, а кто мышка? — громко повторяю я очередную реплику.
Мой же кот растянулся на спинке дивана, его хвост покачивается, как кобра под дудку факира. Панч где-то повредил заднюю левую лапу — утром я заметила, что он сильно хромает. Я положила в его миску порцию на несколько дней, чтобы он не…
Звонок во входную дверь.
Я откидываюсь на подушки. Голова поворачивается к двери.
Какого черта?
Не Дэвид, не Бина. Разумеется, не доктор Филдинг — он оставил несколько голосовых сообщений, но сомневаюсь, что он придет без звонка. Если только не объявил об этом в голосовом сообщении, которое я проигнорировала.
Снова раздается звонок. Я ставлю фильм на паузу, опускаю ноги на пол, встаю. Подхожу к экрану домофона.
Это Итан. Руки засунуты в карманы, вокруг шеи обмотан шарф. Волосы сияют в солнечном свете.
Нажимаю на кнопку переговорного устройства.
— Родители знают, что ты здесь? — спрашиваю я.
— Все в порядке, — отвечает он.
Я молчу.
— Очень холодно, — добавляет он.
Нажимаю на кнопку.
Секунду спустя он входит в гостиную, за ним тянется шлейф прохладного воздуха.
— Спасибо, — пыхтит он. — На улице такая холодина. — Он оглядывается по сторонам. — Здесь совсем темно.
— Это потому, что снаружи так ярко, — говорю я, но он прав.
Я включаю торшер.
— Может быть, я подниму жалюзи?
— Конечно. А вообще не надо, и так хорошо. Правда?
— Хорошо, — говорит он.
Я усаживаюсь в кресло.
— Можно мне присесть сюда? — спрашивает Итан, указывая на диван.
Все «можно» да «можно». Чересчур вежлив для тинейджера.
— Конечно.
Он садится. Панч спрыгивает со спинки дивана, проворно заползает под него.
Итан оглядывает комнату.
— Этот камин работает?
— Он газовый, но да, работает. Хочешь, чтобы я включила?
— Нет, я просто спросил.
Тишина.
— Для чего здесь эти лекарства?
Я перевожу взгляд на кофейный столик, заваленный таблетками. Четыре флакона, один пустой, стоят посредине.
— Просто я их пересчитываю, — объясняю я. — Чтобы знать, сколько докупить.
— А-а, понятно.
Снова тишина.
— Я пришел… — начинает он в тот момент, когда я произношу его имя.
Я тороплюсь.
— Итан, мне так жаль.
Он наклоняет голову.
— Просто мне очень неловко. — Бедняга уткнулся взглядом в свои колени, но я напираю. — За всю эту заваруху, в которую втянула тебя. Я… была так… уверена. Была уверена, что происходит нечто ужасное.
Он кивает, глядя в пол.
— У меня был… был очень тяжелый год.
Я опускаю веки. Когда я вновь поднимаю их, наталкиваюсь на проницательный взор Итана. Глаза его блестят.
— Я потеряла ребенка и мужа. — Проглатываю комок. Я это сказала. — Они умерли. Погибли. — «Дыши, дыши. Раз, два, три, четыре», — говорю про себя. — И я начала пить. Больше, чем обычно. И пичкала себя лекарствами. А это опасно и неправильно.
Он продолжает внимательно смотреть на меня.
— Дело не в том, что я… верила, будто они действительно общаются со мной… понимаешь… из…
— Того мира, — тихим голосом произносит он.
— Именно. — Я ерзаю на месте, наклоняюсь вперед. — Я понимала, что они ушли. Умерли. Но мне нравилось их слушать. И чувствовать… Это очень трудно объяснить.
— Вроде как выходить с ними на связь?
Я киваю. Он такой необычный подросток!
— Что касается остального — многого просто не могу вспомнить. Пожалуй, мне хотелось общаться с другими людьми. Мне это было нужно. — Я качаю головой, и волосы касаются щек. — Не понимаю. — Смотрю прямо на него. — Но мне так жаль. — Я откашливаюсь и выпрямляюсь. — Наверное, ты пришел сюда не затем, чтобы увидеть, как плачет взрослый человек.
— Я же плакал перед вами, — замечает он.
