Но нет.
Направление — Травенхафен. Проржавелые грузовые суда, фосфоресцирующие в ночи, как металлические артефакты тысячелетней давности, дома над водой, дремлющие в ожидании. Со стороны Лопеса поднималась какая-то трупная сырость, от которой потели стекла. Хохенфельдер снова стал качать головой. Сказал, что они намереваются выехать из Гамбурга. Лопес позвонил Вунцаму: Ребекка и незнакомец не едут к доку 11. Вунцам был в ярости, сказал, что их провели. Попросил передать рацию Хохенфельдеру. Нельзя их терять. Сказал, что велит поставить заслоны на окружных дорогах. Спросил, в каком секторе они находятся. «Мерседес» ехал перед ними в сотне метров, они догонят его на первом же светофоре или на ближайшей остановке. Вунцам сказал, что времени нет: он прекращает разговор и арестовывает Льюбу и остальных. «Мерседес» остановился на знаке «стоп». Они нагоняли его.
И тогда незнакомец в «мерседесе» включил заднюю передачу.
Хохенфельдер не успел затормозить, он резко свернул, и они врезались правым боком в припаркованные машины. Долгое, затянувшееся, болезненное мгновение. Лопес расшиб колени о панель приборов, Хохенфельдер разбил висок об окно. Лопес увидел, что Ребекка смотрит на него, находясь на одном уровне с его сиденьем, и достал пистолет. «Мерседес» резко поддал газу, Лопес не смог выстрелить. Хохенфельдер медленно, толчками двигался на своем сиденье, из раны текла кровь. Когда в ветровом стекле показался силуэт стремительно удаляющегося «мерседеса», Лопес прицелился в шины. Потом подумал, что они везут в багажнике, и не стал стрелять.
Он понял. В багажнике «мерседеса» был спрятан ребенок с миланской оргии. Человек, которого он только что видел, был тот самый, за кем он наблюдал на садомазохистском собрании.
Все произошло одновременно медленно и быстро. Рация была вне зоны действия. Хохенфельдер не приходил в сознание, кровотечение не останавливалось. Дверца со стороны Лопеса была заблокирована автомобилями, в которые они врезались. Лопес вынужден был вытолкнуть Хохенфельдера. Люди высовывались с балконов в морозную ночь. Кто-то поспешил им на помощь. Лопес попросил дать ему сотовый. Вунцам арестовал Льюбу и остальных и расставлял кордоны. Лопес попросил «скорую помощь». Вунцам чертыхнулся или что-то вроде того. Лопес знал, что уже слишком поздно.
В 23:40 недалеко от границы Гамбурга нашли «мерседес». На пассажирском месте, рядом с водительским, — труп Ребекки с раскроенным черепом.
Инспектор Давид Монторси
Кого ты так упорно пытаешься спасти?
Андреа Дзандзотто. «Метео»
Милан
28 октября 1962 года
17:10
Голос по телефону:
— Инспектор Монторси?
Это подрагивание в голосе, искусственное, холодное, — бесстрастная, бесчеловечная интонация. Это был Арле.
— Да, Монторси у телефона.
— Это Арле. Доктор Арле.
— Да.
— Послушайте…
Напряженное, неестественное молчание.
— Да?
— Послушайте, я хотел спросить…
Помехи на линии — случайно?
— …Можем ли мы увидеться?
Напряжение чувств, самая настоящая нервная дрожь перед лицом опасности.
— В связи с чем, доктор?
— С тем, о чем мы говорили сегодня, инспектор…
— С тем, о чем мы говорили сегодня?
Тишина, металлическая, воздух между кусочками угля в магнитном поле линии.
— Да. С тем, о чем мы говорили сегодня. Ребенок. Ребенок с Джуриати. Я думал о том, о чем вы меня спросили, Монторси. О том, сколько детей и в каком состоянии прошли через отдел судебной медицины за эти годы.
В точку. Монторси решил скрыть свою эйфорию: сделать вид, что раздумывает. Подождать.
— Да, понимаю…
— Так можем мы встретиться, инспектор?
— Думаю, да.
Шум на другом конце провода.
— Хорошо. Очень хорошо.
— Когда мы можем увидеться, доктор?
— Сегодня вечером вас устроит? Здесь есть срочные дела…
Снова пауза. Монторси:
— Сегодня вечером мне подходит.
Ему вдруг вспомнилась еще одна фраза из отчета Фольезе об Ишмаэле. «Из расследования исключен миланский отдел расследований, в котором, как известно, некоторые личности поддерживали тесную связь с Маттеи». Кто поддерживал тесную связь с Маттеи? Во вспышке молнии блеснуло лицо шефа, и Монторси заговорил другим тоном, неопределенным…
— Сегодня вечером мне подходит. Но после ужина. У меня назначена еще одна встреча, здесь, в управлении.
— Да, конечно… В девять? Вас устраивает, инспектор?
— Да. Отлично.
Пауза — намеренная.
— Меня это очень интересует. Где мы увидимся? Я приду к вам в кабинет, доктор?
Без промедления. Оттенок беспокойства в голосе Арле.
— Нет, нет. Не в отделе судебной медицины. Послушайте, мы сделаем так. Я сейчас возглавляю еще один институт. Я ухожу из отдела. Я собираюсь посвятить себя… другому.
Чему?
— Это частный институт, доктор?
— Да, частный. Итак, мы встретимся там. Он находится на бульваре Аргонне. Бульвар Аргонне, 13. Вы войдете и спросите меня. Я жду вас в кабинете к девяти.
Он не знал никаких медицинских институтов на бульваре Аргонне. Никогда не слышал о больницах или медицинских институтах на бульваре Аргонне. Чувства его стрекотали, как насекомые.
— Хорошо. Давайте в девять. Вы сказали, бульвар Аргонне, 13?
— Да, да. Так вы придете? Я вас жду… До скорого, инспектор.
Все пришло в движение: Ишмаэль пришел в движение — он начал двигаться с того, что устранил Маттеи; а теперь Арле задвигался — после того, как Монторси высказал предположение о существовании некоего «круга педофилов». Возможно, Арле приглашает его, чтобы продолжать покрывать этот круг? Что-то ускользало от Монторси.
Зло набирало обороты.
Монторси попытался связать свои раздумья в единый узел, распадающийся, слабый: а если Символ Ишмаэля, нечто, о чем упоминалось в докладе Фольезе, — это именно ребенок? Ребенок изнасилованный, зверски убитый, помещенный в нужное место — под мемориальную плиту партизанам на Джуриати. Символ предвещает Событие: он как бы совершает его заранее. Событие — это весть о том, что Ишмаэль здесь, сейчас. Событие — это убийство Энрико Маттеи, человека, который олицетворял собой Италию. Италия принадлежит Ишмаэлю — темной разветвленной силе со множеством щупальцев. Тайная духовная власть, которая ждет момента, когда можно будет разрастись. Хищник, остающийся в тени. Многие уже знают об Ишмаэле, многие уже стали его «верными учениками». Люди Ишмаэля — это безмолвная масса, каждый знает только то, что входит в его компетенцию. Ребенок и Хозяин Италии соединились в своей смерти под золотым безмолвным именем Ишмаэля. Его насилие проявилось — это было начало. Ишмаэль произнес слово своего явления — через убийство Энрико Маттеи. Монторси снова обдумал эту гипотезу: очень слабая связь, но вполне допустимая.
А он, Монторси? Что он такое во всем этом тайном движении людей, на этом перекрестке смертей? Что он такое? Кто такой Ишмаэль? Ишмаэль объявил новую войну. Ишмаэль как будто пытается остановить время. Вашингтон, Рим, аванпосты для Европы. Москва. Новая война, чудовищно безмолвная, замороженная, неподвижная, уже началась? Но тогда почему Ишмаэль занимается им? Фольезе уже передал свой отчет людям Ишмаэля, и он его там упоминал, в этом отчете… Монторси испугался: легкая дрожь. Мысли его были похожи на пепел: обрывки поднимаются на поверхность, истлевшая пыль, летящая во все стороны в вихре сознания. «Агентство национальной безопасности», «Центральное разведывательное управление», «со штаб-квартирой в», «Ногароле» — это были слова из отчета Фольезе, это были слова из тайной истории. Истории Ишмаэля. И имя Ишмаэля кружилось в голове Монторси, и лицо Мауры тоже, и разорванная губа Фольезе, пуля, пробившая ему череп, бледная рука ребенка под плитой, мумия безымянного партизана…
