— Уволили? — спросила Бернадетт.
— Оставил священство, прежде чем его погнали бы взашей. — Отец Пит принялся сгибать и разгибать язычок открывашки на крышке банки из-под газировки.
— Тяжко одновременно быть приходским священником и законодательным лоббистом смертной казни, — заметила Бернадетт.
— А еще и тюремным священником, — добавил пастор, отломав открывашку и кинув ее в банку.
Гарсиа откинулся на спинку стула.
— Зачем ему понадобилось заниматься этим, когда он дошел до Капитолия, стремясь снова пустить ток на электрический стул?
— Держи друзей своих близко от себя, а психопатов своих — еще ближе, — проговорила Бернадетт.
Пастор разглядывал пиццу, в которой не хватало всего нескольких кусков.
— Вы что, не хотите помочь мне управиться с этим?
Бернадетт выбрала клинышек, куснула самый кончик и спросила:
— Вы знаете кого-нибудь, кто знаком с Куэйдом? В курсе, где тот обитает? На что живет все это время? Приятеля? Родственника? Соседа по комнате в семинарии?
Отец Пит покачал головой:
— Нет.
— А где мы могли бы достать его приличные фотографии? — поинтересовался Гарсиа.
— В епархии архиепископа может быть что-то из его семинарских дней или рукоположения, только после этого прошло очень много лет. — Пастор снял очки, протер их салфеткой, вновь надел. — Во имя Всего святого, Энтони! Вы же ФБР! У вас что, нет отпечатков пальцев, проб ДНК, фотографий всех и каждого и дяди его?
— Нынешних фото нет, — ответил Гарсиа с легкой улыбкой. — Сокращения федерального бюджета и все такое.
— И еще, — подала голос Бернадетт, устроив кусок пиццы на сложенную треугольником салфетку. — Знаете ли вы что-нибудь о пристрастии Куэйда к парусам, альпинизму, походам и тому подобным выходам на природу?
— Человек он крупный, мускулистый, но я понятия не имею…
— Меня интересует какое-нибудь хобби, связанное с вязанием узлов, — пояснила она.
— Макраме подойдет? — живо среагировал пастор.
— Как вы сказали? — Гарсиа был удивлен.
— Он был известен своими настенными плетениями, кашпо и другими подобными поделками. Плетеные кресты… да и чего только не было! Некоторые из них даже украшали стены ризницы. — Пастор помолчал и добавил: — Сам я считал их отвратительными уродствами.
— Отвратительные уродства — это в самый раз, — одобрила Бернадетт.
— Насколько я понимаю, его отец служил на флоте и много времени уделял возне с веревкой. — Пастор сложил руки на груди. — Полагаю, вы не вправе рассказать мне…
Гарсиа отрицательно повел головой:
— Не имеем права говорить об этом.
— Должно быть, он и в самом деле крупно залетел, если ему на хвост сели два федеральных агента, — зашептал отец Пит.
К столику подошла официантка с картонной коробочкой.
— Зелаете фсять остатки с собой домой, сфятой офец?
— Полагаю, незачем попусту тратить еду. Благодарю вас, Элизабет. — Пастор разглядывал обоих агентов, пока девушка, встав между ними, укладывала в картонку остывшие куски. — Как насчет билетов лотереи? Пять долларов за шанс. Можете выиграть телевизор с большим экраном.
Глава 29
Два агента стояли на тротуаре перед спортзалом (он же зал боулинга) и рассовывали по карманам лотерейные билеты.
— Расскажите мне еще раз, где вы видели Куэйда, — попросил Гарсиа, вынимая из кармана ключи от машины.
— В больнице в центре города, — ответила Бернадетт. — Той, что через улицу от старого вагона-ресторана.
— И он навещал женщину, которая позже умерла?
— Да.
— Я бы хотел получить какое-нибудь… — босс подыскивал подходящее выражение, — независимое подтверждение, что он был там.
Бернадетт скрипнула зубами и, сделав усилие, чтобы голос ее звучал ровно, предложила:
— Больничный персонал.
— Хорошо бы проверить негласно. По-тихому. — Гарсиа звякнул ключами. — Кто из работающих в больнице мог бы заметить сомнительного опального священника?
— Бывшего священника, — поправила она.
— Бывшего священника. Кто бы узнал его в коридоре?
— А что, если… другой священник? При больнице… Я позвоню.
— Непременно позвоните. — Гарсиа застегнул пальто. — Я отправляюсь обратно в Миннеаполис. Хочу посмотреть, не объявилась ли каким-то чудом на работе Марта Юнгес. Если нет, то придется связаться с Федеральным управлением Милуоки и поставить их в известность о том, что происходит. — Он помолчал и добавил: — Что, возможно, происходит.
— Суперадвокат мертва, — сказала Бернадетт.
— Слишком рано еще бить тревогу. — Гарсиа направился к своему «форду», на ходу бросив через плечо: — Держитесь постоянно на связи.
— Благодарю за доверие, — пробормотала она, вышагивая к своей колымаге.
* * *
Бернадетт оставила машину на улице в квартале от больницы, вошла через главный вход, пересекла вестибюль и отыскала справочное бюро, расположенное в самом центре. Она не удосужилась предъявить удостоверение или назвать себя, а больничная дежурная с голубыми волосами и в голубом халате, из помощников-добровольцев, этого от нее и не требовала. Голубая Леди ошарашила Бернадетт известием, что местный священник — лютеранка по имени Табита О'Рауке, сейчас на складе благотворительной одежды в центре города, в квартале от больницы, — она там иногда добровольно работает.
Голубая Леди была права. Склад благотворительной одежды располагался в выходящем наружу помещении первого этажа, где раньше было что-то вроде притона. С дюжину вызывающе ярких плакатиков, рекламирующих разные марки бумаги для скрутки сигарет и кальянов для марихуаны и трубок, лепились по верху и низу витрины из толстого стекла. Нынешний арендатор помещения явно пытался удалить рекламные атрибуты — у большинства плакатиков уголки были оторваны, однако всякий раз неудачно, ибо въелись в стекло намертво. «Ароматизированные скрутки «Джуси-Джей»». ««Анашуха» — обладатель Конопляного кубка 2000 года за лучший продукт из конопли». «Оригинальная трубка о шести чубуках». У стеклянной двери склада Бернадетт задержалась, чтобы прочесть ядовито-зеленый плакатик, прилепленный прямо на уровне ее глаз: ««Забористые крошки» — семена для знатоков». Она открыла дверь, и тут же о ее приходе дал знать перезвон свисавших сверху латунных колокольцев. Бернадетт прошла внутрь, дверь закрылась, опять послышался звон.
Квадратное пространство, кишевшее немытыми телами и молью, напоминало большой чулан. Справа и слева вдоль стен стояли снабженные колесиками вешалки с одеждой. На каждой — свой товар. Одна битком набита джинсами, другая — куртками и пальто. На одной верхняя одежда — рубашки, блузки, толстовки, свитера. На другой — чахлая коллекция деловых нарядов: вышедшие из моды платья и несколько мужских костюмов. Последняя остановка — отдел дамского белья: вешалка, забитая халатами и ночнушками, комбинациями и лифчиками. Большущие пластиковые корзины для белья были выставлены перед вешалками на линолеумный пол, рядом стояли корзины с носками, одеждой для младенцев, обувью, сумочками. В центре задней стены примостился карточный столик, заваленный пакетами для продуктов, изготовленными из переработанного утильсырья. Там же, у задней стены, по обе стороны от столика располагались полудверцы, похожие на те, что устанавливают в примерочных универмагов. На той, что слева, сверху был прикреплен листок бумаги с надписью на двух языках от руки: «Мужчины/Hombres». На левой — «Женщины/Mujeres». Обе примерочные были заняты. Под дверью для «Hombres» торчали две бледные волосатые ноги, влезавшие в брючины. Под «Mujeres» торчал целый лес конечностей, на которые натягивались джинсы, а из-за дверки доносилось девчоночье хихиканье.
— Есть кто-нибудь? — позвала Бернадетт.
— Да, — отозвался слегка приглушенный женский голос. Вешалка с дамским бельем шевельнулась, и из-за двух синтетических банных халатиков вышла высокая, пышнотелая женщина. — Чем могу служить?
