— За животными, не за людьми, — злобно напомнил грабитель.
— В самую точку, ты и есть животное!
Лицо Рафаэля исказила зверская гримаса, которая могла бы быть улыбкой.
— Спасибо за комплимент!
Она наложила ему компресс, зафиксировала его пластырем.
— Теперь мне бы попить.
Сандра поднесла горлышко бутылки к его губам, он наклонил голову назад, чтобы утолить жажду.
Затем она подошла к Вильяму, чтобы напоить и его. С бесстрастным лицом, без всякого сочувствия. Она снова закрыла раздвижное окно на двойной оборот ключа, но оставила ставни открытыми. А Рафаэль так хотел, чтобы она вернула в комнату тьму…
Она открыла таинственную дверь, и они услышали шум воды: она всего лишь моет руки. Значит, там умывальник. Когда она вышла, Рафаэль окликнул ее:
— Мне надо отлить.
— Ну и что?
Ему все еще трудно открыть свой здоровый глаз, чтобы посмотреть на нее.
— Я тебе уже говорила! — коварно продолжала Сандра. — Что ты тоже обоссышься.
Рафаэль постарался сохранять спокойствие. Не оскорблять ее, удержать во что бы то ни стало.
— Это так, ты меня предупреждала. Но я тебя не слушал.
Она подошла к двери, он сделал еще одну попытку. Найти слова, поколебать ее.
— Я позволил тебе помыться, попить и поесть, — напомнил он. — Я относился к тебе всяко лучше, чем ты к нам сейчас.
Взявшись за дверную ручку, она продолжала стоять к нему спиной.
— А еще я помешал Фреду тебя изнасиловать. Ты помнишь об этом?
Сандра обернулась. И улыбка, которую он увидел на ее лице, заставила его содрогнуться.
— Он не пытался меня изнасиловать. Я разыграла комедию, чтобы посмотреть на твою реакцию. Чтобы настроить вас друг против друга.
Рафаэль попытался спрятать свой гнев под каменной маской.
— Ты просто глупец!
— Может быть, — допустил он.
Вильям решил не вмешиваться, оставляя брату вести переговоры.
— Но я не заслуживаю, чтобы со мной обращались как со скотом. Позволь нам хотя бы оставаться людьми.
— Невозможно. Тебе же нужно, чтобы я вас развязала и…
— А твой муженек тебе это запретил, так?
Губы молодой женщины сжались, пальцы напряглись на ручке двери.
— Ты должна иметь право принимать собственные решения, нет? Я даю тебе слово, что мы ничего не собираемся делать.
Она покачала головой, открыла дверь.
— Сандра! Послушай меня, пожалуйста… Скажи своему мужику, что я хочу с ним поговорить.
— Хорошо, — вымолвила она, исчезая за дверью.
Сандра задержалась в коридоре еще на несколько секунд, прислонившись к стене в полумраке.
Позволь нам хотя бы оставаться людьми…
Эта фраза продолжала звучать у нее в голове.
Выкинуть ее оттуда поскорее.
Она толкнула дверь другой комнаты, подошла к девочкам.
— Вы закончили? — спросила она сухим тоном.
На кроватях остались только крошки завтрака. Если это можно назвать завтраком… Кусок хлеба, стакан воды.
Зачем тратить деньги на то, чтобы кормить будущие трупы? Им надо давать ровно столько, чтобы поддерживать в них жизнь.
Потому что их убьет не голод.
Не голод и не раны.
— Сейчас вы пойдете в душ, — объявила Сандра, забирая пустые стаканы. — Каждая по очереди.
Надо, чтобы они оставались чистыми. Потому что он не любит грязь и неприятные запахи.
Потому что он чувствительный.
Сандра заперла дверь изнутри, положила ключ в карман своих джинсов и сняла наручники с Орели. Она схватила ее за руку, быстро отвела в ванную и присмотрела за тем, чтобы все прошло гладко.
Чтобы пленница сделала все как следует.
Чтобы она понимала, кто здесь главный.
По другую сторону стены Рафаэль изо всех сил прислушивался к тому, как Сандра раздает приказы.
Его разгоряченный мозг пытался найти выход. Потому что он, конечно же, существует.
Он спрашивал себя, могла бы одна из девочек нейтрализовать ее? Например, Джессика.
Но Сандра была не из хрупких и беззащитных женщин. Теперь он знал об этом.
Она морочила ему голову и едва его не убила.
Разве сможет тринадцатилетняя девочка справиться с такой? И каким образом?
— У тебя есть план? — поинтересовался Вильям.
Рафаэль отрицательно покачал головой.
— А что, если…
— Заткнись! — приказал старший брат. — Не хочу больше тебя слышать!
Вильям опустил голову, не говоря ни слова.
Время тянулось, растягивалось до бесконечности…
Юноша не мог перестать думать о своей вине, он злился на себя. В конечном итоге все это — его вина. Если бы он был покрепче, они быстрее убрались бы отсюда, Фред и Кристель были бы до сих пор живы. Они уже уехали бы далеко и разбогатели.
Если бы он сегодня ночью не оскорбил Патрика, если бы бездумно не спровоцировал его, Рафаэль не был бы так жестоко изуродован.
Брат рискнул всем, чтобы спасти его. И поплатился вместо него.
Внезапно какой-то звук заставил его поднять взгляд. Рафаэль, опять распростертый на полу, начал стучать зубами; дрожь охватила его с ног до головы.
Вильям, немного поколебавшись, все же перекатился поближе к брату. Он вытянулся во весь рост и буквально прилип к нему.
— Я тебя согрею, — прошептал юноша. — Все будет нормально.
Рафаэль уткнулся лицом в плечо Вильяма и немедленно перестал трястись.
Рафаэль, 29 лет
Никто его не ждет.
Там, перед этой огромной железной дверью. На этом пустом тротуаре.
Кроме ледяного мистраля, который жестоко хлещет его по лицу. Словно небесам не по нраву видеть его на свободе.
Он на мгновение застывает, сжав кулаки.
Затем наконец решается. Вступить в мир живых.
Он идет, один на улице, один в это серое утро. Оставляя позади годы горя.
И товарищей по несчастью.
Он их не забудет, не забудет ничего из того, что пережил там, внутри. Во всяком случае, постарается.
Четыре года снаружи пролетают быстро.
И так медленно внутри.
Он идет, забыв разжать кулаки.
Дойдя до конца улицы, Рафаэль поворачивает направо.
Ему только что исполнилось двадцать девять лет. Он только что отмотал четыре года в тюрьме.
Вооруженное ограбление. Семь лет уголовного заключения.
Рафаэль улыбается. Да, они приговорили его за одно ограбление. А он провернул больше десяти.
Приговорен за одно ограбление, но уже думает о следующем. Считает в уме купюры.
Потому что такова жизнь. И никак иначе.
Раздобыть оружие и деньги.
Взять на себя все риски и удовольствия.
Играть с огнем, с деньгами других людей.
Эти проклятые деньги диктуют свои законы.
Он оборачивается, делает оскорбительный жест в сторону тюремной вышки.
Я снова пойду на дело. Но больше никогда не вернусь в тюрягу. Никогда! Скорее сдохну.
Рафаэль улыбается.
И вдруг останавливается как вкопанный.
Он здесь.
Его учитель, его друг и сообщник.
Здесь, в какой-то паре сотен метров от тюрьмы, покуривает сигарету, прислонясь к своему черному «крайслеру».
Все-таки Пьер не забыл, какой сегодня день. Что должно случиться сегодня.
Рафаэль переходит улицу, у него перехватывает дыхание. Не заплакать, не перед ним.
Перед тем, кого он считает отцом. Потому что настоящий отец — его отец — слинял.
Потому что однажды, в такой же холодный день, как сегодня, он ушел. Без единого слова.
Двое мужчин просто пожимают друг другу руки. Никакого проявления чувств, никогда.
— Подкинуть тебя, сынок?
Рафаэль кивает:
— Я заеду повидать мать и братьев. А потом к жене.
— Садись.
И вот они едут по улицам, которые понемногу оживают.
Рафаэль смотрит в зеркало заднего вида. Тюрьма исчезла.
На этот раз навсегда, он в этом уверен.
Марсель принадлежит ему. Весь мир у его ног.
— Спасибо, что приехал.
— Не за что, сынок. Это нормально. Дельфина тоже хотела приехать, но ее босс не дал ей выходной. По-моему, он та еще скотина.
