— Смотри, нравится? — спросила она.
На ней была соболья шубка длиною до колен с огромным воротником, скрывавшим шею. Все остальное, помимо шубки, тоже выглядело вполне впечатляюще — ярко-рыжие волосы, гладкая белая кожа и ножки. В шубке и на высоченных каблуках она выглядела роскошно.
— Что-то не по погоде одежка, — сказал я.
Она выступила вперед, красуясь.
— Да он давно купил, а подарил только сейчас.
— Надеюсь, одной только шубкой не ограничится?
— Он платит за номер.
Она игриво распахнула шубку, и я заметил, что под ней больше ничего не было надето. Она скользнула на постель позади меня и обняла за плечи. В зеркале я видел ее нежное тело, прятавшееся под мехом шубки.
— А он не поинтересовался, почему ты не осталась с ним?
Она в притворном смущении прикрыла рот рукой.
— Ты что, я же не из таких! — Она похабно расхохоталась и откинулась спиной на постель, протягивая ко мне руки и приглашая меня накрыть собой ее теперь полностью обнажившееся из-под шубки тело.
— Ну, ты же была с ним…
— Да. Но это было нужно для дела. А теперь я хочу тебя.
Так и не повернувшись к ней, но видя ее в зеркале, я покачал головой.
Она уронила руки на постель.
— Что с тобой?
— Выпить хочется, — сказал я.
— Ну так выпей.
— Не могу.
— Да забудь ты, что тебе сказали доктора. — Она начала терять терпение. — Давно бы уж взял и выпил, вместо того чтобы ныть. Давай-ка лучше иди сюда! Я требую ласки!
Я повернулся к ней. Она могла бы быть соблазнительной, если бы не была так вульгарна.
— Мне надо идти, — сказал я и поднялся.
— Черта с два тебе надо идти! — сказала она, садясь на постели. — Неужели ты вот так бросишь меня, скотина?!
— Завещание начнут зачитывать ровно в полдень. Я и так уже опаздываю. А мы ведь сюда приехали именно ради этого, если помнишь.
— Сводник ты и больше никто! Я тебе нужна здесь, только чтобы платить за тебя. Надо было мне остаться с ним наверху. Он хотя бы мужик, а ты — жалкий сводник!
— Если я сводник, то ты тогда кто? Изображаешь хрен знает кого!
Конечно, я мог напомнить ей, что раньше, когда только познакомилась со мной, она думала обо мне иначе, но какой смысл был говорить все это? Поэтому я просто направился к двери.
Она крикнула мне вслед:
— Тебе очень повезет, если я буду здесь, когда ты вернешься!
Выйдя в коридор, я пожалел, что не сделал этого раньше. Вот зачем мне сейчас эти сцены? Я что, не насмотрелся на них? Она такая ненасытная, ей всегда мало. Разве может пожилой мужик удовлетворить такую женщину? Правда, когда познакомился с ней, я не чувствовал себя таким стариком. Наоборот, она тогда как-то оживила меня, заставила почувствовать себя молодым, и уж только потом я понял, что это за штучка. И не был я никаким сводником, просто мне хотелось секса, и из нас двоих пахала всегда она.
Спустившись на лифте, я не вышел на улицу, а направился в бар. Там царил приятный полумрак, и, когда глаза мои к нему немного привыкли, я заметил, что кроме меня там был еще только бармен — облокотившись на стойку, он уныло смотрел на пустые табуреты. Подойдя к стойке, я сказал:
— «Джин Рики».
Бармен оживился и бросился готовить мне напиток, потом поставил его передо мной на специальную салфеточку и, приняв прежнюю позу, стал наблюдать за мной.
Я выпил всю порцию одним глотком, и голова сразу пошла кругом, но это было приятное чувство — былого напряжения как не бывало. Прищелкнув пальцами, я сказал:
— Повторить!
Бармен посмотрел на меня вопросительно.
— 514-й номер, — сказал я, рассудив так — если «милый друг» Ви платит за номер в отеле, то небольшенький счетец в баре его тоже не разорит.
Бармен налил мне вторую порцию.
— Что, не больно-то народ подваливает с утра? — сказал я, беря в руки стакан.
— Да, плохая смена, — вздохнул он.
— И дай-ка угадаю: в ночную смену ты тоже работал?
— До двух ночи.
Я чокнулся с ним в воздухе и выпил. Он смотрел на меня так, словно мы были в пустыне и я только что прикончил наш неприкосновенный запас. Я поставил пустой стакан обратно на салфеточку и спросил:
— Вот скажи, если бы на тебя случайно свалились большие деньги — нет, я имею в виду, по-настоящему большие деньги — то что бы ты с ними сделал?
Он задумчиво потер подбородок, помолчал, потом сказал:
— Я бы купил себе бар.
— Ну нет, это были бы такие большие деньги, что тебе не пришлось бы больше работать. Ты мог бы, например, осесть где-то или, наоборот, не осесть, а путешествовать.
— Ну а ради чего я мог бы покинуть Калверт?
— Ну, например, чтобы начать где-то новую жизнь. Ты же сам сказал, что тебя твоя жизнь не устраивает.
— Я этого не говорил. Я сказал, что у меня плохая смена.
— А что, только эта плохая? Разве не все они плохие?
Он положил руки на стойку и навалился на них всем своим весом.
— Нет, не все. Вы допили? Может, еще?
Я жестом отмахнулся и продолжал:
— Вот в детстве ты наверняка мечтал стать звездой футбола или военным летчиком, почему же сейчас ты не мечтаешь осуществить свои былые мечты?
— Почему, мечтаю. Я хочу стать владельцем бара.
— А, ну тогда хорошо.
Я допил остатки джина, и на меня снизошло некое умиротворение, которого мне должно было хватить для предстоящей встречи с адвокатом, а главное, с Джо.
— Да какие в детском возрасте мечты? Разве дети что-то смыслят? — сказал бармен. — Вот, вы, например, чем занимаетесь?
— Теперь уже ничем. А раньше был писателем.
— Да-а? И я мог слышать о ваших книжках?
— Не знаю. Мог и не слышать, — сказал я.
— Может, еще стаканчик?
Я мотнул головой. В голове у меня слегка жужжало, и мне это нравилось. Такой результат меня устраивал.
— Чаевые запиши на счет, — сказал я. — На свое усмотрение.
— Спасибо, мистер.
Я пожал плечами.
— Да ладно, просто на меня свалились деньги.
— Ну, спасибо, спасибо…
Отмахнувшись от этих его тошнотворных изъявлений благодарности, я вышел из бара, а потом из вестибюля отеля на Чейз-стрит. Добравшись до Джордж и свернув на юг в сторону центра, я уже весь взмок от этой жуткой августовской духотищи. Калверт совсем почти не изменился с тех времен, когда мы с Куинн жили здесь. В каком году это было? В двадцатом? Или в двадцать первом? Высотки «Калверт Сити Бэнк» на Брайт-стрит, подпиравшей сейчас небо, тогда еще не было, и вместо автобусов ходили в основном трамваи, но приземистые низенькие здания в деловом районе остались нетронутыми. А я помню, как они тогда казались высоченными — тогда только-только вышел в свет мой «Энколпий», и я сразу разбогател и смог жениться на Куинн. Теперь Куинн умерла, а «Энколпий» и другие мои книги больше не издаются, и даже из Голливуда меня поперли, и моя жизнь больше никогда не будет такой же радужной, какой была тогда, в Калверте тридцатилетней давности.
А вообще-то я был тогда дураком. Если бы я только знал, что наша супружеская жизнь превратится в сплошную ругань и в нескончаемые попытки превзойти друг друга в связях на стороне, всевозможных излишествах и пьянстве, то с самого начала отказался бы от этой затеи. Ну… надеюсь, что отказался бы. Куинн, зараза, умела на ровном месте довести меня до ревности, ну и я, естественно, начал погуливать в ответ. А потом, после двух выкидышей, Куинн стала притаскивать в постель бутылку и бухала до утра, и я, конечно же, тоже пристрастился. Дошло до того, что я погряз в пьянстве и совсем не мог без спиртного. Мы пробовали лечить меня — в Нью-Мехико и в Нью-Йорке, — но этого лечения хватало ненадолго, а когда переехали в Париж, то там вовсю уже шла война, и нам стало не до моего пьянства.
А потом я встретил Клотильду. Она была полной противоположностью Куинн. И, когда я ради нее начал вести трезвый образ жизни, Куинн ушла от меня. Только уже после развода она сообщила мне, что у меня есть ребенок. Потом мы с Клотильдой поженились и были счастливы какое-то время — по крайней мере, до переезда в Голливуд, хотя, может быть, все это началось еще во Франции… В итоге она стала знаменитой, тысячи мужчин мечтали о ней, а обо мне публика напрочь забыла, и кто отважится упрекнуть меня в том, что я стал искать утешения на стороне? Никто. Но Клотильда в конечном счете попала в психушку, а я совсем раскис и сломался и назанимал денег у всех, у кого только можно было, и вот теперь все, что у меня есть, это Ви.
