— Я просто есть очень хочу, вот, спустился.
— Ну, мы вам не помешаем. — При этом они даже не шелохнулись. И я тоже.
Я посмотрел на Конни, они также перевели на нее взгляды, и Конни, засуетившись, побежала на кухню.
Выгнув шею и глядя ей вслед, Хили спросил:
— Нам туда пройти?
— А это надолго?
— Нет, нет, ненадолго, — поспешил уверить меня Хили.
— Мы не хотели бы оказывать на вас какое-то давление, — сказал Добрыговски. — Учитывая то, что вы понесли такую утрату.
Лица их не выражали никаких эмоций, и невозможно было понять, насколько искренним было это их участие. Я решил больше не скрывать своего изнеможения. Как совершенно правильно заметил Добрыговски, я был в трауре, а человек в трауре должен выглядеть изможденным.
— Какой милый дом, — заметил Добрыговски. — Здесь, наверное, гораздо лучше, чем в отеле. — Предполагалось, что это прозвучит как вопрос, но я сейчас не был склонен к «наездам».
— В отеле нам сказали, что вы переехали на этот адрес, — объяснил Хили, снова морща лоб. — Вы уверены, что чувствуете себя хорошо? Вы неважно выглядите, мистер Розенкранц.
А Добрыговски прибавил:
— Тяжелая ночка выдалась? Спали как, нормально?
— Я спал отлично.
— А, ну да, понимаю. Это когда отрубишься и дрыхнешь до упора.
— Но сны-то снятся всегда? — поддержал разговор Добрыговски, глядя мне прямо в глаза.
— Не всегда, — возразил Хили. — Но обычно да, снятся. Обычно. Вам сны снятся, мистер Розенкранц?
Я ничего не ответил. Сам тон их разговора отличался от вчерашнего. Если они пришли сюда повеселиться, то я не собирался их развлекать.
Хили вдруг изобразил виноватое выражение на лице.
— Простите, мистер Розенкранц, я знаю, что вы только что потеряли жену и сына…
— Бывшую жену, — поправил я, сам не зная почему, но мне это показалось важным.
— Ну да, бывшую жену и сына. Вам так сейчас тяжело. Такой крепкий длительный сон очень благотворен. Своего рода защитный механизм организма. Сколько раз в своей жизни я мечтал о таком крепком, здоровом сне!
— А как долго вы спали, кстати? — поинтересовался Добрыговски.
— Вы для этого сюда пришли? Выяснить, сколько я спал? У полиции больше нет других проблем? — резко спросил я.
— Нет, конечно, не для этого. У нас вообще-то имеются вопросы, но, когда мы видим человека в таком измученном состоянии, конечно же, беспокоимся. Мы просто хотели бы помочь. В сущности, это и есть работа полицейских — помогать.
Мы все примолкли, надеясь угадать, поверил ли кто-либо из нас в это, но, похоже, ни один из присутствующих не был так глуп.
— Но в позапрошлую ночь вы вроде бы не очень хорошо выспались? — продолжал Хили. Он полез в карман, достал оттуда блокнот, открыл его и начал листать. — Вы сказали, что около полуночи были в доме своего сына, пробыли там от силы около получаса, а потом поехали обратно в «Сомерсет». То есть спать вы легли не раньше часа или половины второго? — И он посмотрел на меня, сурово сдвинув брови.
— Да, я так сказал. — Все это начинало меня нервировать. Я не понимал, зачем им понадобилось вернуться к моим прежним показаниям. Я чувствовал что-то неладное и боялся, что они все-таки меня в чем-то подозревают. Но думать об этом сейчас было невыносимо.
— Ну, похоже, так оно и было. Портье, дежуривший в ту ночь, показал, что вы вернулись примерно в час пятнадцать.
— Я не понимаю, — сказал я, надеясь, что выгляжу недоумевающим, а не испуганным. — Мы же с вами вчера все это обсудили. Тогда к чему опять все эти вопросы?
— Почему вы съехали из отеля? — спросил Добрыговски.
То есть они все-таки что-то подозревали.
— Тетя Элис предложила мне пожить у нее.
— Вы называете ее «тетей», но ведь она вам не тетя? — уточнил Хили.
— Она — сестра бабушки Куинн, моей бывшей жены. А это для вас так важно? Господа, я вообще не очень понимаю…
— И она вот просто так решила приютить вас? — вставил Добрыговски. Он был еще тот добряк, этот Добрыговски. «Этот парень только что потерял сына, значит надо хорошенько надавить на него» — такая у него была идея.
На это я ничего не ответил. Меня так жутко мутило — то ли от голода, то ли от страха. От спиртного я бы сейчас точно не отказался.
— Нет, мы просто пытаемся прояснить кое-какие моменты, — сказал Хили, явно изображавший доброго полицейского.
— Извините, господа, но Джо убили два дня назад. Я просто больше не могу опять это обсуждать.
— Надо же, как интересно вы выразились — «Джо убили»! — тотчас же уцепился за мои слова Добрыговски. — Ведь если бы это был просто несчастный случай, когда человек уснул с зажженной сигаретой, то вы бы, конечно же, сказали, что он умер, а не что его убили.
— Это просто оборот речи, — растерянно промямлил я.
Хили, вздохнув, посмотрел на Добрыговски, а мне сказал:
— Судмедэксперт утверждает, что ваш сын, похоже, и в самом деле был убит.
То есть они это выяснили. Это было как удар под дых. Лучше бы они сразу надели на меня наручники. Тогда была бы хоть какая-то определенность. Меня чуть не вырвало, но я сдержался, и получилось, что я просто рыгнул, поспешив прикрыть рукой рот, сразу ощутив в нем противный привкус алкогольного перегара.
Добрыговски поспешил заботливо обнять меня рукой, а Хили спросил:
— Вы в порядке?
Я закашлялся, сглотнул мерзкую вонючую слюну и, жестом показав, что со мной все в порядке, попросил лишь минутку на то, чтобы полностью прийти в себя.
— Мне жаль, что я вынужден сообщить вам новые неприятные известия, — сказал Хили, и в этом я мог смело ему верить — сожаление он выражал искренне. И реакция моя, как оказалось, была очень даже верной. Он подумал, что я чуть не задохнулся от отцовского горя, хотя у меня в тот момент был просто заложен нос. Между тем Хили продолжал: — Пока не точно установлено, но у него на черепе обнаружена трещина, возможно, случившаяся в результате падения. Возможно, она и не явилась причиной смерти, потому что он потом все-таки дошел до постели, лег и закурил сигарету. Но выглядит все это подозрительно, так что мы должны будем подробно изучить это обстоятельство.
— То есть поэтому вы решили перепроверить мои предыдущие показания?
— Простите. Нам этого тоже не хочется, но мы должны были сообщить вам эту новость, чтобы посмотреть, как вы ее воспримете.
— А-а, как восприму… — сказал я, уже начиная злиться. Злился я прежде всего на самого себя за то, что так поспешно позволил себе расслабиться. И за то, что, оказывается, был напуган больше, чем даже сам полагал.
— Простите, — повторил Хили.
— Так как же это понимать? Выходит, Джо убили?
— Мы этого не говорили. Мы сказали, что вынуждены будем изучить это обстоятельство.
Значит, они просто решили перепроверить мои предыдущие показания. Меня они ни в чем не подозревали, просто я был последним, кто видел его живым, как обычно выражаются в кинофильмах. Но это не означало, что я убил его. Он же мой сын, как я мог убить его?
— Поверьте, нам очень жаль, что мы испортили вам еще одно утро, — сказал Хили.
— Мне тоже, — я уже не скрывал раздражения.
— Вы свяжетесь с нами, если еще что-нибудь вспомните?
Я усмехнулся.
— Ну, насчет этого можете даже не волноваться.
Этим язвительным замечанием я рассчитывал поддеть Хили, но добился только того, что Добрыговски уставился на меня более пристально.
— Ну тогда еще раз извините. — Хили убрал блокнот в карман. — Мы обязательно сообщим вам, если получим новую информацию.
— Где меня найти, вы знаете, — сказал я, желая тем самым подчеркнуть, что мне нечего скрывать.
Хили открыл дверь, я придержал ее, пропустив их, и закрыл ее за ними. Конни тотчас же выбежала ко мне из кухни.
— Мистера Джо убили?!
— Ну, так они говорят.
— Но они как-то нехорошо с вами говорили. Если б я знала, то сказала им, что вас дома нет. Тоже мне полиция — с самого утра докучают расспросами человеку, который только что потерял сына! Как им только не стыдно! — Ее возмущению не было предела, о чем свидетельствовали упертые в бока кулаки, нахмуренный лоб и вытянутые в трубочку губы. — Ваш завтрак, кстати, готов, так что давайте-ка идите, закиньте чего-нибудь в себя!
