— Лори, каких еще ошибок? Ну, честное слово. Не делай из мухи слона. Все было совсем не так плохо. Ну да, Джейкоб был немного своенравным и драчливым. Неужели стоит разводить из-за этого драму? Он был совсем малышом! Если кто-то рядом с ним и получал травмы, то это потому, что четырехлеткам это свойственно. Они везде носятся и всюду лезут, поэтому падают и на все натыкаются. Они падают с горок, они падают с велосипедов. Такое с ними случается. Они как пьяницы. К тому же педиатр был прав: Джейкоб в итоге все это перерос. Все это прекратилось, как только он стал старше. Ты ешь себя поедом, но тебе не в чем себя винить. Мы не сделали ничего плохого.
— Ты всегда так говорил. И никогда не хотел признавать, что что-то не так. А может, просто не видел этого. Ну, то есть я ни в чем тебя не обвиняю. Это не твоя вина. Теперь я это понимаю. Понимаю, что ты переживал, что, должно быть, творилось у тебя внутри.
— Ох, это тут вообще ни при чем.
— Энди, это не могло не отравлять тебе жизнь.
— Не отравляло. Никогда. Честное слово.
— Ладно, как скажешь. Но ты должен обдумать вероятность того, что ты не воспринимаешь Джейкоба объективно. Твое мнение нельзя брать в расчет. Доктор Фогель должна это знать.
— Мое мнение нельзя брать в расчет?
— Нет, нельзя.
Доктор Фогель внимательно наблюдала за нами, не произнося ни слова. Она, разумеется, была в курсе моей семейной истории. Это была та причина, по которой мы наняли ее, эксперта по генетической испорченности. И тем не менее эта тема смущала меня. Я пристыженно умолк.
— Лори, это правда? — спросила психиатр. — С возрастом поведение Джейкоба улучшилось?
— Да, в некоторых отношениях. Ну, то есть оно определенно стало лучше. Дети вокруг него перестали получать травмы. Но он по-прежнему плохо себя вел.
— Что именно он делал?
— Ну, он воровал. Всегда, на протяжении всего своего детства. Из магазинов, из аптек, даже из библиотеки. И у меня тоже. Он таскал деньги у меня из сумочки. Пару раз я поймала его с поличным, когда он был маленьким. Я говорила с ним об этом, но все было как об стену горох. И что я должна была сделать? Отрезать ему руки?
— Это совершенно несправедливо, — возмутился я. — Ты несправедлива к Джейкобу.
— Почему? Я просто честно обо всем рассказываю.
— Нет, ты честно рассказываешь о своих переживаниях, потому что Джейкоб попал в беду, а ты считаешь себя каким-то образом ответственной за это, поэтому пытаешься приписать ему задним числом все эти ужасы, которых на самом деле не было. Ну, честное слово, таскал он деньги у тебя из сумочки, и что теперь? Ты создаешь у доктора искаженную картину. Мы здесь для того, чтобы говорить об обстоятельствах дела Джейкоба.
— И что?
— И какое отношение воровство имеет к убийству? Ну, стащил он когда-то шоколадку, ручку или еще что-то из магазина, и что? Какое отношение это имеет к тому, что Бена Рифкина зарезали? Ты валишь все в одну кучу, как будто мелкое воровство и зверское убийство — это одно и то же. А это не так.
— Я думаю, то, что описывает Лори, — это тенденция к систематическому нарушению правил. Она намекает на то, что Джейкоб по какой-то причине не способен удерживать себя в рамках приемлемого поведения.
— Нет. Это уже социопатия.
— Нет.
— То, что вы описываете…
— Нет.
— …это уже социопатия. Вы что хотите сказать? Что Джейкоб — социопат?
— Нет. — Доктор Фогель вскинула обе ладони. — Энди, я этого не говорила. Этого слова я не произносила. Я сейчас просто пытаюсь составить себе полное представление о Джейкобе. Ни к каким заключениям я пока что еще не пришла. Я — чистый лист.
— Думаю, у Джейкоба есть проблемы. И ему, возможно, нужна помощь, — очень печально и серьезно заявила Лори.
Я покачал головой.
— Энди, он наш сын. Заботиться о нем — наша обязанность.
— Я именно это и пытаюсь делать, — сказал я.
Глаза Лори блеснули, но слез в них не было. Они все были уже выплаканы. Это была мысль, которая уже давно зрела внутри ее, которую она обдумывала со всех сторон и в конце концов пришла к этому ужасному заключению. «Думаю, у Джейкоба, есть проблемы».
— Лори, у вас есть какие-то сомнения в невиновности Джейкоба? — с вкрадчивым сочувствием поинтересовалась доктор Фогель.
Лори утерла глаза и распрямила спину:
— Нет!
— Вы так говорите, как будто они у вас есть.
— Нет.
— Вы уверены?
— Да. Он не способен на такое. Мать знает своего ребенка. Джейкоб на такое не способен.
Психиатр кивнула, принимая ее слова, пусть сама и не особо в это верила. Даже если не очень верила в то, что Лори сама в этом убеждена.
— Доктор, если вы не против, можно задать вам один вопрос? Вы лично считаете, что я где-то допустила ошибку? Может, я упустила какие-то тревожные звоночки? Было что-то такое, что я должна была сделать, будь я лучшей матерью?
Врач на миг заколебалась. На стене над ее головой в немом крике застыли с раззявленными ртами две африканские маски.
— Нет, Лори. Я вовсе не думаю, что вы сделали что-то неправильно. По правде говоря, я считаю, что вам нужно перестать изводить себя. Если и были какие-то тревожные звоночки, что-то такое, что позволило бы предсказать будущие неприятности вашего сына, не вижу, каким образом сколь угодно хороший родитель мог бы их распознать, во всяком случае основываясь на том, что вы мне до сих пор рассказывали. Многие дети имеют проблемы того же рода, что были у Джейкоба, и это ровным счетом ничего не значит.
— Я старалась как могла.
— Вы прекрасная мать. Не казните себя так. Тут Энди прав: что такого вы описали? Вы поступали точно так же, как на вашем месте поступила бы любая другая мать. Вы делали для своего ребенка все, что могли. Большего никто и просить не может.
Лори сидела с высоко поднятой головой, но от нее исходило ощущение какой-то прямо-таки осязаемой хрупкости. Казалось, по ней вот-вот начнет разбегаться паутинка крохотных трещинок. Доктор Фогель, судя по всему, тоже улавливала эту внутреннюю надломленность, но она отдавала себе отчет в том, насколько недавно это появилось. Нужно было знать Лори по-настоящему и любить ее, чтобы полностью понимать, что происходит. Когда-то моя жена читала каждую свободную минуту, даже в ванной, когда чистила зубы, держа зубную щетку в правой руке, а книжку — в левой. Теперь же она не притрагивалась к книгам: не было ни сил сконцентрироваться, ни интереса. Раньше она обладала такой способностью сосредотачиваться на том, с кем в данный момент разговаривала, что собеседник начинал себя чувствовать самым очаровательным человеком на свете; теперь же ее взгляд блуждал и она сама казалась отсутствующей. Одежда, прическа, макияж — все это было немного не таким, немного не подходящим друг к другу, немного неряшливым. То качество, которое она всегда излучала, как солнечный свет, — ее юношеский, бьющий через край оптимизм — померкло. Но, разумеется, для того, чтобы увидеть то, что Лори утратила, надо было знать ее такой, какой она была прежде. Из всех присутствующих в кабинете я один понимал, что с ней происходит.
И тем не менее она отнюдь не намерена была сдаваться.
— Я старалась как могла, — объявила она с внезапной неубедительной решимостью.
— Лори, расскажите мне о Джейкобе нынешнем. Какой он?
— Гм. — При мысли о сыне она улыбнулась. — Он очень умный. Очень забавный, очень обаятельный. Красавец. — При слове «красавец» она даже слегка зарделась. Материнская любовь — это ведь тоже любовь. — Интересуется компьютерами, любит всякие гаджеты, видеоигры, музыку. Много читает.
— Вспыльчивость или случаи насилия?
— Нет.
— Вы говорили, что у Джейкоба в саду были проблемы с поведением.
— Они прекратились, как только он пошел в подготовительную группу.
— Я просто интересуюсь, дает ли он вам по-прежнему поводы для беспокойства. В его поведении есть какие-то моменты, которые вас настораживают или тревожат?
— Доктор, она же уже сказала «нет».
