Наконец я опустился на испещренный пятнами серый валун. Голос дяди доносился до меня откуда-то издалека.
— Услышав обо всем, люди делают свой выбор, — наставлял меня дядя. — Вы с сестрами либо дети убитого, либо дети убийцы. В первом случае вы заслуживаете сочувствия. Во втором вы наткнетесь только на ненависть. Но вы не можете быть и теми и другими сразу. Люди вас не воспримут.
Слова его размеренно падали, а я думал о том, как мама просила дядю купить папаше новый костюм на похороны, хоть нам такая трата и не по карману, и как дядя согласился. Только, как оказалось, зря, гроб-то был закрытый. Я думал о том, как мама отправила из камеры письмо с соболезнованиями тете Дайане. Думал о том, что даже сейчас, после того как отца зарыли в землю, а на маму надели наручники, — и я видел все это собственными глазами — мне все равно никак не отделаться от ощущения, что преступник — он, а она — его жертва.
— Тебя обходят стороной сегодня и будут обходить стороной завтра, — вещал дядя. — Людям с тобой неловко. Привыкай, тут ничего не поделаешь.
На валуне я просидел, пока меня не разыскала тетя Джен.
— Буженина заветрится, а картофельный салат прокиснет, — причитала она.
Не знаю даже, что поразило меня больше: тот факт, что банальная неловкость заставляет людей забыть про приличия, или то, что именно дядя Майк об этом догадался.
Я подождал, пока дядина машина не скроется вдали, и принялся кидать камешки в поднятое ей облако пыли.
— Кому он нужен? — спросила Эмбер.
— Кто же мне теперь пива привезет? — простонал я и опустился прямо на землю.
— Может, Бетти? — предположила Эмбер.
Убила. Я повалился на спину и зашелся в хохоте. Даже живот заболел.
Сквозь слезы я увидел Мисти. На ней были кухонные рукавицы, и в руках она держала закопченную почерневшую кастрюльку.
Кастрюля полетела мне прямо в лоб. Еще чуть-чуть, и попала бы.
— Какого хера? — завопил я, быстрым движением перекатываясь на бок.
— Я ее мыть не буду, — заявила сестрица и направилась к дому.
На ужин у девчонок была замороженная пицца. К шестому пиву во мне разыгрался индивидуализм, захотелось поесть в одиночестве. Я взял с собой еще две банки пива, пакет картошки и Элвиса и пошел куда глаза глядят.
Побреду себе по шпалам, и они приведут меня в Калифорнию, как мы мечтали со Скипом. Однако не успел я отойти и четверти мили от «Стреляй-роуд», как дало о себе знать выпитое пиво. Пришлось прервать поход. Пока отливал, смотрел на темный лес, а лес смотрел на меня.
Даже по пьянке я бы не заблудился в потемках. Это был мой лес. Пусть не на правах собственности, все равно он был мой. Столько времени потрачено, чтобы изучить его. Собственность означает власть. В моем случае речь шла о покорности. Я даже не знал, кому принадлежат земли вдоль дороги. Хотя вроде бы Келли Мерсер.
Вряд ли я заплачу налог на недвижимость и банковские проценты в этом году. Срок подойдет в первых числах июня, а у меня не отложено ни гроша. Если банк заберет у меня дом, интересно, разрешит ли мне Келли поселиться на ее холмах? Потерпит ли на своей земле горца-отшельника с безумным взором и с мышами в бороде? Можно разобрать контору шахты и соорудить на вырубке Келли навес. Буду охотиться, ловить рыбу и приправлять трофеи шалфеем с ее огорода. Как-нибудь летней лунной ночью, глядишь, она и сама заявится со своими книгой, одеялом, пивом и переменчивыми настроениями.
Пока сливал шесть банок пива, обессилел вконец. Свистнул Элвиса и нетвердой походкой стал подниматься обратно по склону. Пес выскочил из мрака, когда я уже сел на землю у грузовичка, лизнул меня в лицо. Я ухватил его за загривок, повалил на землю и положил собаке голову на грудь. Секунд через десять Элвис из-под меня вывернулся. Но я уже спал.
Через пару часов я очнулся, промокший и озябший. В пустой голове гудело. Последнее время мне ничего не снится. Бетти говорит, я просто не запоминаю снов. По-моему, она заблуждается на этот счет.
Казалось, кто-то дышит мне в ухо, но это всего лишь ветер щекотно шевелил прядь моих волос. Было душно, собиралась гроза. Трава отливала черненым серебром.
На ноги я поднялся со второй попытки. Ухватился за машину, сделал пару неверных шагов.
Элвис возле дома с яростным рычанием трепал что-то мягкое, серое. Пришлось пнуть его, чтобы выпустил добычу.
Я склонился над истерзанным, окровавленным тельцем. Это был детеныш сурка.
— Сволочь! — рявкнул я на пса.
Элвис отскочил в сторону словно от нового пинка.
Я направился к сараю, то и дело оборачиваясь и стараясь отогнать собаку. Элвис неотступно следовал за мной.
Лопата стояла сразу за дверью. Я отвлекся на секунду, чтобы взять ее, и пес был уже тут как тут. Пришлось посадить его на цепь.
Сурка я закопал под деревом. Воткнул в могилу палку и надел на нее банку из-под пива. Значит, сурка звали Рокки.
Когда я проходил к крыльцу, Элвис натянул цепь и с надеждой гавкнул. Я оставил его призыв без внимания. Пес посмотрел сперва на меня, потом на место погребения и улегся в грязь с тихой покорностью узника, который знает, что в конце концов все равно выйдет на свободу.
Дошел я только до гостиной. Заваленный подушками пол представлял собой слишком большое искушение. Словно озеро в удушающе жаркий день. Я вытянул руки по швам и рухнул на подушки лицом вниз.
И опять меня разбудило чье-то дыхание. Я даже знал чье — мамино. Она спала рядом, обхватив меня и сцепив замком руки.
Потом мне показалось, что это Джоди, что пережитое вернулось и ей опять снятся кошмары, мы с Эмбер по очереди дежурим при ней, а она мечется, и бормочет, и тискает Трехрогого Спаркла, словно губку. Когда она наконец успокаивалась и засыпала, я тоже сразу погружался в сон, хоть и знал, что девочка сейчас описается.
Потом я подумал на Эмбер и испытал облегчение. Конечно, это она опять забралась ко мне в кровать, улеглась у меня за спиной, прижалась всем телом, да еще и ноги закинула. Порой мне это ужасно не нравилось, но временами я пускал ее, и тогда тепло, тяжесть и мягкость ее тела окутывали меня и покоряли. Я принадлежал хоть кому-то.
Я взял ее за руку и привлек к себе. Ее дыхание щекотало мне шею.
— Харли, — прошептала она.
Мы были одни в нашей крепости под карточным столом, накрытым скатертью. В лесу гремели выстрелы.
— Харли. С тобой все хорошо?
— А?
— Харли, проснись.
Я так и лежал на животе. Как упал на подушки, так и остался. Я открыл глаза, и чувство реальности ко мне вернулось. Детство кончилось.
Эмбер сжала мне руку и наклонилась пониже, желая убедиться, точно ли я проснулся. Ее волосы мазнули меня по лицу, и меня овеяло духами.
— Эшли — это ничего страшного, — прошептала она мне на ухо. — Ты чем залупаться, лучше бы со мной об этом переговорил.
Я откатился от нее и сел. Закружилась голова.
— Ты боишься? В этом все дело? — спросила она.
— А? — обалдело выдавил я.
— В первый раз я тоже боялась, — призналась мне сестра. — Поэтому-то я тебя и свела с Эшли. Чтобы девушка тебя любила. Чтобы помогла.
Я стал различать в темноте ее силуэт. Она стояла на коленях, на ней была кружевная короткая сорочка. Их еще называют шемизетками. Знакомство с каталогами женского белья значительно обогатило мой словарь.
— Как это — помогла? — прокаркал я.
— Не знаю, — произнесла она ровно, — только мне, когда трахаюсь, всегда очень хочется, чтобы кто-нибудь помог.
Какое выражение у нее на лице, я не видел. Зато на фоне кожи четко выделялись кружева, и ясно было, что под сорочкой у нее ничего нет.
Упершись в пол руками и ногами, я шарахнулся в сторону и врезался в стену.
— Что случилось? — спросила она и двинулась ко мне.
— Прекрати! — заорал я.
— Прекратить что?
— Не двигайся!
Поднявшись на ноги, я вытянул руки перед собой.
Господи, дай мне сил!
— Опять выделываешься? — осведомилась Эмбер.
