Мне попалась на глаза женщина, не знаю, как зовут, мимо которой я езжу всю свою жизнь; она протирала зеленой тряпочкой блестящий синий шар, переливающийся, будто павлиний глаз. Женщина приветственно помахала мне рукой, и я помахал ей в ответ.
Свою Деву Марию она выставила рядом с миникупальней для птиц; перед ними возвышались два огромных пятнистых гриба, на шляпках у них сидели эльфы. Эта Мария не имела ничего общего с теми серыми каменными скульптурами, которые сейчас все понакупили, у них еще глаза этак скромно потуплены. Нет, у этой старомодной пластиковой статуи взгляд был устремлен в небо, на ней красовалось синее одеяние, а на розовых губах играла легкая улыбка. Маме такие были по душе, нравились их разноцветные одежды и безмятежные белые лица. Таких Мадонн она впервые увидела, только когда после гибели семьи уехала из Иллинойса, и ей подумалось, что это Господь посылает ей знак: здесь твоя жизнь сложится счастливо. Мама ехала по нашей долине и возносила молитвы Богородице.
По дороге домой я совершенно успокоился. Пульс стал нормальным. Руки меня слушались. Мысли не мешались. Меня даже не взбесило, что свадебная фотка родителей опять валяется поверх кучи мусора. Я только вытянул ногу и затолкал фото поглубже.
Когда я подъехал к дому, Элвис приподнял голову. Пес лежал на недогоревшем диване. Паленым разило уже меньше, и Элвис признал мебель своей. Застолбил участок.
Девочки насчет дивана не вспоминали. Побросали на пол в гостиной подушки и устраивались на них перед телевизором. Порой и я к ним присоединялся.
Безмолвная Мисти не появилась на крыльце в ожидании яичного рулета. Джоди не выбежала навстречу за своими печеньем и зонтиком. Вообще-то я о них и думать забыл. Но стоило коснуться ручки входной двери, как меня пронзила ужасная мысль: они все мертвы. Кто-то застрелил их и сложил тела штабелем в гостиной на том месте, где стоял диван. И не разберешь, где кто, пока не посмотришь в пустые безжизненные глаза, взирающие с залитых кровью лиц. У Джоди глаза серые, как у мамы. У Мисти папины темные глаза. У Эмбер радужки голубые, как у меня. Только так и можно разобраться в этой груде тел, застывших рук и ног, в мешанине волос, золотых, рыжих, каштановых…
Элвис зарычал. Прижал морду к земле, наставил уши и оскалился. Шерсть у него на загривке встала дыбом. На шерсти была кровь. Почему-то я знал: на его теле нет ран. Это кровь девочек. Пес был рядом, когда раздались выстрелы. И я был рядом. И рычал он сейчас на меня. Я оглядел себя и увидел кровь на своих ботинках и джинсах. Руки мои сжимали ружье дяди Майка.
Пальцы разжались, и ружье упало на пол. Грохот заставил меня подпрыгнуть. Я опять опустил глаза и увидел, что у входной двери лежит пакет от Йи. Элвис рычал на меня. Всерьез.
— В чем дело, дружок? — спросил я его дрожащим голосом.
Услышав мой голос, пес тут же стих, поднял голову и замахал хвостом.
Я медленно нагнулся, подобрал пакет и заглянул в него. Вдруг печенье Джоди раскрошилось?
Надо будет как-нибудь расспросить Бетти насчет сцен, что разыгрываются у меня в голове. Скорее всего, ничего страшного во всем этом нет, но иногда достает. Кажется, все происходит на самом деле и никакие это не сны, а сама жизнь. Пусть мозгоправ пропишет таблетки. Или изыщет еще какой-нибудь способ борьбы. А то просто засада какая-то, серьезно.
Я открыл дверь. Обычно я никак не сообщаю о своем прибытии, но сегодня крикнул:
— Куда все подевались?
Джоди выбежала из кухни, глаза горят.
— Где ты был? — накинулась она на меня. — Почему так поздно? Мы не могли больше ждать. Есть хотим.
Она издала звук, как могут только маленькие девочки: не то хрюкнула, не то засопела.
— Ты не забыл. Эмбер сказала: обязательно забудешь. Неважно, что тебя задержало, все равно забудешь.
Подбежала ко мне, выхватила пакет, обняла мои ноги. Я погладил ее по шелковистым волосам.
— Ты вроде бы доволен. — Она взяла меня за руку.
— Вот уж нет. Уверяю тебя.
— Ты где был? — приняла эстафету Эмбер. — Мог бы позвонить.
— Да нигде я не был.
— А почему ты в куртке? Все парни, кого я знаю, ходят в шортах, а ты напялил рабочие говнодавы и охотничью куртку. С головой не дружишь, богом клянусь. Совсем больной. А если здоровый, то таких мудаков на всем свете не сыщешь.
Я скинул папашину куртку и повесил на спинку стула. Не затем, чтобы угодить Эмбер, просто в кухне было очень жарко.
— Лучше быть сумасшедшим, чем немодным, ты это хочешь сказать? — спросил я и потянулся за булочками.
— Очень смешно, — фыркнула она.
— На тебе моя футболка, — напомнил я.
Вся троица спит в моих тишотках. Ройся потом в шмотках сестер, ищи свое.
— Сними, — распорядился я, сам хорошенько не понимая, к кому относятся мои слова.
Эмбер злобно осклабилась, и не успел я рта раскрыть, поднялась с места и принялась стаскивать майку через голову. Под футболкой на ней были одни трусики-стринги с бабочками. Перед моими обалдевшими глазами мелькнули ляжки, треугольник ткани, прикрывающий место, где сходились бедра, животик, изгиб грудной клетки… А потом меня скрутило от омерзения. Вовремя.
Я вскочил, схватил ее за руку и силой усадил на стул.
— Ты сказал снять! — орала она.
— Где ты был? — прозвучал голос Мисти.
Мы оба повернулись к ней. Облокотившись о стол, Мисти равнодушно жевала свой яичный рулет. Кошачий ошейник больше не болтался у нее на руке. Он плотно облегал запястье.
— Ты опоздал на целый час.
Я посмотрел на часы на микроволновке, и Эмбер вылетела у меня из головы. Мисти была права.
— Я и не знал, — промямлил я. — Как это я умудрился?
— Может, тебя инопланетяне похитили? — предположила Эмбер. — И стерли память. Какой ужас. Твой первый сексуальный опыт, а ты о нем ничего не помнишь.
Она истерически расхохоталась. Я не стал к ней цепляться, оставил ее слова без внимания. Придумать такое — для Эмбер это достижение.
— Наверное, ты заблудился, — высказалась Джоди, открывая и закрывая свой крошечный зонтик. Улыбнулась умильно: — Мне нужен еще один лиловый.
Этих лиловых у нее штук шестьсот.
— Я уж надеялась, ты свалил навсегда, — продолжала выделываться Эмбер. — И я наконец получу свои права.
Я даже перестал возиться с сосисками. Настала моя очередь смеяться.
— Это не смешно, Харли, — разозлилась Эмбер. — Не можешь же ты меня удерживать вечно. Возьму у кого-нибудь из друзей машину покататься и получу права. Я не сделала этого до сих пор только потому, что ты все равно не подпустишь меня близко к пикапу. Ведь так?
— Ты не сделала этого только потому, что я бы тебя убил. И ты это знаешь.
— У тебя кишка тонка.
— Обойдешься.
— Без чего?
Я обвел глазами кухню. Стулья мамы и папаши стояли где всегда. Мы не стали их никуда передвигать, как не стали делать уборку у них в комнате. А то со СМИРЕНИЕМ был бы перебор.
Мисти сидела прямо напротив меня, ее челюсти равномерно двигались, глаза перебегали с Эмбер на меня и обратно, лицо надменное и спокойное, будто мы уже закончили схватку и осталось только пожать друг другу руки.
Джоди составляла список неотложных дел. Дела все были короткие, за исключением самого последнего. Что она там написала, мне было не разобрать.
— Мне это не по средствам, — медленно и четко проговорил я. — Какое слово здесь тебе непонятно?
— А я все поняла, — объявила Джоди.
— Даже если бы я был величайшим человеком на Земле, у которого одна цель — сделать тебя счастливой, я все равно не смог бы изыскать лишнюю тысячу долларов, чтобы отдать добрым людям с чистыми руками. Понимаешь меня?
Эмбер надула губы и огорченно засопела.
— А как же у папы сходились концы с концами? — пробурчала она.
— Папа хорошо зарабатывал.
— На своем цементовозе?
— Да! — заорал я.
— А почему ты не можешь сесть за руль цементовоза?
— Сесть-то я могу. Работы на цементовозе мне никто не даст. Это большая разница.
