— Кое-кто считает, что та дамочка была вовсе не дура. Кучу денег отсудила.
— Я в курсе. Еще и Симпсона выпустили. Все это доказывает только, что судам — хрен цена. Я же говорю о том, что люди должны отвечать за свои долбаные косяки.
Обычно я не употребляю грубых слов при Бетти. Услышав ругательство, она словно в недоумение приходит. Не знает, как себя повести. Предложить водички? Подать салфетку? Похлопать по руке? Она как-то попробовала потрепать меня по руке. Я как раз рассказывал, как избавлялся от собак, и вдруг разревелся. Никогда больше при ней не плакал.
Рука у нее была холодная и сухая, и какую-то долю секунды прикосновение казалось приятным. Но тут же меня охватила такая ненависть к ней… Ни к кому никогда не испытывал ничего подобного. Я вырвал руку и бросился вон. Два раза потом не являлся в назначенные дни, хоть и сообразил, что никакой ненависти к ней лично во мне нет. Вот где собака зарыта.
Она кашлянула в кулачок.
— Так, значит, ты бы женился на ней из чувства ответственности?
— Типа того.
— Могу я позволить себе сформулировать это так: ты женился бы на ней, чтобы наказать самого себя?
— Типа того.
— Ты сам себя слышишь, Харли? Связать себя с другим человеком на всю оставшуюся жизнь в виде наказания. Считаешь, на этом должен быть основан брак?
— Я не знаю.
— Не знаешь?
Она откинулась на спинку стула и бросила взгляд на нетронутый пластиковый стаканчик с водой, стоявший на столе по соседству с салфеткой и моей бейсболкой «Реди-Микс».
— А как же быть с твоими родителями? Они поженились очень молодыми, потому что твоя мама забеременела. Это была глупость с их стороны?
— Да.
— И, несмотря на такую оценку, ты бы поступил точно так же, если бы твоя девушка забеременела?
— Да.
Она глядела на меня своими молодыми глазами, ярко выделяющимися на старом лице, а я отворачивался. Раскусить меня старается. Это всегда выводило меня из себя. По мне, так лучше бы занялась привычной работой — попыталась меня разговорить.
— У твоих родителей был счастливый брак, как по-твоему?
Надо соглашаться, мало кто задал бы мне этот вопрос на голубом глазу.
— Пожалуй.
Она кивнула.
— Что заставляет тебя так считать?
Я задумался. Если по правде, не знаю. Вот разве:
— Они ладили друг с другом.
— Другими словами, находили общий язык?
— Да. То есть они не дрались и не писали друг другу любовных писем. Ничего такого.
— А откуда ты взял, что они находили общий язык?
— Значит, мама всегда выходила его встречать к воротам, хотя и так знала, что он никуда не денется.
И она касалась его. Не лапала, нет. Типа как мать прикасается к своим детям, когда они потерялись в магазине и вот нашлись.
— А как обстояло с отцом? Какие знаки внимания оказывал он маме?
Я еще подумал.
— Когда мама, накрывая стол, рассказывала ему, как прошел день, отец закрывал глаза и лицо у него делалось такое умиротворенное… Словно ему стихи читали. Настоящих-то стихов он и слушать бы не стал, просто такое складывалось впечатление.
Бетти улыбнулась:
— Это придает его образу человеческие черты.
— Что вы имеете в виду?
— Ты всегда описывал его такими красками, что получался какой-то злодей из мультфильма. Тип личности, а не сама личность. Это характерно для оскорбленных детей — представлять обидчиков чудовищами или святыми.
— Он был тот еще козел, — сказал я.
Где же тут подвох?
— А ты не думаешь, что он был более сложным человеком, чем представлялось на первый взгляд?
— Что значит «сложным человеком»?
— Личностью, у которой различные эмоциональные и психологические факторы обуславливают реакцию на ситуацию, а не тупым животным, следующим только физическим стимулам или инстинкту.
— Про животное это вы верно, — сказал я. — Папаша и был скотиной.
— А как же быть с тем, что ты мне только что рассказал?
— Забудьте.
— Тебе нравился отец, Харли?
Каждые пару месяцев она задает мне один и тот же вопрос, а я даю на него один и тот же ответ.
— Я его недостаточно хорошо знал, чтобы решить, нравится он мне или нет.
— А какая была бы твоя первая реакция на него?
— Он был свой парень.
— Значит, ты его уважал, несмотря ни на что. Ведь так?
Я пожал плечами:
— Он во всем поступал как положено.
Она приподняла брови:
— Даже когда бил своих детей? Так полагалось?
— Он считал, что да.
— Хорошо, — сказала она. — Что заставляет тебя так думать?
— Мне не хочется говорить про отца, — категорическим тоном произнес я и отвернулся к окну.
Она помолчала, поднялась с места, подошла к древнему серому металлическому столу из числа тех, что даже директора школ давно велели выкинуть, достала ежедневник в кожаной коричневой обложке, ткнула пальцем в какой-то пункт на странице и захлопнула блокнот.
Я ее как-то спросил, откуда у нее такая шикарная вещь (куда круче, чем дребедень, которой торгует на своих прилавках «Холлмарк»). Похоже, ее даже слегка напугал мой вопрос. Но она моментально пришла в себя и объяснила, что купила его во время поездки и что порой человеку хочется шикануть.
— Ты подумал о том, чтобы навестить своего друга Скипа? — спросила она, не выпуская ежедневник из рук.
— Я купил себе нижнее белье, — ответил я.
— Боюсь, я не вижу связи.
— Я гол как сокол, трусы для меня — большая покупка.
— Не понимаю.
— Я не могу себе позволить поездку к Скипу, — растолковал я. — Нужны деньги на бензин, на еду, на пиво, на всякое такое. У меня нет средств.
— Понятно, — сказала она.
Куда ей понять.
Тут я заметил, что свою руку она с ежедневника так и не убрала. Опасается, мне тоже захочется шикануть?
— Я пока не обсуждала с тобой твое материальное положение. Как обстоят дела? Ты вступил в права наследования?
Права наследования. Курам на смех. Имущество отца надето на меня.
— Я вам уже как-то говорил: у него только жизнь была застрахована в рамках социального пакета по работе. Треть забрало правительство, остальное съели налоги на дом, гонорар маминому адвокату, похороны…
Я не стал оглашать весь список. Расходы на похороны потрясли меня не меньше, чем стоимость собачьего корма.
Довольно с меня. Я потянулся за своей бейсболкой и опрокинул стакан. Знаю, следовало извиниться, сказать: «Я сейчас вытру», но на меня словно столбняк напал. Вода лужей растеклась по столу, подступила к кожаному блокноту, закапала на ковер. Что-то мне это напомнило, даже желудок скрутило, только что конкретно?
Воспоминания закопошились у меня в голове. Что и когда пролил, какое наказание получил. Подзатыльник. Или деревянной ложкой по лицу. Или ремнем по заднице. Или по щеке тыльной стороной ладони. Провинился — получи. Без лишних разговоров. Если бы Бетти это видела, она бы согласилась: все происходило на уровне инстинктов.
Она вскочила с места, попыталась вытереть воду салфеткой и все уговаривала меня, мол, не стоит беспокоиться, оставайся на месте… Но я ноги в руки и вперед. Всю дорогу до своего пикапа бежал, в кабине по газам ударил. Она выбежала за мной на парковку и замерла у двери, немолодая женщина с юными глазами, знающая всю мою подноготную.
Меня до того колотило, что я чуть было не забыл заехать к Ии. Наверное, вид у меня был тот еще, судя по тому, как он вымучил улыбку. Даже воды мне предложил. Я хохотал, пока не разревелся.
По пути домой меня подташнивало. Да тут еще все кому не лень устроили во дворах костры из накопившегося мусора. Горел пластик, сухая трава и обкаканные бумажные пеленки, и вонь эта наполняла кабину и забивала аромат горячего яичного рулета.
У многих на деревьях и кустах еще висели пасхальные яйца. Кое у кого они провисят до Хэллоуина. А кое-кто повытаскивал во двор всякую мишуру, что призвана украшать лужайки. Начнется сезон охоты, они всю эту чепуху уберут обратно. А то, того гляди, с пулей повстречаешься.
