Она с облегчением выдохнула, и на лице ее больше не было того натужного выражения неловкости.
— Джо сказал, что вам всегда недоставало благоразумия, но в сущности… — Тут она повернулась к Конни. — Конни, не могла бы ты спуститься и подождать меня внизу?
— Да, мэм, — ответила Конни и, робко подняв на меня глаза, сказала: — Мисс Элис была очень расстроена, что вы так и не пришли на чаепитие.
— Ну что ж, выходит, список моих провинностей перед тетей Элис пополнился.
Конни болезненно поморщилась, я даже пожалел, что так резко ей ответил. Ведь она всего лишь выполняла свою работу. Просто иногда об этом трудно было помнить, потому что, даже будучи негритянкой, она больше воспринималась как член семьи. И я могу себе представить, как, наверное, трудно ей было уживаться сразу в двух этих образах.
— Послушай, Конни, извини, но ты же знаешь… — начал было я, но тут свет в окне над крыльцом вдруг погас, и вокруг стало еще темнее. Я задрал голову и посмотрел на окна, подумав, не стоит ли где-нибудь у окна Джозеф и не наблюдает ли за нами. Не могу сказать со всей уверенностью, но мне показалось, что он там был.
Мы подождали, когда наши глаза привыкнут к темноте, потом Конни сказала:
— Я обязательно передам ей привет от вас, мистер Розенкранц. — И она стала спускаться по лестнице, с еще большим трудом, чем я только что поднимался, осторожно нащупывая ногами ступеньки впереди.
Мы с Мэри смотрели ей вслед, и, когда она уже достаточно удалилась, Мэри повернулась ко мне.
— Мистер Розенкранц… — Тут мне отчаянно захотелось предложить ей: «Зовите меня папой», но она и так испытывала затруднения в общении со мной, и я не хотел их усугублять. — Я знаю, что у вас с Джозефом в прошлом были определенные нелады.
— «Определенные нелады» — это еще мягко сказано. Во время нашей последней встречи он ударил меня, и это на своем-то выпускном вечере!
— Ой… Да-а?.. — По ее реакции я понял, что Джо не рассказывал ей об этом случае.
— Послушайте, Мэри, я понимаю, что вы пытаетесь мне сказать. Я глупо поступил, что пришел сейчас сюда. Знаете, я вообще-то не пил уже много месяцев. До сегодняшнего дня.
На это она отреагировала удивленной гримаской.
— То, что случилось с Куинн, для всех нас, и для меня… — Я готов был расплакаться в тот момент от чувств, которые мог бы испытывать.
Она уже хотела протянуть ко мне руку, чтобы утешить, но передумала.
— Может быть, нам встретиться завтра? — предложила она. — Я сегодня хотела позвонить вам в отель, но день пролетел как-то незаметно. Я вообще никогда не задерживаюсь здесь до такого позднего часа, и, если бы не Конни, мои родители, наверное, уже подняли бы на ноги полицию. А может быть, уже и подняли. Ну… вы… все мы сделали все, что могли. Могу я позвонить вам завтра?
— Конечно!
— Я просто считаю, что нам лучше поговорить завтра, потому что разговор будет непростой.
— Конечно, конечно, я понимаю. Вы такая очаровательная девушка! Звоните мне в любое время.
Она потупилась, и я понял, что все испортил, назвав ее «очаровательной девушкой». Ведь она, судя по всему, слышала от Джо еще не все истории о моих амурных похождениях на стороне (о них и Куинн-то не всегда знала), а сейчас это прозвучало так, будто я попытался клеиться к ней.
— Ну, скажем, после завтрака в первой половине дня. В отеле. Мы могли бы выпить кофе, — предложил я.
Я к тому времени уже совсем взмок от пота. Духотища и алкоголь проняли меня окончательно, и я был близок к обморочному состоянию. Жаль, если Джо действительно наблюдал сейчас за нами в окно.
— Да, мне это вполне подходит, — сказала Мэри, бросила на меня робкий взгляд, а потом с облегчением вздохнула и даже улыбнулась. Она вообще казалась мне очень обаятельной, и я считал, что Джозефу несказанно повезло.
— Пожалуйста, после вас… — сказал я, учтиво пропуская ее вперед.
Она начала спускаться, а я оглянулся, на ближайшие фасадные окна, но по-прежнему было трудно определить, стоит ли возле одного из них Джо. В остальных окнах дома свет по-прежнему горел.
Добравшись до нижних ступенек, я уже так запыхался и пропотел, что поспешил распрощаться с дамами и сразу свернул в южном направлении, пока они не успели предложить подвезти меня или не принялись расспрашивать о моем самочувствии.
Я дошел до конца квартала, потом свернул в сторонку, и там меня вырвало прямо у ствола какого-то дерева. Меня выворачивало так, что ныли бока. Из зажмуренных глаз сочились слезы. Держась руками за дерево, я прижался лбом к его коре, но она очень скоро стала больно врезаться мне в кожу. Потом меня еще раз вырвало — в носу остался противный едкий привкус блевотины и алкоголя — и, несмотря на льющийся градом пот, стало жутко знобить. Я блевал и блевал, удивляясь нескончаемости содержимого моего желудка и задыхаясь от мерзкой вони. Потом опять прислонился лбом к дереву, только на этот раз подставил руку. Рукав очень быстро промок от пота. Голова у меня кружилась, тело сотрясалось в ознобе. Но рвотные позывы все-таки прекратились, остался только мерзкий привкус во рту.
Я вытер рот платком и оглядел плоды своих «трудов». Ничего так себе плоды. Вот что бы, интересно, сказал сейчас Монтгомери, увидев меня в таком состоянии? Мало того, что я задолжал страшное количество денег огромному числу людей по всей стране и вдобавок пребывал в полной зависимости от взбалмошной шлюхи, так меня еще теперь угораздило облеваться всего в квартале от дома Джо, и это когда я собрался наконец уладить с ним отношения. Да, все-таки прав был я, когда назвал себя жалким неудачником — все это я, конечно, заслужил, но только не вздумайте поймать меня потом на слове!
Вновь ощутив твердость в ногах, я перешел на другую сторону близлежащего темного переулка. Даже в тусклом свете уличного фонаря я сумел заметить, что мыски моих ботинок облеваны. Пришлось остановиться, достать грязный платок и вытереть оба ботинка. Платок я выбросил в придорожную канаву и направился в сторону малонаселенных кварталов близ университета, где рассчитывал поймать такси.
Сначала впереди показались огни, потом газоны по обочинам Юниверсити-авеню кончились, и впереди показался пятиэтажный жилой дом. Вдалеке по улице Святого Петра и до самого центра сияли электрическими огнями небоскребы. По пустынным улицам, мимо вхолостую мигающих светофоров я прошел через университетский городок в Джордж-Виллидж. В свое время мы с Куинн много времени проводили здесь в молодежных тусовках, в обществе ее университетских знакомых. Как я теперь видел, за эти годы здесь мало что изменилось. Утопающие в разросшейся зелени приземистые домишки выглядели заброшенными и убогими.
Я дошел до местного паба, но такси так и не встретил. В пустом животе у меня теперь засвербило от голода — после того как я вывернулся наизнанку возле того дерева. Поэтому я нырнул в прокуренный смрад бара, с удовлетворением про себя отметив, что его атмосфера мне вполне подходит. Студенты сейчас разъехались на каникулы, поэтому публика в баре состояла в основном из местных пропойц-забияк, ну и нескольких старшекурсников, старавшихся держать головы пониже и не слишком привлекать к себе внимание. Я заказал «Джин Рики». Бармен, вздохнув, потянулся к полке с крепкими напитками. В таких заведениях посетители обычно заказывают пиво, и бармены, привыкшие только откручивать крантик, быстро становятся ленивыми. Но он, конечно же, приготовил мне мою порцию.
После первого глотка я почувствовал некоторое умиротворение. Все злоключения этого дня, и разговор с Мэри, и эта рвота в темном переулке — все отодвинулось для меня сейчас на второй план, и моя голова была занята только пьесой, которую мы с Монтгомери сочиняли сегодня днем. В глубине души у меня, как и в былые времена, зашевелилось инстинктивное желание продолжить завтра, и это желание сжимало мое сердце, словно тиски. Но я не хотел. Я не мог. Я не чувствовал в себе таких сил, а ощущал только запах блевотины, застрявший в глотке, от которого меня едва не начинало выворачивать снова. Я решил посоветовать Монтгомери забыть об этом сотрудничестве, сказать ему, что я слишком занят.
