Мигель приблизился к постели.
— Мисс Роуз… мисс Роуз! Здесь мистер Фостер, он пришел помочь.
Она не шевелилась, и он обратил ко мне полные тревоги и страха глаза. Мне было ясно, что он влюблен в нее. И кстати, зря.
Я тоже подошел, взял ее правую руку, перевернул и развязал платок. То ли она не имела серьезных намерений умереть, то ли просто не знала, как правильно это сделать. На ее запястье были два неровных поперечных, а не продольных пореза, и выглядело это так, словно она в первый раз была не уверена и сделала вторую попытку. Порезы были не так чтобы совсем уж поверхностные, но наложения швов не требовали. Кровь уже запеклась, и на платке оставалось всего лишь небольшое пятнышко. Я нагнулся и взял вторую ее руку — там была та же картина.
Я положил обратно на постель ее левую руку, и в этот момент веки ее дрогнули, и она проговорила что-то по-французски сонливым голосом человека, находящегося под наркотическим воздействием. Она еще что-то пробормотала, потом открыла глаза и, наверное увидев меня, перешла на английский:
— Я не умерла.
— А хотели? — спросил я.
Она закрыла глаза, облизнула губы и проговорила:
— Можно воды?
Мигель побежал в ванную и принес ей оттуда стакан воды. Он вложил его ей в руку, но она просто держала его, поставив на постель и не предпринимая попытки отпить глоточек.
— Если вы хотите вскрыть себе вены, то резать нужно не поперек, а вдоль руки, по направлению к локтевому сгибу, — сказал я. — Только так вы сможете истечь кровью, а порезами поперек запястья ничего не добьетесь.
— А я еще удивилась, почему так мало крови, — сказала она.
— И почему вы хотели покончить с собой? Потому что у вас муж алкоголик, а какие-то полицейские не слишком любезно с вами обошлись?
Мигель у меня за спиной зашевелился, ему явно не нравилась манера, в какой я завел разговор с мисс Роуз. Но он сам вызвал меня, так что ему предстояло вытерпеть от меня все.
Она медленно покачала головой, не поднимая ее с подушки.
— Вы хотите поехать в больницу? — спросил я. — Вы считаете, там вам удастся избавиться от всего этого?
— Я не хочу в больницу, — проговорила она голосом обиженного ребенка. — Я вообще ничего не хочу! Я жить не хочу!
— Вы можете перестать изображать мадам Бовари, — сказал я. — Никто не считает, что вы как-то связаны с этим убийством. Полиции просто нужны заголовки в газетах.
— Это не из-за полиции. — Голос ее немного набрал силу.
— Быть может, когда вы играете такую сцену на съемочной площадке, вас там считают настоящей звездой, но здесь такие фокусы ни к чему не приведут, — сказал я.
— Вы считаете, это была игра?
— Мистер Фостер! — попытался одернуть меня сзади Мигель.
— Да, я так считаю. Вы, видимо, решили, что старлетка, крутившая роман с вашим мужем, задвинула вас на второй план, и решили напомнить всем о своем присутствии в этом мире. Правда, эта ваша выходка привлекла пока только мексиканца и меня.
— Мистер Фостер! — опять возмутился Мигель, на этот раз беря меня за локоть.
— Нет! — воскликнула слабым голосом Хлоя Роуз и отбросила стакан в сторону. Сил у нее хватило отшвырнуть его от постели всего на полметра, не дальше. Расплескавшаяся вода забрызгала мне брюки. А Хлоя Роуз, мотая головой, повторяла: — Нет, нет, нет!.. У меня больше никого нет!.. Ни матери, ни отца… Теперь вот и мужа нет!.. Никого! Никого у меня нет! Никому я не нужна!..
Мигель вышел из комнаты — возможно, побежал к своей таблеточной заначке.
— Как это нет? А как же поклонники вашего таланта? Вот я, например, черт возьми, вы даже не представляете, с каким нетерпением я жду нового фильма с вашим участием!
Но она только продолжала мотать головой.
Вернулся Мигель с еще одним стаканом воды и горсткой таблеток на ладони, но я жестом запретил ему приближаться.
— Хватит с нее таблеток, — сказал я.
Она откинула одеяло и встала с постели, но ноги не держали ее, и она упала мне в объятья, сказав:
— Держите меня!
Я схватил ее за плечи. Наши лица были в дюймах друг от друга. В глазах ее плескалось отчаяние, это был крик о помощи. Но в чем должна была заключаться эта помощь? Может, она хотела, чтобы я поцеловал ее, пока муж отсутствовал, а обожатель-слуга наблюдал?
Отстранив ее от себя и держа за плечи, я сказал:
— Я знаю одно хорошее место. Частная клиника Энока. Я имел с ними дела около года назад, когда разыскивал одного пропавшего человека и потом оказалось, что он… нездоров. В этой клинике очень хорошие, профессиональные доктора, настоящие доктора.
— Вы считаете, мне нужно лечь в больницу?
— А вы считаете, здесь вам будет хорошо?
Она уронила голову мне на грудь.
— Мне нигде не будет хорошо.
— Я сейчас позвоню им. У них там и днем и ночью есть дежурный на телефоне. Ручаюсь, они будут здесь максимум через час.
Она оторвалась от моей груди и посмотрела на меня — в ее глазах был страх.
— Да все будет хорошо, — успокоил ее я, хотя сам был не очень-то в этом уверен.
— Но… то, что случилось с Мэнди…
— Полиция занимается этим. Эти парни могут иногда удивлять вас своими действиями, но они выполняют свою работу.
— Но вы же сказали, что полиции нужны только заголовки в газетах, а не убийцы.
Подумать только, она бросилась в меня моими же собственными словами! Я был, конечно, полным дураком, продолжая с ней этот разговор. Но она так приятно пахла, когда стояла передо мной, вот так совсем близко. На мужчин это всегда действует.
Она разгладила морщинку на моей рубашке, пристально разглядывая ее.
— Если бы этим занималась не полиция, а вы, я бы чувствовала себя гораздо лучше. Ведь все же заняты исключительно своими делами, а я совсем одна, я так напугана!..
— Меня от этого дела отстранили люди, которых я даже не хочу перечислять.
Хлоя Роуз посмотрела на меня. Глаза ее блестели — точно так же, как они всегда блестели в ее фильмах.
— Пожалуйста!.. — прошептала она, выдохнув это слово мне в самые губы.
Я наклонился и прижался губами к ее губам. Делать этого было нельзя, но я все равно сделал, и не могу сказать, что жалею об этом. Когда губы наши разомкнулись, я сказал:
— А зачем Дэниел Мертон хочет купить вашу лошадь?
Лобик ее наморщился, и она отступила на шаг, все еще держа руки на моей груди.
— А какое отношение это имеет?..
— Я не знаю, поэтому и спрашиваю.
Она покачала головой, явно смутившись, и я увидел, как к ней вернулось прежнее истеричное состояние.
Тут подал голос Мигель:
— Мистер Фостер, мне кажется, вы должны уйти.
Мы с Хлоей Роуз словно не слышали этого.
— Когда он подарил вам эту лошадь?
— Четыре месяца назад. Ну, может быть, пять…
— И часто он делает вам такие дорогие подарки?
— Иногда. Например, когда картина прошла успешно. Но он не только мне такие подарки делает, а всем актрисам, так что это ничего не значит.
— А раньше он когда-нибудь просил вас вернуть подарок?
Поджав губы, она покачала головой. На этот раз это могло означать — «нет».
— Я просто не понимаю, почему вы задаете мне такие вопросы?
— Мисс Роуз! — позвал Мигель.
— Да ладно, забудьте, — сказал я, наклонился к ней, и она снова приблизила ко мне губы. Я поцеловал ее, вдыхая исходивший от нее запах цветов и какой-то еще аромат, принадлежавший ей лично.
На этот раз, когда наши губы разомкнулись, заговорила она:
— Обещайте мне, что поможете Мэнди!
— Я постараюсь, — сказал я как последний дурак.
Она обмякла в моих объятиях, и я теперь с трудом удерживал ее. Осторожно усадив ее на постель, я повернулся к Мигелю и сделал ему знак подойти и принять участие. Мигель не заставил себя ждать. Он поддержал ее за руку, потом заботливо помог ей лечь. На тумбочке рядом с постелью стоял телефонный аппарат, и я, сняв трубку, начал звонить в клинику, где лечили не только алкоголиков и наркоманов, но и всевозможные психические расстройства. Я не знал, какие проблемы с психикой имеет Хлоя Роуз помимо артистических выкрутасов, но если она предприняла попытку самоубийства, то ей, на мой взгляд, нужен был не просто мексиканец с пузырьком таблеток и пачкой носовых платков для промокания ее крови. Дежурная сестра в трубке уверила меня, что помощь скоро прибудет.
