— Привет, Петер, что нового?
— Я просто хотел держать тебя в курсе дела по взрыву твоего служебного автомобиля.
— У меня нет служебного автомобиля.
— Хорошо, твоего бывшего служебного автомобиля. Взрыв произошел из-за ручной гранаты.
У меня от сердца отлегло. Но я сделал вид, что удивлен. Что далось мне с трудом, так как я получил эту информацию самостоятельно еще накануне посредством нескольких разрядов тока.
— Из-за ручной гранаты? Это как?
— Примитивное, но эффективное запальное устройство. Ручную гранату прилепили изолентой к обтекателю заднего колеса. Чека была соединена проводом с ободом колеса. Малейшее движение колес вырвало бы чеку из гранаты, и тогда… бум!
— С технической точки зрения звучит просто, но с эмоциональной — сложно.
— Могу тебе сказать три вещи: во-первых, твоя граната была такой же, какую подкинули в квартиру фрау Брегенц в четверг и какая взорвалась на парковке в пятницу.
Итак, теперь даже Петер мог просчитать, что за нападением на меня стоял Тони. Но доказательств у него не было.
— Во-вторых, гранату расположили так, что она не убила бы водителя. Если бы кто-то хотел тебя убить, то нужно было крепить гранату к обтекателю переднего колеса.
— А в-третьих?
— В-третьих, я бы с удовольствием переговорил с тобой с глазу на глаз.
— Хорошо. Где?
— А ты сейчас где? Я подъеду.
— Я как раз в одном из зданий Драгана. Хердерштрассе, сорок два. Не знаю, есть ли поблизости кафе…
— Какой этаж?
— Как это — какой этаж? Я на третьем, а что?
— Буду через десять секунд.
Удивленный, я отложил мобильник в сторону и услышал приближающиеся по деревянной лестнице шаги. Через пять секунд в прикрытую дверь постучал Петер и вошел.
— Ты что тут делаешь? — спросил я изумленно.
— То же самое могу спросить и я.
— Я смотрю недвижимое имущество своего клиента. Сказал же.
— А я смотрю на жертв твоего клиента.
— Я, возможно, жертва нападения с гранатой, но все же не жертва своего клиента.
— В городе происходят и другие преступления, не связанные с гранатами.
— Вот как?
— Тяжкие телесные повреждения, вымогательство, клевета, компьютерное мошенничество…
Я считал, что донос со стороны хипстеров с цокольного этажа исключен. Они точно знали, что до выходных у них еще есть время упаковать свои вещи и сообщить родителям о передаче предприятия новым владельцам. Если это не так, то они на краю полного профессионального краха.
Я кивнул:
— Ага. И именно поэтому ты что-то вынюхиваешь именно в детском саду.
— Ну, просто ложная тревога. Жена одного из акционеров сегодня утром позвонила нам и хотела поговорить с сотрудником, который занимается Драганом Серговичем. А это я.
— И чего она хотела?
— Сказала, что вчера вечером двое людей господина Серговича угрожали ее мужу и избили его. У него сломан нос и выбит зуб. К тому же ему грозились сломать ногу и оклеветать его фирму, если он не передаст свои акции этого детского сада господину Серговичу.
Сломан нос и выбит зуб… Это был хипстер с электронной трубкой. Я не удивился, что эта рохля плакалась своей жене.
— Это довольно неприятные утверждения. Но есть ли свидетели?
— Ну вот тут-то и начинается смешное. Я просто поехал к этому человеку, который как раз освобождает свой офис в детском саду, здесь внизу. И он совершенно ничего не помнит.
— И нос у него не сломан?
— Да нет, сломан. И зуба нет. Однако он твердо уверяет, что упал с лестницы, ведущей в подвал, тут, в доме.
— И есть свидетели?
— Да. Два других акционера. Как ни странно, у обоих тоже сломаны носы.
— Тоже упали с лестницы в подвал?
— Тоже упали с лестницы в подвал.
— Тогда мне стоит переговорить со своим клиентом о состоянии лестницы в подвале.
— Хорошо. Это хорошо. Вот только еще…
— Не переживай. Мой клиент и его сотрудники не будут заявлять на эту женщину за клевету.
— И это хорошо. Хорошо.
Что-то еще тревожило Петера, было видно. Наконец он выдавил:
— Там внизу на стене я увидел фотографии детей и их родителей. Странное совпадение, среди них были Пол и Мэри.
— Кто такие Пол и Мэри?
— Дети Карла Бройера, главы строительного управления. Я регулярно играю с ним в сквош. Он всегда с большим воодушевлением рассказывает об этой «Рыбке в воде».
Ах, вы только посмотрите на него. Глава строительного управления. Когда Драгану нужно было быстро решить какие-то вопросы, связанные с его объектами, господин Бройер поначалу всегда высказывал серьезные опасения по поводу климата или защиты животных, а затем обсуждал их с Драганом в одном из борделей последнего, и там его опасения испарялись. И дети этого утонченного господина ходили в мой садик? Хорошо, что я теперь в курсе.
— Может быть. Не знаю. Это же не мой детский сад.
— Сейчас трое бывших акционеров в один голос заверили меня, что передали свои доли дочерней фирме Драгана. Об этом ты что-то знаешь?
— Конечно. Я и придумал этот проект. Но ты ведь знаешь, я всего лишь адвокат. Не педагог. А вот Саша — дипломированный педагог.
— И Саша будет новым руководителем детского сада?
— Верно. А что?
— Ну… Не пойми меня неправильно, но… — Он вдруг сделался по-настоящему жалким. Переборов себя, он спросил: — А у вас еще есть свободные места?
Я ушам своим не верил. Неужели мой план, который я на ходу придумал для Саши, действительно работал? Места в детском саду были приманкой для родителей. И делали их зависимыми. А я-то удивлялся, зачем Петер по собственной инициативе доложил мне о результатах расследования по взрыву моего бывшего служебного автомобиля. Все оказалось очень просто: потому что жизнь — это давать и брать. Петер кое-что хотел от меня. Место в детском саду.
Хипстеры еще не успели покинуть дом, а на мой новый наркотик уже подсели Саша, глава строительного управления и глава убойного отдела. Это ли не отличное начало?
Даже исходя из соображений осознанности, я не мог отказать Петеру в месте для его сына. В моем справочнике по осознанности черным по белому было написано:
«Мы можем давать и можем брать. Это круговорот. И если между „давать“ и „брать“ равновесие, то нам хорошо. Кто только дает, но не может брать, тот чувствует себя истощенным в этом круговороте. А кто только берет, но не может давать, чувствует себя плохо».
Я не хотел ни чтобы Петер чувствовал себя истощенным, ни чтобы я чувствовал себя плохо. Конечно, я предоставлю ему место в детском саду. Однако приму его сына под свое крыло лишь в том случае, если Петер отдаст мне взамен палец Драгана.
— Ты спрашиваешь просто так? Или это нужно для твоего Лукаса?
— Да, для Лукаса. Не поверишь, как сложно получить место в детском саду. Эта тупая система подачи заявок…
— Отстой. Мне знакомо.
— Мы подали двадцать восемь заявок.
— А мы тридцать одну.
— И ни одного приглашения.
— У нас та же история.
— Вот я и подумал, просто спрошу-ка у тебя: как ты считаешь, есть ли шанс, что тут вдруг окажется одно свободное место?
Я оценивающе посмотрел на него:
— Я правильно понимаю? Чтобы твой трехлетний сын не был вынужден по полдня разрисовывать постановления об аресте Драгана, ты спрашиваешь меня, можно ли вместо этого зачислить Лукаса в детский сад Драгана?
— Ну, я просто спросил. Дети — это дети, а работа — это работа. К тому же это не его детский сад, а некоммерческого общества, чьим учредителем является дочерняя фирма Драгана. Даже будучи полицейским, я ведь имею право выпить пива в баре Драгана. Если сам за него заплачу.
— И ты смиришься с тем, что Лукас будет ходить в одну группу с Эмили, чей отец подозревается в похищении пальца, на котором было кольцо, которое так похоже на то, что носит владелец этого детского сада?
— А кто это сказал? — возмутился Петер. — Пальцев в мире почти в десять раз больше, чем людей. Тут могут быть недоразумения.
