Я сделал огромную затяжку, и от этого уху вроде полегчало. Комната прекратила свою мучительную пульсацию. Но ситуация отнюдь не стала менее дикой. Я наклонился вперед, пытаясь нащупать хоть какую-то нить.
— Но если… если про Белу все это туфта… как же вы вообще про него узнали?
— Вы не так уж скрывали свои чаяния, — иронически опуская глаза, сказал Канлиф.
Я с ужасом воззрился на него. Значит, кто-то за мной следил, старательно запоминал все мои шуточки…
— Но отчего вы выбрали именно меня? Ведь вы со мной не знакомы! — быстро сказал я. — Я совершенно не гожусь для таких дел!
— Замечательно годитесь! Как я уже сообщил вам, мы подыскивали человека, обладающего именно вашей квалификацией.
— Да нету у меня никакой квалификации, мистер Канлиф! — сказал я с отчаянием. — Вы должны это понять, прежде чем втягивать меня. У меня ни в чем нет никакой квалификации. И к тому же я трус. Я не знаю, чего вы от меня ждете, и не хочу этого знать. Я для вас более чем бесполезен!
Я говорил, пугаясь собственных слов, и в конце концов они превратились в какое-то бормотание. Но Канлиф, как видно, не испугался, он не сводил глаз с Павелки — наверное, чтобы убедиться, что тот вникает в каждое мое слово. Потом он коротко кивнул, и Павелка, вроде бы успокоившись на мой счет, отсел подальше и только сжимал мое колено.
— Вы мне нравитесь, — просто сказал он. — Вы как две капли воды похожи на своего отца. И, конечно, не помните изделий Павелки, правда?
— Да я вообще совсем не помню Чехии!
— Как и все прочие в наши дни! — горько сказал он. — Это было превосходное стекло. У меня был лучший завод в Богемии. С 1934 года у меня работала научная группа из двадцати семи человек. Йо, двадцати семи! — воскликнул он, ошибочно сочтя изумленным тот отчаянный взгляд, который я кинул на Канлифа. — Двадцать семь человек, которые трудились не на производстве, а занимались исключительно экспериментами, чтобы разработать небьющееся стекло. Но не закаленное в печи стекло и не пластмассу. О, нет! А прекрасное столовое стекло, самое тонкое из всего, что я когда-либо выпускал. Начиная с 1934 года! И вот теперь они его получили, и вы едете в Прагу, чтобы привезти его мне!
Его нечеловечески огромная лапа плотно обхватила мое колено, а широченное, складчатое бульдожье лицо нависло надо мной, не отодвигаясь ни на дюйм.
— Да вы что, мистер Павелка! — заорал я. — Это же немыслимо! Одна только идея…
— Йо, немыслимо! И все же это так. Начиная с 1934 года двадцать семь человек занимались только им, и теперь это стекло у них в руках. И они собираются наводнить им мир. Понимаете, что это значит?!
— Нет, не понимаю, мистер Павелка! — воскликнул я. — Я ничего не понимаю в стекле! Я был клерком в конторе!
Его большие бульдожьи глаза глядели на меня очень серьезно, но он явно не въезжал или не верил мне, или же ему было попросту наплевать. Я бросил отчаянный взгляд на малыша Канлифа. Тот смотрел на меня индифферентно.
— Вы не должны пугаться, мистер Вистлер, — вымолвил он наконец после секундного молчания. — Это простейшее поручение. Я бы и сам мог это сделать… или мистер Павелка, да и вообще любой мало-мальски нормальный бойскаут. Весь фокус в том, чтобы найти человека, у которого есть причины для посещения завода, кто не вызвал бы подозрений у чешских властей. Ваш отец был известным экспортером стекла. И кажется совершенно естественным, что вы решили продолжить его дело. Разумеется, вы выступите в роли покупателя.
— Да не станут они мне продавать это небьющееся стекло!
— Конечно нет, потому что оно еще не производится. Я думаю, что и образец ничего нам не даст.
Вряд ли можно воспроизвести его на основании химического анализа — из-за специфики плавки. Ну, вы узнаете об этом больше, чем я. Вам необходимо привезти сюда формулу.
Его трезвый голос опустил было меня на землю, как вдруг небрежно брошенное слово «формула» снова придало происходящему какую-то бредовую окраску. Канлиф взглянул на меня и улыбнулся:
— Клочок бумаги, и на нем несколько цифр, но вы об этом даже не узнаете. Уверяю вас, пока я сам не расскажу, где он был спрятан, вы и не догадаетесь! Мы все так устроили, что вы не подвергнетесь ни малейшему риску. Поймите, мы вложили немало сил и денег, чтобы заполучить эту самую формулу. Мистер Павелка — взгляните на него — с 1934 года ни о чем, кроме этого, и думать не может.
— В том-то и дело! — нервно выкрикнул я и повернулся к Павелке, угрюмо разглядывающему, стакан на письменном столе. — На это брошено так много денег и сил, а я окажусь абсолютно негодным исполнителем! Я сдохну от страха, они меня, конечно, заподозрят! Вы ведь годами мечтали об этом! Господи боже мой, мистер Павелка, подыщите себе кого-нибудь другого, на кого можно положиться! Ведь из-за меня все ваши планы рухнут навек!
— Очень симпатичный, правда? — сказал Канлиф Павелке. Он слушал меня, немного склонив голову набок. — Я сразу почувствовал. С первого взгляда. Скромность, осторожность, сдержанность, чуточку детской хитринки. Что тут говорить, мистер Вистлер, я все больше и больше восхищаюсь вашими манерами. Уверен, чешские деятели думают, что вы будете именно таким, какой вы есть. Ваша семья жила там в прежние времена и принадлежала к классу капиталистов… Лучшего исполнителя для этого задания не придумаешь. А теперь — к делу! — воскликнул он, пока я собирался открыть рот.
— Как только вы вернетесь с этим клочком бумаги, я вручу вам вашу расписку. Оба экземпляра! — сказал он. — И в придачу мы заплатим вам еще две сотни. Более того, если вы не испытываете желания возвращаться к себе на службу, мистер Павелка — беру на себя смелость говорить за него — постарается предложить вам какой-то альтернативный вариант. У него чрезвычайно обширные планы, связанные с новым производством.
— Это будет нечто грандиозное! — тут же ввязался Павелка. — Что за вопрос! Вы, конечно, получите у меня работу!
— Ну а тут, — продолжал Канлиф, — возможности просто безграничные. И признайте же наконец, что это просто королевская оплата за приятный вояж на всем готовом, который и продлится-то всего пару дней!
— Сколько дней?
— Это пока не совсем ясно. Возможно, четыре или пять. Они, конечно, захотят окружить вас вниманием. Вопрос в том, насколько быстро вам удастся от них вырваться.
— А когда же я получу это самое… эту формулу?
— Возможно, на другой же день после приезда. В таком случае вам, естественно, нужно будет постараться сократить свой визит. Но это уже деталь, которую вы сами решите на месте. Они составят для вас программу, в которую входит и посещение завода Павелки. Мы их об этом попросили, разумеется, от вашего имени. Между прочим, ваша виза оформляется — мы подали запрос, как только получили ваш паспорт. И нас заверили, что это можно сделать почти сразу. Думаю, мы ее получим уже завтра.
Наступила тишина, я сидел и думал… думал…
— Эти бандюги изменили название, теперь он именуется «Запотоцким заводом», — раздраженно буркнул Павелка.
— Да, конечно.
— Эту формулу мне кто-то должен дать? — спросил я наконец.
— Вам ее передадут. Вы сами ничего об этом не узнаете.
— Как это может быть?
— Предоставьте это нам. Перед отъездом я все вам объясню. Это невероятно просто, вы должны отбросить свои страхи.
— Ладно, — сказал я, — подумаем.
— Разумеется, — ответил Канлиф. — У вас пара дней в запасе. Вы вылетаете во вторник, в десять утра.
Павелка совсем расслабился и снова заграбастал мою руку.
— Я очень на вас полагаюсь! — воскликнул он, и лицо у него было огромное, похожее на морду сенбернара. — Я бы и сам мечтал туда попасть!
Я бы тоже мечтал, чтобы это был он, а не я. Но уж слишком я был не в себе, чтобы говорить.
— Позвоните мне, пожалуйста, в воскресенье, — сказал Канлиф, сползая со стула, чтобы проводить меня до двери.
— В воскресенье я еду в Борнемут.
Я только сейчас вспомнил, что собирался там заночевать.
