На деревянной двери висел латунный молоток в форме головы грифона с крючковатым клювом. Я трижды постучал и услышал, как с той стороны кто-то шагает по мраморному полу; в ту же секунду дверь отворилась достаточно широко для того, чтобы я мог заметить убранство прихожей.
Я легко узнал Фредерикса. Он был младшим из этой парочки — средних лет, очень полный. Я задумался, не накрашены ли его румяные щеки и не парик ли его тронутые сединой волосы.
— Мистер Фредерикс… — сказал я, протягивая руку. Его ладонь была вялой, влажной и холодной на ощупь, как рыба, только что вытащенная из воды.
— Гарт Хенсон? — Он подозрительно заглянул мне за плечо, ожидая увидеть там Юджина. — Мне не хотелось бы, чтобы этот ирландский варвар пробрался следом за вами.
Как он узнал, что мы с Юджином приехали вместе? Но прежде чем я успел спросить, мистер Фредерикс развеял мои сомнения:
— С балкона мы можем наблюдать за дорогой. Никто не приблизится к вилле «Мимоза» незамеченным.
Зачем двум престарелым гомосексуалистам такие предосторожности? Но спрашивать я не собирался. Он провел меня через прихожую, выложенную черно-белой плиткой и уставленную керамическими кадками с пальмами и папоротниками, и мы вышли в прохладный, тенистый внутренний двор. Под грушевым деревом я увидел стол со стеклянной столешницей на белых витых ножках и два кресла. Стол украшала ваза с желтыми и белыми маргаритками; на подносе стояли два стакана и кувшин с холодным чаем, в котором плавали ломтики лимона.
Фредерикс не тратил времени даром.
— Что вы хотите? — спросил он, неторопливо наливая чай.
Я понял, что моя речь должна звучать убедительно.
— Я только что приехал и очень удивился, узнав, что Джона отвезли в афинскую клинику. Мы давно дружим, и вдобавок оба художники. Я просто подумал — может быть, вы расскажете мне, что случилось, и…
— Позвольте освежить вашу память, мистер Хенсон, — быстро перебил меня Фредерикс. — Вы пробыли на Миконосе целых две недели. Мы уже встречались, хотя и ненадолго. Вспомните инцидент с вашим другом, Юджином О'Коннором, и коллекцией монет.
Я призвал на помощь все свои дипломатические способности. Фредерикс был человек обидчивый, поэтому следовало действовать деликатно.
— Мистер О'Коннор, конечно, иногда бывает несдержан. — Я улыбнулся, как будто мы с Фредериксом имели одинаковое мнение насчет темперамента Юджина.
Фредерик прищурил прозрачные синие глаза.
— Позвольте вам напомнить, мистер Хенсон, что мы с моим партнером — довольно влиятельные люди в художественных кругах не только Греции, но и Европы. Нам не нравится, что мистер О'Коннор своими намеками ставит под сомнение нашу честность.
— Уверен, что все уже улажено, — заявил я, может быть, слишком поспешно. — Во всяком случае, все в прошлом. Я пришел сюда не затем, чтобы обсуждать инцидент. Я здесь из-за Джона.
— Рад слышать, — произнес Фредерикс с явным удовольствием.
— Послушайте, если я расскажу врачам хоть что-нибудь, что сможет ему помочь… У вас ведь были с Джоном дела в прошлом, я подумал, вдруг вы прольете свет на случившееся. Мне сказали, он иногда у вас бывал.
Фредерикс бросил несколько кубиков льда в стакан. Маленький хитрец с лицом целлулоидного пупса.
— Все художники — неврастеники, — заметил он, показывая, что не испытывает к моей профессии никакого уважения. — Он слишком много пил, ну и получил свое.
Настало время задавать вопросы по существу.
— Вы знаете, что он был одержим мыслью о тиносской иконе? Ходят слухи, что на ней якобы лежит проклятие.
Фредерикс покраснел. Он подозрительно посмотрел на меня и отхлебнул чая, пытаясь вернуть себе присутствие духа.
— Вздор, — наконец сказал он. — Полнейшая чепуха.
— Я слышал, его загадочные проблемы начались вскоре после того, как он побывал на Тиносе. Интересно, зачем Джон туда поехал?
Фредерикс изучал мое лицо. Я ждал ответа. Он уже готов был заговорить, когда донесшийся сверху голос, высокий и плаксивый, прервал его.
— Рэндольф! Иди сюда, дорогой.
Фредерикс, казалось, был слегка взволнован и смущен.
— Это мой партнер, Ричард Брайан. Иду, Ричард! — бодро откликнулся он, поставил стакан, встал и жестом велел мне следовать за ним. — Может быть, вам лучше поговорить именно с ним… Пройдемте наверх?
Винтовая лестница вывела нас на крышу. Суровый кубизм здания оживлялся декоративными голубятнями. Пол был выложен мозаикой с изображением дельфинов — точная копия фресок времен царя Миноса. По углам стояли красные глиняные горшки с цветущими кактусами.
Еще одна маленькая лестница вела на галерею. Галерея окружала дом с трех сторон, открывая панорамный вид на море и деревья, посаженные вдоль побережья.
Фредерикс не преувеличивал, когда сказал, что прилегающие к вилле земли отлично просматриваются. На галерее, под яркими зонтами от солнца, стояли два стола, несколько шезлонгов и складных стульев. Чуть поодаль я увидел массажный стол, на котором лежал мужчина, частично прикрытый белой шелковой простыней. Трудившийся над ним массажист взглянул на нас с Фредериксом, когда мы поднялись по мраморным ступенькам.
Массажист, молодой человек лет двадцати пяти, выглядел как настоящий легендарный Адонис, с загорелым, мускулистым телом атлета. На нем красовались крошечные, тигровой расцветки плавки, выгодно подчеркивавшие великолепие его безукоризненного тела, натертого маслом и вызолоченного солнцем.
— На сегодня хватит, Эрик, — сказал мужчина, лежавший на столе, медленно сел и обернул простыню вокруг пояса. Я узнал Ричарда Брайана по кошмарному искривлению позвоночника.
Фредерикс представил меня:
— Гарт Хенсон. Говорит, что он друг Джона.
— Правда? — Густые брови Брайана насмешливо приподнялись. — А в какой сфере? Вы деловые партнеры?
— Мы давно знакомы. Когда я услышал, что у него случилось странное нервное расстройство, то подумал — вдруг кто-нибудь сможет объяснить мне, в чем дело?
В глазах Брайана мелькнуло что-то неуловимое. Он сказал, обращаясь к массажисту:
— Эрик, дорогой, принеси халат. — И отвернулся от меня, как будто игнорируя.
Молодой человек принес синий бархатный халат с монограммой и помог Брайану одеться. Ричард внимательно рассматривал меня, сунув левую, парализованную, руку в карман. Потом он подошел мелкими неуверенными шажками к столу, где во льду стояло несколько бутылок шампанского. Я не мог избавиться от мысли, какая это, наверное, жуткая сцена: двое мужчин вместе. Брайана, видимо, позабавило мое смущение.
— Эрик — мой слуга и компаньон. А также, между прочим, телохранитель. — Он хихикнул, а потом добавил: — Он компенсирует мои ограниченные возможности.
Я понял, что меня предупредили.
— Шампанского? — предложил Эрик, подходя ко мне с подносом.
Я взял красивый хрустальный бокал и поблагодарил. Шампанское было легкое, с янтарными искрами. Определенно, лучший «Моэ». Эти люди знают толк в выпивке.
— Все, мистер Брайан? — уточнил Эрик.
Голос, который разговаривал со мной по внутренней связи, определенно принадлежал Эрику. Теперь я распознал в нем немецкий акцент.
— Выведи собак на прогулку. Потом закажи Марии ужин. Напомни ей, что сегодня мы хотим омара и салат. И проверь, чтобы икры было достаточно.
Эрик почтительно кивнул. Пряди вьющихся светлых волос упали на глаза. Я легко мог вообразить этого юношу в лавровом венке.
— Эрик у меня уже два года, — с гордостью произнес Брайан. — Красавчик, правда?
Мое восхищение Эриком тут же прошло. Стало ясно, что передо мной предприимчивый парень, который знает, с какой стороны у бутерброда масло. Брайан уселся на складной стул и принялся потягивать шампанское.
Пора было вернуться к нашему разговору.
— Мистер Брайан, — вежливо сказал я. — Вы так и не ответили на мой вопрос насчет Джона.
Брайан пристально смотрел на меня. В нем было что-то обезьянье, особенно в том, как он двигался вследствие своего увечья. Он напоминал Квазимодо, но только внешне; я всегда преклонялся перед душевной щедростью парижского горбуна, а здесь не увидел и намека на что-то подобное. Я задумался об Эрике, но с ним изначально все казалось понятным. Очевидно, единственным критерием нахождения на вилле для красивого молодого человека служили деньги. А здесь все дышало роскошью. Вилла, с прекрасным видом с балкона и целой уймой зданий и садов, стоила огромное состояние. Я огляделся, испытывая нечто вроде зависти, в то время как Брайан поудобнее устроился в шезлонге.
