Она отошла к одной стороне стены, он — к другой. Оба погрузились в изучение.
— Люди, которые украшают свои стены такими вот обоями, обычно рано или поздно становятся героями криминальных шоу на кабельном телевидении, — изрекла она.
— Что?
— Не обращайте внимания. Просто повторила то, что мне на днях сказал сосед.
Прошло несколько минут, и Гарсиа, выпрямившись, отступил от стены.
— Насколько могу судить, эти прелестные уголовные преступления с нашим клиентом никак не связаны… да и между собой тоже, если на то пошло. Все они разрозненны.
Бернадетт, читая вырезку, которая свисала до пола, встала на четвереньки.
— Все это — ужасные преступления.
— Не вижу между ними ничего общего. Они даже совершены не здесь.
Бернадетт встала и, стряхнув пыль с колен, отступила от стены, охватывая ее взглядом целиком. Куэйд не повесил сообщения о паре недавних убийств, вызвавших много шума. Отсутствовали также статьи о похищении и зверском убийстве бывшим мужем беременной женщины в Техасе, об изнасиловании и убийстве соседом девочки-подростка во Флориде и убийстве малюток-близнецов прямо на руках их матери в Калифорнии. Не хватало и еще кое-каких сообщений из других штатов. Чем он руководствовался, вывешивая сообщения из одних местностей, а другие игнорируя? Что за особенность такая объединяла штаты, представленные на стене? И вдруг она догадалась и, указав на отдельные вырезки в общем коллаже, сказала:
— Миннесота и Висконсин. А та, что высоко, под потолком, из Айовы. Две, что пониже нее, из Мичигана. Аляска. Одна с Гавайев. Снова Мичиган. Еще из Висконсина. У штатов в его коллекции есть одно важное общее свойство.
— Какое?
— В них отменена смертная казнь.
— Не вижу Вермонта. И как насчет…
— Наверное, в тех, что отсутствуют, в последнее время не было громких убийств.
Гарсиа приподнял за краешек вырезку с сообщением о тройном убийстве в Детройте и прочел ту, что скрывалась под ней.
— Вы правы. Вот похищение и убийство из Род-Айленда. — Он отпустил бумажку. — Думаете, Куэйд собирался расширяться за счет тех других штатов?
— Нет, если нам про то сказать нечего.
— Тут вы правы. — Гарсиа заглянул под одну вырезку, под другую. У некоторых толщина была в четыре слоя. В четыре убийства толщиной. Читая, он продолжал разговор: — С другой стороны, невольно задумываешься, а не прав ли Куэйд. Эту мразь надо потрошить и четвертовать. Лично я большой поклонник смертной казни.
— Значит, мы должны позволить ему заниматься его делом. Играть роль судьи, жюри присяжных, палача, Господа Бога и кого угодно еще, кого ему вздумается играть.
— Этого я не говорил. Я могу понять, почему он считает, что они должны получить по заслугам. Вот и все. Почему какой-то кусок помоев разгуливает вокруг: живет, дышит, жрет, срет за счет налогоплательщиков, тогда как его жертвы покоятся под землей? Черт. Некоторые ведь так ничего и не успели в жизни. Вспомните того судью. Вам не тягостно от сознания того, что дурные люди так легко отделываются?
— Я вас понимаю. — Бернадетт уже стало не по себе от разглядывания стены в газетных вырезках. Слишком удручающе. Повернувшись, она принялась исследовать остальные стены, увешанные пестрой коллекцией крестов и икон. Распятия были из пластика, а гобелены — из того сорта тряпья, что продают торговцы на улицах. Изображению «Тайной вечери» по бархату самое место было бы рядом с портретом Элвиса Пресли на бархате. Подвальная конура Куэйда напомнила ей подвал дешевых товаров магазина религиозной книги. И она сказала то, что обычно держала в голове:
— Все это католическая атрибутика. Моей маме это очень бы понравилось, упокой Господи ее душу.
Гарсиа оторвался от коллажа и резко повернул голову, уставившись на нее. Она ответила взглядом на взгляд, спросив:
— Что?
Он снова обратился к вырезкам.
— Духовное изречение из ваших уст. По вам не скажешь, что вы очень религиозна.
Бернадетт стало обидно.
— Меня воспитали католичкой, к вашему сведению.
Отвернувшись от стены, Гарсиа указал на компьютер:
— Думаете, сумеете что-нибудь с этим сделать? Вы лучше меня знаете, как работают эти ящики.
Она окинула взглядом монитор. Подмывало искушение: сундук с сокровищами дожидается, чтобы его открыли. Воспоминания о собственных скоропалительных решениях на месте преступления и выработанная этим дисциплина вернули ее к реальности.
— Я не смогу себе простить, если случайно что-нибудь напутаю в уликах.
— Как скажете, — бросил Гарсиа.
Бернадетт показалось, что тон у босса разочарованный.
— Я ни бельмеса не смыслю во вскрытии компьютеров, — добавила она.
— Об этом не беспокойтесь. Учиним осмотр этого Ватикана на старомодный лад. — Он вытащил из пиджака перчатки, натянул их и начал осмотр с мебели, первым делом заглянув под диван. — Весьма чисто для жилища холостяка.
Бернадетт подошла к упертому в одну из стен тренажеру, рядом с которым на полу лежали гири и гантели разного веса.
— Он держит себя в форме.
— Девичьи веса, — презрительно отозвался Гарсиа, оборачиваясь. — Я видел эти снаряды, когда мы зашли.
Бернадетт оглядела лежавшую поперек тренажера штангу.
— Считая вместе с самим грифом, готова поспорить, что он жмет штангу весом фунтов в двести.[612]
— Я такое делаю в сонном виде.
Она подошла к единственному в каморке чулану и открыла дверцу. На полу рядом выстроилась обувь. Каждая кроссовка, каждая туфля стояли в паре, все пары выровнены по носкам, повернутым внутрь чулана. Над обувью с перекладины свисала плотная стена одежды. Рубашки с короткими рукавами собраны в одном месте и обращены пуговицами в одну сторону. За ними висели сорочки с длинными рукавами, потом брюки. Замыкали вереницу блейзеры.
— Вот бы он наведался ко мне да навел порядок в моем гардеробе… — Гарсиа поднялся на ноги и стал рассматривать веревочное плетение, развешанное по стене над диваном. — Вы эту штуку заметили? Вязание узлов, про которое вы говорили. То, что подтвердил отец Пит.
— Заметила, — отозвалась Бернадетт, все еще оглядывая тесный, но опрятный чулан. По большей части одежда была черной или серой. Хотя Куэйд и перестал быть священником, одевался он по-прежнему. Внимание привлекла ткань цветастой расцветки. Пробившись среди туго сомкнутых вешалок, Бернадетт вытащила странную вещицу и поначалу глазам своим не поверила: на вешалке висел фартук, такой, какими в салонах красоты укрывают клиентов, чтобы они не запачкались.
— Нашли что-то? — спросил Гарсиа. Он прошел на кухню и принялся открывать и закрывать ящики и шкафчики.
— Фартук из салона красоты. — Бернадетт втиснула накидку в чулан, убедившись, что возвращает ее точно на прежнее место, между блейзерами и брюками.
Гарсиа открыл холодильник и заглянул в него, зажав нос.
— Фартук? Интересно, за каким чертом он ему? — Закрыв холодильную камеру, он открыл верхнюю дверцу морозилки.
Бернадетт бросила на него взгляд:
— Какие-нибудь части тела на льду? Рука или две?
— Мороженый горошек да рыбные палочки.
Она сняла с крючка на двери куртку, ощупала карманы, нашла только корпию.
— А что было самое ужасное из найденного вами в холодильнике?
Он приподнял пакетик горошка, отодвинул в сторону коробку рыбных палочек.
— Складской холодильник считается?
— Нет. Это, по сути, комната. — Она повесила куртку обратно на крючок.
— Лавочный подойдет? — Гарсиа собрался закрыть дверцу морозилки, но, передумав, полез вовнутрь и вытащил ведерочко для мороженого.
— Сойдет. — Присев на корточки, она сняла крышку с обувной коробки. Пусто.
— В лавочном холодильнике обнаружил одного малого вместе с его попугаем. Замерзли заживо. Мафия постаралась. — Гарсиа пытался снять с ведерка скользкую крышку. — Ваш черед. Самое ужасное из всего. То же правило. Лавочный холодильник или домашний. Никаких складских.
