На угловом диване сидел господин доктор фон Дрезен, обсуждая что-то с другими партнерами-основателями: господином доктором Эркелем и господином доктором Даннвицем. Всем троим было чуть за семьдесят. У каждого на лице загар, приобретенный на площадке для гольфа, а дома — супруга, зависимая от алкоголя. Господину доктору фон Дрезену удалось чисто внешне состариться благородно. Он был в хорошей форме. Господин доктор Эркель также имел здоровый цвет лица, но это было единственное, что имело здоровый вид. Он страдал от излишнего веса, одышки и гипертонии. Господин доктор Даннвиц из всех троих был самым малоприметным. Маленький сморщенный старичок. Обладавший тем не менее большими деньгами и властью.
Эти три господина, хоть и были партнерами, друзьями не являлись. Все, что их связывало, — это деньги, которые они вытягивали из основанной несколько десятков лет назад фирмы. И чтобы защитить эти деньги, совместно они боролись с каждым, кто посягал на их гражданский мир. Утренние беседы служили основой стратегического планирования их совместных оборонительных действий.
На низеньком столике перед ними лежала та самая бульварная газета с фотографией Драгана. На мое дружелюбное приветствие никто не ответил. Господин фон Дрезен сразу перешел к делу.
— Вы действительно позволили себе все это на выходных? — поинтересовался он.
Я задумался, какую часть из того, что я себе позволил на выходных, он мог иметь в виду. То, что я не работал на выходных? То, что я помог сбежать своему клиенту, разыскиваемому полицией? Или то, что я пропустил этого клиента через шредер?
— Не могли бы вы уточнить, что конкретно вы подразумеваете? Выходные были длинными, — попросил я вежливо.
— Вы нагрубили фрау Брегенц, сказали, что она уже не в том возрасте, чтобы иметь детей, и что она не сдавала двух юридических экзаменов, — возмутился господин доктор Эркель.
Ах ты боже мой. Я распиливаю самого крупного преступного клиента в истории фирмы, а на меня злятся за то, что я возразил секретарше? Я не смог сдержать смех.
— Вы находите это забавным? — выпалил господин доктор Даннвиц.
— Нет, я не нахожу это забавным.
— Фрау Брегенц работает в этой фирме уже двадцать лет. Вы ничем не лучше ее, хоть и получили высшее образование. У нас тут недопустимо такое сословное высокомерие.
— Спасибо за ваше замечание, господин Эркель.
— Господин доктор Эркель, — уточнил тут же господин доктор Эркель.
Так как в моем расслабленном настроении мне совершенно не хотелось накалять обстановку, я попытался дипломатично найти выход из ситуации.
— Послушайте, у меня и в мыслях не было обидеть фрау Брегенц. Но когда я в свободную от работы субботу — субботу, посвященную ребенку, — прихожу с дочкой в офис и при входе на меня срываются с цепи, это не способствует здоровой рабочей атмосфере. Она облаяла меня, я облаял ее в ответ. Как по мне, так мы можем попросить прощения друг у друга, и делу конец.
На мой взгляд, я действовал очень осознанно. Мои слова звучали уверенно, дипломатично и отвечали требованиям моих собеседников. Так мне казалось.
— Фрау Брегенц не за что просить у вас прощения, — выдал в ответ господин доктор Эркель. — Офис — это не детская площадка. Ваша дочка изрисовала весь конференц-зал.
Я сделал глубокий вдох, представил озеро за окном кабинета и почувствовал почву под ногами.
— Дома я решаю этот вопрос с помощью очистителя для стекол и кухонной тряпки.
Я не узнавал себя. Неужели это я только что хладнокровно дал своим шефам совет по домашней уборке, вместо того чтобы дрожать от страха перед ними?
— Вы нанесли фрау Брегенц оскорбление, граничащее с сексуальной дискриминацией. Подобного мы не потерпим. У нас здесь царит равноправие, — вырвалось из уст господина доктора Даннвица.
Совершенно очевидно, что тут мой эксперимент с приписанной благожелательностью натолкнулся на жесткую реальность. Я переключился на адвокатский модус и начал сыпать аргументами.
— Что касается равноправия, сколько женщин-партнеров сейчас в фирме? — поинтересовался я.
— У нас нет партнеров женского пола, — донес до моего сведения господин доктор фон Дрезен.
— И это называется равноправием без дискриминации, — констатировал я.
— Что вы хотите этим сказать? — проворчал доктор Эркель.
— Я лишь указываю на тот факт, что даже женщины, сдавшие два государственных экзамена, совершенно очевидно не могут сделать карьеру в этой фирме. Как раз из-за их способности рожать детей. Если у тебя нет юридического образования и нет детей, но ты двадцать лет отдала фирме, то этого явно достаточно как раз для того, чтобы сидеть за стойкой регистрации и орать на чужих детей. Так что давайте без этих ваших баек о равноправии.
У меня получилось очень аргументированно изложить свою мысль. Но я не совсем понимал, откуда во мне взялась такая самоуверенность: то ли благодаря дыхательным упражнениям, то ли в результате расчленения Драгана. То ли потому, что моего ребенка обвиняли в якобы плохом поведении? Наверное, из-за всего разом.
Но почему я здесь, собственно? Смешно даже подумать, что трое партнеров-основателей вызвали меня из-за репродуктивных проблем фрау Брегенц, обусловленных возрастом. А вообще, мне все это уже надоело. Сегодня я уже вдыхал благожелательность мира, надышался вплоть до отрицания реальности. Я не смогу долго притворяться, что способен безоценочно воспринимать реальные ляпы моих шефов. Во всяком случае, без глумления над моей любовью к самому себе. Осознанность требует, помимо всего прочего, правдивости. Но к счастью, в пособии Йошки Брайтнера имелся совет по общению с трудными собеседниками:
«Направьте вашу осознанность на оппонента, который настроен, как вам кажется, против вас. Дайте ему выговориться. Попытайтесь спокойно понять его чувства, ценности и представления».
Итак, я попытался дать возможность трем сидящим передо мной пижонам просто выговориться.
— Я запрещаю вам подобным образом… — начал было господин доктор фон Дрезен.
— Вы вообще ничего здесь не запрещаете!
Я решил, что дал им достаточно времени, чтобы выговориться. В тот момент мне стало ясно, что речь идет вовсе не о фрау Брегенц. Речь шла исключительно о Драгане. Доходном «паршивом» клиенте. Они понятия не имели, что он сделал в действительности. И понятия не имели, где он сейчас находится. И то и другое внушало господам страх. Они боялись, что сейчас на фирму обрушится целая лавина мафиозного дерьма. И чтобы мотивировать меня направить все это дерьмо в нужное русло, для начала нужно было поставить меня на место. С моим-то чувством долга я бы после нагоняя от угрызений совести принялся за дело и еще был бы благодарен за то, что таким образом смогу загладить свое «отвратительное поведение».
Ого. Трех секунд осознанного слушания хватило, чтобы понять, чего в действительности хотят от меня мои оппоненты. Они хотят моими руками вытаскивать угли из костра, в котором горел Драган. Да пожалуйста. Хотят — получат. Но не так, как планировали. С незнакомой мне до сих пор ясностью я принялся внушать своим шефам страх перед неизвестной для них ситуацией.
— Вам не нравится, что моя дочка испачкала конференц-зал маркерами? Послушайте меня. — Я указал на титульную страницу бульварной газеты. — Этот клиент вашей адвокатской фирмы вчера ночью испачкал всю парковку кровью, пеплом, осколками гранаты и залил ее детскими слезами. И это для вас не так важно, как эмоциональное состояние недостойно состарившейся секретарши? На грязи, которую творят подобные типы, мы зарабатываем все наши деньги. Вы — значительно больше меня. И вот сейчас вы серьезно хотите обратиться ко мне с этой политкорректной белибердой?
Вот так осознанно поворачивают копье, которым пронзили врага.
— Если у вас с этим проблемы, вы в любой момент можете уйти.
— Возможно, проблемы будут у господина Серговича, если я уйду.
А вот так копьем наносят удар.
— К вашему клиенту мы еще вернемся.
