— Вам же надо на что-то жить. — Крис толкнула конверт обратно через стол, и тот застрял на полпути между ними, наткнувшись на что-то липкое. — Возьмите.
Мужчина оглядел ресторан. Хотя столики были пусты, у стойки появилась троица мужчин в джинсах и фланелевых ковбойках. Они подошли и расселись на высоких стульях. Все трое насквозь промокли. Пока мужчины сушили волосы и лица бумажными салфетками, официантка спешно налила им кофе.
Сидевший за столиком с Крис взял белый прямоугольник, опустил его к себе на колени и заглянул внутрь. Конверт был набит крупными купюрами.
— Это мои деньги. — Испугавшись, что прозвучало это довольно гнусно, она быстро добавила, придав голосу самое смиренное звучание: — Я копила. Муж об этих деньгах не знает. — Отпив кофе, она взглянула в ресторанное окно. Дождь смыл пешеходов с тротуаров, зато улицы были забиты машинами. Ряды легковушек и грузовиков остановились на светофоре Седьмой улицы. Зажегся зеленый свет, и машины покатили вперед, поднимая в лужах волны. Поставив чашечку на стол, Крис вновь перевела взгляд на сидевшего напротив мужчину.
Тот, барабаня пальцами по конверту, сказал:
— И все же я не очень понимаю, что, по-вашему, мне с этим делать.
— Тратьте их на ваши… — она подыскивала подходящее выражение и вспомнила, как называла это Анна, — ваши праведные цели.
— Что вам известно про мои траты? Мои цели? Что вам рассказала Анна?
«Ну вот и обделалась», — подумала Крис. Он сердится, что Анна так много ей наболтала. Она проигнорировала вопрос.
— Тогда положите деньги на блюдо для пожертвований. Пустите их на какое-нибудь доброе дело. Анна говорила, что вы делаете добрые дела.
Это вроде его устроило, и он спрятал конверт во внутренний карман блейзера, после чего взялся за вилку и ткнул в последний кусочек своего пирога.
— Скажите точно — зачем я здесь? Не затем же, чтобы служить ящиком для благотворительных пожертвований?
Крис прикусила верхнюю губу и перевела взгляд со стола на музыкальный автомат. Орбисон умолк. Теперь какая-то группа наяривала «Отель «Калифорния»». Она расстегнула две верхние пуговки форменного халата и отвернула ткань так, чтобы ему стал виден лиловый кровоподтек у нее на правой стороне груди чуть пониже ключицы. Мертвой фиалкой он впечатался в ее белую, как бумага, кожу.
— Он соображает, когда делает это. Бьет туда, где не будет видно. Лицо не трогает. Никогда не бьет слишком сильно, чтобы не сломать чего-нибудь. — Крис оторвала взгляд от музыкального автомата и посмотрела на собеседника. — Это не самый худший. Худшие показать не могу. На спине. На груди.
Бросив вилку, он вскинул руки ладонями вверх:
— Перестаньте.
— А после этого Ной заставляет меня принимать ванну с ледяной водой. Чтобы не распухало. И в наказание за то, что я плачу. Потом отправляет меня спать, чтобы самому уйти из дому. Наведывается к кому-то, я даже не знаю к кому. Он месяцами не спит со мной, а уж он-то точно из тех мужиков, кому это требуется постоянно. — Крис застегнулась. — Нашу дочь он не бьет. Во всяком случае, до сих пор не бил.
— Полиция?
— Они мне никогда не верили. Даже если бы поверили, ему бы ничего не сделали. Он не стоит у них на учете. Даже штрафа за стоянку в неположенном месте он никогда не платил. Говорит, что если его когда-нибудь прищучат, он меня потащит за собой, так устроит, что я больше никогда не увижу дочь. И он это может. У него есть деньги и адвокаты! — Она посмотрела на собеседника. — Анна говорила вам, кто он такой?
— Она всего только назвала мне ваше имя, — невозмутимо отозвался он. — Вы обо мне знаете больше, чем я о вас.
— Неправда. Я даже имени вашего не знаю. — Она умолкла, ожидая, что он назовет себя.
Мужчина вновь взял вилку, наколол на нее кусочек пирога.
— Ваш муж… — Он отправил кусочек в рот и принялся жевать.
— Он фармацевт, у которого серьезная беда с наркотиками. Это стало и моей бедой, и бедой для других людей, хотя они даже не знали об этом.
У ее собеседника между бровей пролегла бороздка. Положив вилку, он отодвинул пустую тарелочку в сторону.
— Что вы имеете в виду?
Набрав побольше воздуха, Крис принялась рассказывать:
— Начал Ной с того, что крал поступавшие товары у покупателей, таскал у людей таблетки. Те и не думали проверять, к тому же старики не так хорошо видят. Они ему доверяли. Доверяли ему свои жизни. А он стоял за прилавком, уже набравшись.
— Чего?
— Первой его любовью был кодеин. Потом он протопал весь путь на улет. Оксиконтин[598] стал одним из его любимчиков. — Она поднесла к губам чашку с кофе, сделала глоток и поставила чашку на стол. — Впрочем, он отошел от рецептурных лекарств и теперь залетел на еще более опасную высоту. Теперь он сам должен платить.
Мужчина взял чашку с кофе в обе руки.
— Но если он своим пристрастием убивает одного только себя…
— Это еще не все. — Крис смотрела прямо перед собой. Мимо собеседника. Она покусывала нижнюю губу и крутила влажный локон, спадавший на лоб.
— Миссис Станнард, все это не выходит за рамки…
— Крис.
— Крис. Если ничего больше в этом нет…
— Вы не понимаете! — перебила она и, перегнувшись через стол, схватила его за руку. — Он убивает людей прямо сейчас. Пока мы с вами тут сидим.
Мужчина подался вперед:
— Расскажите подробнее.
— Много лет он скакал из одной аптеки в другую. Всегда уходил прежде, чем у кого-нибудь открывались глаза. Никогда не работал в моей больнице, слава Богу. Чаще всего где-то в городе.
— Дальше.
— На последнем месте он получил возможность проделывать большую гадость. Он смешивает лекарства в баллончики для внутривенных инъекций, которые продаются врачам-онкологам.
— Химиотерапевтическое лечение.
Крис мрачно кивнула.
— Гемзар. Таксол. Жидкое золото.
— Он крадет пакетики с этими лекарствами? Продает их на черном рынке?
— Кое-что похуже. Заковыристее. — Она опять закусила нижнюю губу. — Он разбавляет лекарство соляным раствором. А счета врачам выставляет как за полноценное лекарство.
— И сколько же он может на этом заработать?
— Один врач покупает у него этих лекарств на сотню тысяч долларов.
— В год?
— В месяц.
Человек, сидящий перед ней, снова подался всем телом вперед.
— С жидким золотом это точно.
— Он нажил деньги, но ему постоянно хочется больше. Нужно больше, чтобы вкладывать в свои побочные операции. — Крис отодвинула в сторону тарелочку с пирогом, к которому так и не притронулась, и сложила обе руки на столе. — Дело, разумеется, не в деньгах. И не в его пристрастии к наркотикам. Он бьет меня и обманывает — но дело даже не в этом. Мы с дочерью могли бы и убежать, спрятаться от него. Я на такой случай вернулась на работу. И отложила на черный день вполне достаточно. Но все это не имеет значения. А имеет значение то…
— Очень больные люди получают разбавленные водой лекарства. — Он выпрямился на стуле и спросил: — Давно он этим занимается? Как вы об этом узнали?
— Уже пару лет, как у Ноя своя фармацевтическая лаборатория. Как-то во время очередной попойки он мне все и вывалил. Это было в прошлую зиму, сразу после того, как моя мама умерла от рака яичников. — Она вновь устремила взор в окно и говорила, обращаясь к оконному стеклу: — Ее лекарства готовились у него в лаборатории.
— Ваша мама… Соболезную.
Продолжая смотреть в окно, она поздравила себя с тем, что верно разгадала его: «Как пить дать маменькин сынок».
— Даже если его поймают и осудят, он никогда не получит по заслугам. А он должен получить, пока не умерла еще чья-то мать. — Крис повернула голову от окна и глянула на сидевшего напротив. — Анна сказала, что вы можете помочь.
— А как вы с Анной узнали друг друга?
— По больнице. Не только в этот раз. Она у нас и раньше лежала, и не раз.
— Меня удивляет, что мы с вами никогда не встречались. — Он осушил чашку и поставил ее на стол.
