Ответил сонный голос.
— Тило?
Она услышала, как Тило сквозь зубы застонал.
— Тило, приезжай, пожалуйста, ко мне.
Он громко зевнул. Она готовилась к тому, что он отвертится, но он сказал только:
— Хорошо. Через двадцать минут буду.
Она поставила на кухонный стол бутылку красного вина, которую достала из погреба, сыр и фрукты. Ей больше не хотелось спать. Ей хотелось, чтобы Тило ее выслушал, поговорил с ней, обнял и занялся с ней любовью. Именно в такой последовательности. Она всегда знала, что родилась под счастливой звездой, иначе Тило ей было бы не видать.
Я была счастлива, даже говоря о нем. Мне не нужно было закрывать глаза, чтобы увидеть его лицо — оно стояло передо мной.
— Ничего себе, — удивлялась Мерли, — да ты серьезно влипла, подруга.
— Ты его видела, — продолжала я, — вчера в кафе. — Я описала его, но Мерли так и не вспомнила вчерашнюю встречу.
Ей хотелось знать все: как зовут, сколько лет, где работает, где живет. Для меня же это все не имело значения. Во всяком случае, пока. Об этом мы не говорили.
— Ну хорошо, а о чем вы говорили?
Он рассказывал мне о своем детстве, о том, как его избивал дед. Я даже дотронулась кончиком пальца до бледных шрамов у него на лбу. Правда, он нервно вздрогнул. Я пообещала, что никогда и ни за что не причиню ему боль.
А я рассказала ему о Каро. Не припомню, чтобы я когда-либо так долго говорила о ней. Он слушал со слезами на глазах.
— Ты когда последний раз видела плачущего мужчину? — спросила я у Мерли.
— Никогда не видела, — покачала головой она.
— Но он настоящий мужчина!
— Неужели ты успела в этом убедиться?
— Ах, не говори глупостей! Я имела в виду, что он… ну… он похож…
Выслушав мое бормотание, Мерли поморщилась и сказала с усмешкой:
— Итак, давай подведем итоги: его зовут Нат, ему около тридцати, он настоящий мужчина, но не стыдится плакать, и он обвел тебя вокруг пальца за каких-то три часа. Верно?
— Ты так говоришь, будто это какая-то мыльная опера.
— А что это, по-твоему, такое?
Мерли вдруг заплакала.
Клаудио. Хоть бы она быстрее о нем забыла.
Я сунула ей в руку носовой платок и приготовилась к долгой ночи.
Он не мог уснуть. Луна светила слишком ярко в жаркой ночи. Жара последних нескольких дней скопилась у него на чердаке. Открытые окна не помогали, лишь мошкара набивалась в комнату. Голос Ютты неотступно звучал в ушах. Глубокий и мягкий. Чудесный голос. Она рассказывала ему о Каро, а он с трудом сдерживал слезы. Если бы не Ютта — не ее маленькая родинка на виске, ямочка на подбородке, завиток на лбу, — он бы расплакался. Ее красота помогла ему сдержаться. Да, Ютта была красива. Она была красива особой красотой — благородной, он бы сказал. Красотой того рода, которую трудно не узнать с первого взгляда и трудно забыть.
Он говорил ей правду и неизбежную ложь. Когда-нибудь он сможет во всем ей признаться, и она поймет и не отвергнет его. Он убил ее подругу.
Внезапный приступ дрожи потряс его, и он натянул на себя одеяло. Нат. Надо не забыть, как он ей представился. Вроде бы нетрудно. Простое сокращение. Нельзя допускать ошибок. В ней есть что-то, что делает ее достойной любви всей его жизни.
Когда Тило уехал, Имке позвонила девочкам и напросилась к ним на завтрак. Девочки, только что из постели, ей весьма обрадовались, как и теплым булочкам, что она привезла с собой. По кухне носились две кошки, гоняясь за комками пыли. Имке пожалела, что это не собаки, большие, надежные звери.
Напрасно она надеялась, что девчонки раскроют ей свои секреты, позволят не чувствовать себя такой бесполезной и беспомощной. Но они болтали обо всем на свете, искусно избегая главной темы.
Имке сразу заметила перемены, произошедшие с Юттой, — та светилась от счастья.
— Тот молодой телеоператор? — поинтересовалась Имке, а про себя подумала: моя золотая девочка.
Аура счастья окружала ее дочь, точно невидимые одежды, придающие неуязвимость. Впрочем, Имке тут же с тоской вспомнила, что и Каро была влюблена, и любовь не уберегла ее.
Нет, это был не тот телеоператор. Ютта сказала, что они познакомились только вчера. Он не мальчик, как ее прежние приятели, а лет на десять старше, взрослый мужчина. Это насторожило Имке — ведь сама Ютта была еще сущий ребенок. Однако она по опыту знала, что переубеждать Ютту бесполезно — она послушает и сделает все в точности наоборот.
— Будь осторожна, — сказала она, — ты не должна никому слепо доверять, особенно сейчас. Обещаешь?
Ютта кивнула. Ей лишь бы отвязаться. Старая как мир история: мамочка, я его люблю.
— Мама, я влюбился.
— Натаниел, мальчик мой, где ты?
Почему она никогда не слушает?
Она расплакалась. Он терпеть не мог, когда она плачет. Он не хотел нести за нее ответственность. Разве я сторож матери своей? — спрашивал он себя.
В свое время бабушка заставила его зазубрить наизусть чуть ли не всю Библию. Теперь у него на любой случай были готовые цитаты. Конечно, он их переиначивал на свой лад. Наверное, это была запоздалая месть.
— Мама, ты меня слышишь? Я влюбился.
Словно это имело значение — слышит она его или нет. Она ни разу не удосужилась его выслушать, ни единого раза за все детство.
— Ах, Натаниел, ты всегда так говоришь. Где ты, ответь!
Его бесил этот жалобный, заискивающий тон ее голоса. Неужели она в самом деле надеется его разжалобить? Он в сердцах бросил трубку.
У телефонной будки стояла какая-то девушка и курила. Надо завести мобильный телефон. Это удобно и никто не сможет подслушать твои разговоры. Мать всегда выводила его из себя. А порвать с ней окончательно у него не хватало духу.
Проходя по деревне, он с удовольствием рассматривал людей и строения. Здесь он никогда не был, и это внушало ему ощущение безопасности. Подумав о Каро, он не почувствовал боли. Каро отошла куда-то в глубь сознания, стала воспоминанием, которому со временем суждено было побледнеть, если не исчезнуть совсем. Хотя он по-настоящему ее любил.
Нагулявшись до боли в ногах, Натаниел зашел в придорожное кафе и заказал эспрессо. Он устроил себе полдня отдыха и развлечений. Время от времени он нуждался в подобном отдыхе — нельзя ведь постоянно пахать, так и умереть недолго.
Мимо проходили девушки и молодые женщины. Они купались в солнечном свете — солнце сияло у них в глазах, переливалось в волосах. Натаниел наблюдал, не чувствуя ничего особенного. Он любовался ими, как мог бы любоваться картиной. Но не хотел их. Какое счастье!
Он лениво откинулся на спинку стула и надел темные очки. Сквозь темные стекла все выглядело еще лучше, спокойнее. Вся жизнь была впереди. Чудесная жизнь. Он мечтал о такой жизни. Рядом с женщиной, которая заставит его забыть о других.
— Ютта, — шепнул он, смакуя на губах нежный вкус ее имени.
Мерли накормила кошек и стала собираться на встречу своей группы. Ютта снова болталась где-то со своим приятелем. Третий день кряду. Когда она возвращалась, Мерли уже спала. При таком режиме продолжать поиски убийцы Каро не было никакой возможности. Она по-другому представляла себе их каникулы. Она так злилась на Ютту, что даже не интересовалась больше, как проходят их свидания. Пусть себе барахтается в своей любовной луже. То же самое было и с Каро. Странно, неужели она не понимает? Выйдя на площадку, Мерли сердито захлопнула за собой дверь. Ей вдруг захотелось плакать.
Лучшего заголовка для статьи и придумать было нельзя. С самого утра шеф кипел при температуре сто восемьдесят градусов, являя собой иллюстрацию для книжки о холериках. Потный и красный, он ревел, размахивал руками, носился по кабинету и один раз даже выскочил за дверь, причем так хлопнул дверью, что дверное стекло треснуло посередине. Берт, подобно большинству его коллег, взирал на это представление безучастно. Им было не привыкать. Иногда ему даже казалось, будто взрывы у шефа происходят согласно какому-то закону природы, что есть неизбежное зло. Их положено пережить и возвращаться к работе.
