— Отец рассказывал мне, как все было. Она сказала, что должна поехать на конференцию в город. Я что-то припоминаю, помню, отец был тогда злой, они даже поссорились. Это было в воскресенье, двадцать четвертого декабря.
Эрен смотрел на друга, и сквозь слезы весь мир казался ему искореженным. И Эрен подумал, что теперь, наверное, он таким останется навсегда.
— Не на конференцию она собиралась. А на встречу с ним. И погибла. Ее сбила машина, когда она шла к нему.
Эрен вытер глаза и шмыгнул носом.
Морган еще раз посмотрел на фотографию.
— Но…
Неожиданно оживившись, Эрен собрал лежащие на полу бумажки. Побросал их в сундук и выхватил из рук Моргана письмо с фотографией. В последний раз посмотрел на улыбающиеся лица Джеффериса и матери и отправил снимок туда же.
Морган встал.
— Послушай, Эрен, я…
— Замолчи.
— Так он в самом деле это сделал?
— Там окно было широко раскрыто. В кабинете математики. Он легко мог выбраться, потихоньку пройти к машине и ждать.
— А почему полиция ни о чем не догадалась?
— Не знаю.
Собственный голос вызывал у него отвращение. Он был какой-то… поникший.
— Но ведь полиция обязана все знать?
— Не знаю. У них своя версия. Он был тяжелым человеком. С проблемами. Все говорило о том, что он покончил с собой.
Эрен захлопнул крышку сундука. Казалось, все яснее ясного, яснее и быть не может. В этом сундуке, как в гробу, похоронен целый мир, и он вбил последний гвоздь в крышку его гроба. Вместе с виной его отца.
Эрен покрутил колесики замка, выставив случайную комбинацию. И полез вниз, как зомби, не соображая, что делает.
Он сам не помнил, как оказался в своей комнате. Бросил фонарик, сел на пол, прислонившись к кровати. Опустил голову на колени и заплакал. Плакал долго, оплакивал и мать, и мистера Джеффериса, и отца, и самого себя.
Наконец он поднял голову: в комнате стоял полумрак. За окном совсем стемнело, Морган сидел за столом, не сводя с него глаз.
— Он убил мистера Джеффериса… — сказал Эрен, и непонятно было, вопрос это или утверждение.
Он обхватил голову руками. До него наконец со всей ясностью дошло, что произошло. Его собственный отец — убийца. Он нисколько не сомневался, что это правда, но как же ему хотелось, чтобы все оказалось не так. Его отец накинул ременную петлю вокруг шеи мистера Джеффериса, вздернул его, подвесил к трубе, торчащей посреди потолка в классе, а потом удрал через окно. Его собственный отец.
— Ты только представь себе, как мы теперь прославимся, — тихо сказал Морган.
Эрен поднял голову, посмотрел на друга.
— Что? — переспросил он.
— Ну, то есть представь: твой собственный папаша — убийца. Мы прославимся, весь город будет о нас говорить. Юные сыщики.
— Что ты такое говоришь, черт возьми?
— Мы с тобой раскрыли убийство. Ты только подумай, о чем речь, слышишь? Мы узнали, кто убил мистера Джеффериса, и станем знаменитыми!
Отчаяние Эрена вдруг окрасилось еще одним чувством: раскаленной добела яростью.
— Да ты понимаешь, что говоришь, черт тебя побери? — прошипел он.
— Когда мы всем расскажем, сразу прославимся!
— Ты чокнулся? Я делал это только потому, что считал — так будет правильно.
— Да? — Казалось, Морган искренне удивлен, будто для него все это было лишь забавой, игрой. — Я тоже с самого начала так думал, но вспомни наш разговор после Рождества. Ты же сам говорил, что мы прославимся, для того и ведем расследование.
И Эрен впервые вдруг ясно увидел перед собой настоящего Моргана. Отвратительная, пустейшая тварь, инфантильный и безответственный щенок. Такой во всем, даже в ситуации, когда у лучшего друга рушится мир, видит лишь удачную возможность чего-то добиться для себя. Нет, Морган больше ему не друг.
— Никто не должен об этом знать, — процедил он.
— Что?
— Никто и никогда не должен узнать, что совершил мой отец.
— Но, Эрен…
— Ни один человек, ты понял? Ни одна живая душа. У меня погибла мать. И я не хочу терять еще и отца.
— Но, Эрен…
Этот момент Эрен запомнит на всю жизнь. Запомнит, как ему было одиноко, каким маленьким казался он сам себе в огромном мире, где правит злость. Запомнит, как горячие слезы капали на синие джинсы, оставляя темные пятна, запомнит ребячески-глупое лицо Моргана. Но ярче всего в его памяти отпечатаются пять слов, сорвавшихся с языка придурка:
— …я же мечтаю стать знаменитым.
В глазах у Эрена потемнело, он бросился на бывшего друга. Морган вскочил со стула, и от резкого толчка тот врезался в стенку. Эрен наткнулся на стол, ударился головой и заорал от боли.
Морган ошарашенно смотрел на него, защищаясь поднятыми руками.
— Вали отсюда, — проговорил Эрен не своим голосом.
Морган продолжал смотреть на него.
— Вали отсюда! — заорал Эрен и снова бросился вперед.
Моргана как ветром сдуло из комнаты, и Эрен громко захлопнул за ним дверь. Слышно было, как тот катится вниз по лестнице, как стукнула входная дверь.
Эрен упал на колени и завыл — о, какой чуждый, какой горький звук вылетел из его гортани! Потом подполз к кровати, кое-как забрался под одеяло — ему казалось, что оно защитит его. И так лежал без движения, и только слезы текли на кремовые простыни.
«Мистер Джефферис мертв, и убил его мой отец», — думал он. Все улики хранятся там, на чердаке. Зачем он это сделал? Считал, что мистер Джефферис виновен в смерти матери? Как мог его отец совершить такое? Как такое вообще можно совершить? Убить человека! Все последние несколько месяцев его мучила бесконечная череда подобных вопросов.
— Мне очень жаль, Эрен. Прости меня, — сказал ему в тот день отец.
Теперь-то понятно, что означали эти слова.
Отец повторял эти слова снова и снова. Тогда Эрен не понимал, зачем он это делает, совсем не понимал. Теперь понимает. Но лучше было бы не понимать и дальше. Лучше было бы вообще не лезть в это дело, бросить проклятое расследование. Чего он достиг? Впрочем, он знает, зачем полез. Он хотел доказать, что учитель не покончил с собой, доказать, что мир не столь мрачен, не столь плох, как может казаться. А теперь кажется, что хуже и быть не может.
Он лежал и думал, как жить дальше. Интересно, размышлял он, если хорошенько постараться, если как следует внушить себе, можно ли умереть прямо здесь, в теплой постели? Если очень захочешь умереть, можно заставить себя это сделать? Наверное, все-таки нет, тем более что он понимал: так не должно быть.
Надо жить дальше. Надо найти в себе силы жить, даже если кажется, что сил больше нет. Никто не должен знать, до чего он докопался, особенно отец. Все останется у него в сердце, он замкнет сердце на ключ, а ключ выбросит. Заставит себя забыть этот кошмар. Отец есть отец, он должен оставаться его отцом. Должен, чтобы Эрен смог жить дальше.
Эрен лежал долго, он и не думал, что можно так долго пролежать в постели; дыхание его успокоилось, слезы высохли. Он смотрел на свои руки, представлял, как вот эти руки надевают петлю на шею мистера Джеффериса, подтягивают его к трубе под потолком. А потом стал думать о матери. О том, какой она казалась счастливой с мистером Джефферисом, какой всегда была ласковой. И с лицом матери перед глазами Эрен совсем успокоился и погрузился в спокойный сон.
А где-то около часу ночи он проснулся, услышав, как хлопнула дверь, — вернулся отец.
Сны потом он видел дурные, неприятные, сопровождаемые воплями сирен, засевших у него в голове. Но когда открыл глаза, сирены продолжали вопить. Он сел на постели, одеяло сползло. В комнате было светло, в окно светило солнце и слепило глаза. Он вскочил, выглянул на улицу, и сердце у него заныло.
Сцена, открывшаяся перед ним, была отвратительна. На тротуаре стояли две полицейские машины, рядом — двое полицейских в форме, они о чем-то разговаривали. Из окон с противоположных домов выглядывали любопытные соседи, происходящее их очень интересовало. Старичок и старушка из дома напротив даже вышли на крыльцо, нисколько не скрывая назойливого любопытства.
