У нее вышло, что их клиент неженатый и инфантильный (либо наоборот). Что он единственный сын властной матери, в детстве подвергавшийся моральному или физическому насилию. Что он религиозен. Умен. Необщителен. Осторожен. Отличается низким порогом агрессии. Сексуально неопытен.
— А отчего вы нигде не указали, что он извращенец? — спросил Берт.
— Потому что мы не оперируем подобными категориями, — отрезала психолог. — Это ненаучно.
— Ну и зря. Если эти маньяки не извращенцы, то кто еще?
Ни для кого не было секретом, что они не ладят. Берт больше полагался на собственное чутье, чем на научные гипотезы психолога. И чутье подсказывало ему, что он должен искать этого бойфренда. В отличие от остальных Каро не была изнасилована. Означало ли это, что убийца любил ее?
Берт открыл окно, снял пиджак и снова вынул из ящика ее стихи и дневник. Правда лежала перед ним на столе — нужно было лишь увидеть ее.
Она была не такая, как Каро. Серьезнее. Сдержаннее. Колючка. Недотрога.
Натаниел сразу понял, кто из них Ютта, а кто Мерли. Помимо всего прочего, времени на борьбу за права животных у него совершенно не было. Недавно по радио передавали, что на немецкую овчарку, содержащуюся в квартире, положена большая площадь, чем на ребенка. Куда катится мир?
Однажды вечером он сидел в машине у соседнего с ними дома и ждал. И дождался: они появились. После работы он никуда не торопился. Вышел и пошел следом. В мозгу промелькнула мысль о Каро. Боль еще не отпустила.
Его бабушка всегда говорила, что время — лучший лекарь. Ах, если бы это было так! Но даже в детстве он понимал, что пословицы врут. Есть раны, которые не затянутся никогда.
Ютта и Мерли шли, держась за руки, и разговаривали, но не хихикали, как обычные девицы. Их траур тоже продлится долго.
Они остановились у «Одеона» и стали рассматривать афиши. Кино. Неплохо. Темнота в зале позволит ему подобраться к ним поближе. Он был рад, что они выбрали комедию. Смех способен гораздо больше рассказать о человеке, чем слезы. А потом он сидел позади них в темноте так близко, что руку протяни — и коснешься.
Имке все писала и писала. Слова безудержно выплескивались из нее. И все благодаря Каро и ее стихам. Имке писала с чувством, что совершает плагиат, но что ей оставалось делать? Нарочно прервать этот поток? Любовь Каро к этому таинственному человеку заставила любовную линию в ее романе заиграть новыми красками.
Имке заглушала ропот совести, говоря себе, что ее книга послужит Каро памятником. Однако внутренний голос настойчиво твердил, что это не совсем так, что она эксплуатирует Каро самым низким и постыдным образом.
Эдгар и Молли спали на коврике у окна. Им нравился тихий шум компьютера и стук клавиш. За окном все блестело и переливалось в лучах солнца — природа воспрянула после недавнего дождя. Идиллия. И вся земля — насколько хватало глаз — принадлежала ей. Она так и не свыклась со своим богатством. Ее втайне посещал страх, что как-нибудь она проснется и поймет, что это только сон.
Зазвонил телефон. Имке не сняла трубку. Когда ее посещало вдохновение — как сейчас, — она не позволяла себе отвлекаться, чтобы не спугнуть его. А может, опубликовать стихотворения Каро? Посмертно. Действительно, была бы память… Нет, это позже. Сейчас не время думать об этом.
И об убийстве Каро ей больше тоже не хотелось думать. Сколько можно, в самом деле? От этих мыслей у нее внутри высохли все слова. Особенно она избегала мыслей об убийце — словно из боязни бросить вызов судьбе и подвергнуть опасности Ютту и Мерли.
Еще несколько страниц — и она позвонит девочкам, чтобы убедиться, что с ними все в порядке. Всего несколько страниц. Ведь она так долго не писала!
Мы заслужили поход в кино. Целый день мы потратили на то, чтобы заново обыскать комнату Каро, надеясь обнаружить то, что укрылось от глаз полицейских.
— Каждый нормальный человек получает любовные письма, — простонала Мерли, закрывая ящик письменного стола. — Но почему не Каро?
— Потому что она была ненормальная, — в сотый раз повторила я избитую истину.
Каро обладала сорочьей привычкой к собирательству. В ящиках у нее валялись пуговицы, открытки, камешки, птичьи перышки, стеклянные бусины. Может быть, что-то из этого добра подарил ей загадочный бойфренд. Но как об этом узнать?
В проигрывателе остался диск Фила Коллинза. Последний диск, который слушала Каро в своей жизни. Мы взглянули на обложку с названиями песен: «Идем со мной», «Ты сводишь меня с ума», «Не могу перестать любить тебя» — все они обрели сейчас особый смысл. Может быть, одна из песен была «их» песней, если верить, что с каждой историей любви связана своя песня.
Кто ты?
Все незаданные вопросы,
Все неспетые песни,
Девять непрожитых жизней…
А у тебя на устах
Жуткая красная и сладкая
Улыбка.
Прочитав это стихотворение, я совершенно ничего не поняла, но испугалась. Особенно слов про жуткую улыбку. Почему она красная и сладкая? Он красил губы? Трансвестит?
Я припомнила наш последний разговор с Каро и как она переживала, что он гей. Почему я тогда так невнимательно слушала ее? Почему не заставила рассказать об этом парне, несмотря на его запреты? Наша щедрая, влюбчивая Каро втюрилась в человека, который не трогал ее, потому что хотел убедиться, что они истинно любят друг друга. Форменный садист.
— Можно ли влюбиться в того, кого ты боишься? — спросила я Каро.
— Можно бояться того, кого ты любишь, — ответила она.
Мы молча продолжали наш обыск. Результатом наших усилий явились две новые для нас вещи — черный хлопковый платок и засушенный цветок. Белое соцветие и три зеленых листика. Платок лежал в отделе для белья, а цветок Мерли нашла в книге стихов Рабиндраната Тагора. Мы не знали, для чего они нам, но отложили их в сторону с чувством, что продвинулись на шаг вперед.
Так что мы заслужили эту комедию. И смех… Нам придется заново учиться смеяться. В последнее время все нам только и твердили: жизнь продолжается. И как бы мы ни противились, это была правда. А чего мы ожидали? Что жизнь остановится?
— Мы, люди, — вроде муравьев, — шепнула я на ухо Мерли, — копошимся себе, пока нас не раздавят, но и тогда копошение не прерывается, потому что другие муравьи продолжают свое дело.
— Заткнись! — Мерли сунула мне в рот пригоршню попкорна.
И это было правильно. Мы все должны смеяться и есть попкорн, пока мы живы. Потому что потом мы умрем.
Он не слышал, что они говорят, хотя был так близко, что чувствовал тепло их тел.
— Ютта — это настоящее сокровище, — сказала ему как-то Каро, — если бы не она, меня бы уже и не было. Или меня заперли бы в сумасшедшем доме. — И она улыбнулась и трогательно сморщила нос, как ему нравилось.
И Каро была не из тех, кто рисуется. Она произнесла это совершенно естественным, правдивым тоном, без тени преувеличения. А Мерли ей была дорога своим воинственным духом. Она восхищалась ее политической стойкостью. Каро, кажется, была убеждена, что Мерли — крупная политическая фигура.
Постепенно он узнал о подругах Каро больше, чем хотел знать. Он провел одну ночь у них в квартире. Каро читала ему Рабиндраната Тагора. Он даже был тронут его простым и ярким языком, хотя и не любил поэзию. Из соседних комнат не доносилось ни звука. Все спали. Весь город погрузился в сон. Ночью, прокравшись в ванную, он с удивлением рассматривал бутылочки, баночки, пузырьки и тюбики, заполонившие все горизонтальные поверхности.
Заглянул он и на их неприбранную кухню. На столе были остатки ужина, в раковине — грязная посуда. Разделочный стол тоже был замусорен какими-то очистками и обрезками.
