— Но если Клара помогала тебе, почему ты была так враждебно настроена к ней?
Моя мать снова очаровательно улыбнулась:
— Я не люблю женщин, Фея. Знаю, звучит ужасно, но это правда. А Клара к тому же постоянно демонстрировала свое моральное превосходство. Она была лучшей из женщин, она заботилась о моем ребенке, которого я бросила, и о моем муже, которого я не заслуживала. Но почему она не завещала свои деньги тебе?
Моя мать была жадной.
— Ты же сама говорила, что деньги не играют никакой роли. Кроме того, у меня их вполне достаточно.
Би бросила на меня недовольный взгляд, и я поняла, что меня она тоже терпеть не может. В лучшем случае я была ей безразлична. Официант унес ее полную еды тарелку, и Би стала щипать хлеб, лежавший на столе в плетеной корзинке. Постепенно она съела все до последнего кусочка. Би пила дорогое бордо с такой же равнодушной небрежностью, как и ту бормотуху, которую наливал ей Джордж в пабе. Би не умела ценить качество жизни и не понимала ценности денег.
— Я очень рада за тебя, — сказала она. — Но мне жаль, что ты никого не любишь.
Неужели Би не знает, что я любила Клару? Конечно, моя любовь была несовершенной. Но я уверена, что женщины больше заслуживают любви, потому что умеют отвечать на чувства. Мне хотелось, чтобы Би перестала разглагольствовать и наконец назвала сумму. Я устала. Правда заключалась в том, что я и Би не нужны были друг другу.
— А откуда у тебя деньги? Это наследство, оставшееся от отца?
Голос Би звучал раздраженно. Ей не нравилась роль просительницы. К тому же рядом с ней не было преданного обожателя, необходимого ей как воздух. Официанты казались Би надменными, а посетители, по ее мнению, были сплошь скучными обывателями. Меня она, по-видимому, воспринимала как надоедливое напоминание о прошлом, о котором не желала вспоминать. Кроме того, я женщина, а значит, являлась для Би потенциальной соперницей в делах любви.
— Нет, отец оставил одни долги. Мы с Кларой провернули несколько выгодных дел.
Я улыбнулась. Би сочла меня бесчувственной. Она заявила, что я холодная и злая. Смелое заявление, учитывая ее финансовое положение. Должно быть, она действовала на нервы всем своим любовникам завышенными требованиями и претензиями. Я люблю тебя, но за это ты должен любить меня еще больше. Я поклоняюсь тебе, но хочу, чтобы ты лежал у моих ног. Я умру ради тебя, но ты должен обещать сделать то же самое.
Почувствовав, что перегнула палку, Би улыбнулась и извинилась за свои слова. Она сказала, что похороны, а также подобные заведения, где сидят беззаботные люди, которых не волнует ничто на свете, оказывают на нее гнетущее впечатление. Потом стала обвинять сидевших вокруг нас посетителей в том, что они тратят огромные деньги на легкомысленные удовольствия, а затем упрекнула меня, что я тоже принадлежу к разряду потребителей. Такой воспитал меня Вондрашек. Что же касается Клары, то, по словам Би, она довольно странным образом участвовала в классовой борьбе…
Ее слова привели меня в бешенство. Я стукнула кулаком по столу и закричала на весь ресторан:
— Оставь Клару в покое! Скажи лучше, сколько тебе нужно?!
Иногда надо громко закричать, чтобы тебя услышали.
— Пятьдесят тысяч фунтов, — ответила Би.
Официант принес счет, и я, как всегда, внимательно изучила его, потому что не люблю, когда меня обманывают.
— Вся ваша пивная не стоит таких денег.
— Мы хотим перебраться в Дублин и открыть там новое заведение. Это заветная мечта Джорджа. — На глазах Би заблестели слезы. — Ты могла бы осчастливить нас.
Я положила на тарелку со счетом шестьсот марок, а потом взглянула на сидевшую рядом со мной старую голодную кошку, осколок моей семьи. Она мурлыкала и смотрела на меня влажными глазами. Я никогда не любила кошек. Совершенно бесполезные животные, если они не ловят крыс и мышей. Хотя, с другой стороны, смешно в моем положении рассуждать о пользе, которую приносит индивидуум обществу. Я сама никому не приношу никакой пользы.
— Я выпишу тебе чек, — сказала я, а затем проводила Би до такси, на котором она должна была отправиться в аэропорт.
Она добилась того, ради чего приезжала в Гамбург, и теперь вновь пребывала в веселом, приподнятом настроении, что меня раздражало. Чмокнув меня в щеку, Би села на заднее сиденье такси, положив свой отвратительный безвкусный рюкзачок на колени.
У Би не было немецких марок, и я заплатила таксисту за поездку в аэропорт, предварительно поторговавшись с ним… Моя мать заплела свои пышные волосы в косу и выглядела очень довольной. У женщин из семейства Вондрашек особый талант бесконечно брать, ничего не давая взамен.
— И напоследок, Би, хочу предупредить, что я даю тебе деньги в последний раз. Запомни это. Я — не Клара.
Она ничего не сказала. После ее отъезда я отправилась на кладбище. «Лето было очень просторным». Впрочем, я считаю Рильке напыщенным, высокопарным поэтом. Клара лежала под горой красных гвоздик, и я разговаривала с ней. Я знала, что и эта боль когда-нибудь пройдет. Я долго смотрела вверх и думала о том, что небо печалится вместе со мной. Однако оно было совершенно равнодушно к моему горю. Оно любило только себя.
Я люблю смерть, Клара, потому что она холодная и неподвижная. Я люблю жизнь, тепло, живой огонь. Я ненавижу прошлое, пепел воспоминаний. Жизнь, запертую в маленькие стеклянные ящички. От них надо спасаться, Клара, бежать на волю. Я хочу дышать, смеяться, хорошо есть и пить, целовать чужих мужчин и любоваться закатами. Хочу поднимать деньги, которые валяются прямо на улице.
На кладбищах часто можно встретить вдовцов. Я заметила одного из них неподалеку от могилы Клары. Проходя мимо, я споткнулась.
— Осторожно, — сказал он.
Мы познакомились. Вдовцов и сирот тянет друг к другу. Доктор Вальтер Хелмер потерял жену четыре месяца назад. Они попали в автокатастрофу. Супруга Вальтера погибла, а он получил увечья и с тех пор хромал и ходил, опираясь на трость. Мне понравились его седые, коротко подстриженные волосы и сделанное вскользь замечание о том, что деньги не могут заменить дорогого человека.
Мы гуляли по кладбищу, скорбя каждый о своей утрате, и разговаривали о политике. Впрочем, эта тема меня мало интересует. Вальтер оказался человеком ультраправых взглядов. Он считал Коля левым радикалом, а Аугштейна настоящим дьяволом в человеческом обличье. Мой новый знакомый ничего не имел против иностранцев до тех пор, пока они живут за границей. Вальтер говорил не умолкая, а я делала вид, что слушаю его. Удовлетворить мужское тщеславие очень несложно. Надо только молча внимать их болтовне и одобрительно улыбаться.
Мне понравился его особняк, к которому вела усыпанная гравием подъездная дорожка, обсаженная тополями. Его супруга собирала современную скульптуру, которая терялась в просторных комнатах среди антикварной мебели.
Вальтер называл меня «моя добрая Фея» или «моя милая детка». Он приглашал меня на обеды к себе на виллу или в «Ландхаус шерер» — единственный гамбургский ресторан, где, по его мнению, клиентов обслуживали подобающим образом. Вальтер требовал от окружающих уважения к себе и покорности. Особые проблемы у него возникали с молодежью. Обе юные дочери Вальтера учились за границей и, по его словам, были политически неблагонадежными. Я считала, что девушки правильно поступили, уехав подальше от такого отца.
Поняв, что он за человек, я придумала историю жизни, которая понравилась бы ему. Рассказала Вальтеру, что, будучи сиротой, выросла в монастыре, а затем изучала теологию в Вене. Я потеряла свою лучшую подругу Клару, о которой до сих пор скорблю. Вальтер рассказывал мне о своей супруге, дочерях и, конечно же, много говорил о политике. Он был уверен, что знает обо всем на свете, и не выносил, когда ему возражали.
Вальтера восхищало, что я слушала его, не перебивая, и со всем соглашалась. Он находил очаровательной мою улыбку. Время от времени он брал мою руку в свои ладони и гладил ее. Этот человек не казался мне чудовищем, поскольку носил дорогую черную обувь и соблюдал правила хорошего тона. На Рождество он обычно жертвовал значительную сумму в фонд Общества спасения потерпевших кораблекрушение. Вальтер способствовал созданию рабочих мест и улучшению народного благосостояния. Народ, по его мнению, приносит или вред, или пользу, и в большинстве случаев его существование ничем не оправданно. Почти все, что говорил Вальтер, было отвратительно или смешно — в зависимости от того, насколько серьезно его воспринимать. В его устах такие слова, как «право и порядок», приобретали угрожающий оттенок.
