Джейкоб, который устроился на широком сиденье в задней части автобуса, обнаружил, что на соседнем месте сидит девочка примерно одних с ним лет. Она была симпатичная и умненькая на вид, и вскоре они уже осторожно болтали. Джейкоб отвечал коротко, как будто каждое его слово — динамитная шашка. По лицу его расплывалась улыбка. Перед ним была девушка, которая ничего не слышала об убийстве и даже, похоже, не подозревала о том, что имеет дело с ботаником, который шарахался от девчонок и не отваживался даже смотреть им в глаза. Впрочем, это совершенно не мешало ему беззастенчиво пялиться на грудь этой отдельно взятой девчонки. Все это было настолько восхитительно нормальным, что мы с Лори изо всех сил старались не смотреть в их сторону, чтобы, не дай бог, ничего не испортить.
— А я-то думал, что в этой поездке мне обломится секс раньше, чем ему, — прошептал я ей на ухо.
— Я бы пока не стала сбрасывать тебя со счетов, — отозвалась она.
Когда наш микроавтобус наконец добрался до «Вейвз», мы проехали через величественные ворота, мимо ухоженных клумб, на которых цвели красные гибискусы и желтые бальзамины, и остановились под навесом перед главным входом в отель. Улыбчивые носильщики мигом расхватали наш багаж. Они были одеты в униформу, в которой сочетались элементы британского военного обмундирования — пробковые шлемы, начищенные до ослепительной белизны, черные брюки с широкими красными лампасами по бокам, — и яркие цветастые рубахи. Это было чумовое сочетание, как нельзя лучше подходящее солдатам курортной армии, армии приятного времяпрепровождения.
Мы получили ключи от нашего номера у портье за стойкой в лобби и обменяли деньги на местную валюту, имевшую хождение исключительно на территории «Вейвз», маленькие серебряные монетки, именовавшиеся песчаными долларами. Солдат в пробковом шлеме подал нам по приветственному бокалу ромового пунша, про который я могу сказать вам лишь то, что в него входил гренадин (он был ярко-красного цвета) и ром, после чего я немедленно заказал второй точно такой же, сочтя это моим патриотическим долгом перед псевдогосударством «Вейвз». Я дал солдату на чай, не знаю уж, сколько именно, ведь о курсе песчаного доллара по отношению к американскому представление имел самое смутное. Похоже, чаевые оказались щедрыми — тот немедленно сунул монетку в карман и произнес: «Все путем», без всякой логики, но с крайне довольным видом. Начиная с этого места мои воспоминания о первом дне нашего пребывания становятся несколько расплывчатыми.
И о втором тоже.
Прошу прощения за дурашливый тон, но правда заключается в том, что мы чувствовали себя отчаянно счастливыми. И свободными. Теперь, когда напряжение наконец-то нас отпустило, мы вдруг как-то слегка поглупели. Понимаю, что речь идет о вещах довольно невеселых. Бен Рифкин все же погиб, пусть и не от руки Джейкоба. Да и самого Джейкоба спасло лишь крайне своевременно случившееся второе убийство, организованное, так сказать, богом из тюрьмы, — этот секрет знал я один. И разумеется, несмотря на то что обвинение с нашей семьи было снято, в глазах общественности мы все равно оставались виноватыми в чем-то нехорошем и потому не имели никакого права быть счастливыми. Мы крайне серьезно отнеслись к строгому наказу Джонатана никогда не смеяться и не улыбаться на публике, чтобы никто, упаси бог, не подумал, что мы недостаточно серьезно относимся к ситуации, и, упаси бог, не решил, что мы не раздавлены. Теперь же мы наконец выдохнули и, измотанные, чувствовали себя пьяными даже тогда, когда вовсе ничего не пили.
Первые несколько дней по утрам мы отправлялись на пляж, а послеполуденное время проводили у одного из многочисленных бассейнов. Каждый вечер в отеле устраивали какое-нибудь развлекательное мероприятие. Это могло быть музыкальное шоу, или караоке, или конкурс талантов для гостей. Каков бы ни был формат, ведущие считали своим непременным долгом заставить веселиться до упаду всех до единого, чтобы никто не остался неохваченным. Они нараспев взывали к нам со сцены со своим ямайским выговором:
— А теперь все дружно па-то-па-ем и па-хло-па-ем!
И все собравшиеся с максимальным воодушевлением топали, хлопали и свистели. А после непременно были танцы. Тут уж без ударной дозы пунша было совсем никак не обойтись.
Мы ели как на убой. Шведский стол тут был за завтраком, за обедом и за ужином, и вся семья отъедалась за месяцы недоедания. Мы с Лори спускали наши песчаные доллары на пиво и пинаколаду. Даже Джейкоб впервые в жизни попробовал пиво.
— Неплохо, — провозгласил он с видом знатока, но до конца так и не допил.
Сын большую часть времени проводил со своей новой подружкой, которую — только не падайте — звали Хоуп, «надежда». Против нашего общества он тоже ничего не имел, но чем дальше, тем больше эти двое пропадали где-то вдвоем. Впоследствии мы обнаружили, что Джейк назвал ей выдуманную фамилию. Джейкоб Гольд, так он представился, позаимствовав девичью фамилию Лори. Потому-то Хоуп и не догадывалась о его уголовном прошлом. В то время мы даже не подозревали об этой маленькой хитрости нашего сына, так что нам оставалось лишь задаваться вопросом, почему эта девочка с ним кокетничает. Неужели она настолько увлеклась им, что ей даже не пришло в голову поискать его в «Гугле»? Стоило ей набрать «Джейкоб Барбер», как поисковик выдал бы ей примерно три сотни результатов (с тех пор их количество выросло еще больше). А может, она все знала и хотела таким причудливым способом пощекотать себе нервы, встречаясь с опасным парией? Джейкоб утверждал, что Хоуп не в курсе, а задать вопрос ей напрямую мы не осмеливались, опасаясь испортить первую хорошую вещь, которая случилась с сыном за очень долгое время. К тому же поначалу мы практически ее и не видели. Они с Джейком предпочитали общество друг друга. Даже если мы оказывались у одного и того же бассейна, они подходили к нам поздороваться, а потом устраивались где-нибудь поодаль. Однажды мы заметили, что они украдкой держатся за руки, растянувшись на соседних лежаках.
Хочу сказать — это важный момент, — что Хоуп нам нравилась, и не в последнюю очередь потому, что она делала нашего сына счастливым. В ее присутствии Джейкоб прямо-таки расцветал. Она казалась очень славной. Девочка была вежливая и воспитанная, со светлыми волосами и чудесным мягким виргинским акцентом, который на наш бостонский слух казался восхитительным. Она была чуть полновата, но чувствовала себя в своем теле вполне комфортно, настолько комфортно, что не вылезала из бикини, и нам это тоже в ней нравилось, — непринужденность, с которой она держалась, эта свобода от обычных болезненных подростковых комплексов. Даже ее невероятное имя было дополнительным штрихом к сказочной гармонии ее внезапного появления на сцене.
— Наконец-то мы обрели Надежду, — говорил я Лори.
По правде говоря, мы не были всецело сосредоточены на Джейкобе с Хоуп. У нас с Лори и без них нашлось чем заняться. Нам нужно было заново узнать друг друга, вернуть то, что потеряли. Мы даже возобновили нашу сексуальную жизнь, без спешки, медленно, с некоторой опаской. Наверное, мы были так же неуклюжи, как Джейкоб с Хоуп, которые, без сомнения, в это же самое время тискались где-нибудь в укромных уголках под пальмами. Лори, как обычно, очень быстро загорела практически дочерна. На мой средневозрастной вкус, она казалась безумно сексуальной, и я начинал думать, что сайт вовсе не грешил против истины: она все больше и больше походила на ту соблазнительную нимфу с рекламной фотографии. Лори по-прежнему оставалась самой сногсшибательной женщиной, которую я когда-либо видел. Удивительно, что мне вообще удалось ее заполучить, и еще более удивительно, что она все эти годы оставалась со мной.
Кажется, что в какой-то момент в ту первую неделю Лори начала прощать себя за свой самый страшный грех — каким ей это представлялось — за то, что потеряла веру в своего родного сына и усомнилась в его невиновности во время суда. Это было заметно по тому, насколько более расслабленно она стала к нему относиться. У нее эта борьба проходила исключительно внутри; перед Джейкобом ей извиняться было не за что, поскольку он даже не подозревал о ее сомнениях, не говоря уж о том, что она всерьез считала его опасным. Лишь сама Лори могла простить себя. Я лично не находил это чем-то таким уж ужасным. Как часто бывает с предательствами, это было совсем маленькое, к тому же с учетом обстоятельств, вполне объяснимое. Наверное, нужно быть матерью, чтобы понять, почему она так тяжело все это переживала. Могу лишь сказать, что, как только Лори стала понемногу приходить в себя, вся наша семья начала возвращаться к нормальному ритму. Она была центром семьи. Всю жизнь.
