— Он сознался.
— Что? Кто сознался?
— Патц.
— Что?!
— Джонатан выполнил то, что обещал на суде: отправил ему повестку. Патц получил повестку и этой ночью покончил с собой. Он оставил записку с полным признанием. Джонатан сообщил, они всю ночь провели у него в квартире. Принадлежность почерка подтвердили; записка настоящая. Патц признался.
— Он признался? Просто взял и признался? Неужели такое возможно?
— Это кажется чем-то нереальным, правда?
— Как он покончил с собой?
— Повесился.
— О господи…
— Джонатан говорит: он подаст ходатайство о прекращении дела, как только откроется суд.
Лори прикрыла рот рукой. Она уже плакала. Мы обнялись, потом побежали в комнату Джейкоба, как будто было рождественское утро — или даже пасхальное, учитывая, что это чудо было скорее из разряда воскрешения, — и, растормошив его, бросились обнимать и сообщили невероятную новость.
И все переменилось. За одну-единственную ночь все переменилось. Мы оделись в костюмы и принялись терпеливо ждать, когда пора уже будет ехать в суд. Успели посмотреть новости по телевизору и проверить наш местный бостонский интернет-сайт в поисках упоминаний о самоубийстве Патца, но нигде об этом не было ни слова, так что мы просто сидели молча, широко улыбаясь друг другу и ошеломленно качая головой.
Это было лучше, чем оправдательный вердикт из уст присяжных. Оправдательный вердикт, повторяли мы, — это всего лишь невозможность доказать виновность. Тут же была доказана полная невиновность Джейкоба. Как будто весь этот кошмарный эпизод взяли и стерли. Я не верю ни в Бога, ни в чудеса, но это было самое настоящее чудо. Не могу никаким другим словом описать наши чувства. Казалось, нас спасло какое-то вмешательство свыше. Единственным, что слегка мешало нам радоваться, был факт, что мы не до конца верили во все происходящее и не хотели праздновать, пока дело не будет официально закрыто. В конце концов, с Лоджудиса станется продолжить упорно гнуть свою линию, несмотря на признание Патца.
Однако Джонатану даже не пришлось подавать ходатайство о закрытии дела. Еще до того, как судья занял свое место, Лоджудис подал заявление об отказе от дальнейшего судебного преследования, в котором говорилось, что прокуратура снимает с Джейкоба все обвинения.
Ровно в девять часов судья проследовал к своему месту с легкой улыбкой на губах. Он с помпой зачитал заявление и жестом попросил Джейка подняться.
— Мистер Барбер, я вижу по вашему лицу и лицу вашего отца, что вы уже слышали новость. Так что позвольте мне первым произнести слова, которые, я уверен, вы все это время жаждали услышать: Джейкоб Барбер, вы свободный человек.
По залу пронеслись одобрительные возгласы — одобрительные возгласы! — и мы с Джейкобом обнялись.
Судья стукнул своим молотком, призывая к порядку, но сам он снисходительно улыбался. Когда в зале суда вновь воцарилась относительная тишина, Френч сделал знак секретарю, которая принялась монотонно зачитывать, — по всей видимости, лишь она одна не была рада такому исходу.
— Суд штата Массачусетс, рассмотрев дело номер ноль восемь дробь сорок четыре ноль семь по обвинению Джейкоба Майкла Барбера в убийстве первой степени в свете вновь открывшихся обстоятельств, постановил удовлетворить заявление стороны обвинения об отказе от дальнейшего уголовного преследования и прекратить уголовное дело в отношении Джейкоба Майкла Барбера. Сумма залога может быть возвращена поручителю. Дело закрыто.
«Дело закрыто». Эта суконная юридическая формулировка — пропуск для обвиняемого на свободу. Уходи и не возвращайся.
Мэри проштемпелевала текст постановления, убрала его в папку и бросила ее в лоток для исходящих документов с таким бюрократически-деловитым видом, как будто до обеда ей нужно было расправиться еще с кучей таких же дел.
И все осталось позади.
Ну или почти позади. Мы принялись пробираться сквозь толпу репортеров, теперь рвавшихся поздравить нас и отснять свой видеоматериал, чтобы не опоздать с репортажами к утренним выпускам новостей, так что нам пришлось почти бежать по Торндайк-стрит к крытой парковке, где мы оставили нашу машину. Мы бежали и смеялись. Свободны!
Наконец мы добрались до машины и принялись неловко топтаться перед ней, пытаясь найти нужные слова, чтобы поблагодарить Джонатана, который благородно отказывался принимать лавры, поскольку, заявил он, по правде говоря, никакой его заслуги в этом не было. Мы все равно его благодарили. Благодарили и снова благодарили. Я пожимал ему руку, а Лори обнимала.
— Вы выиграли бы дело, — твердил я ему. — Я в этом уверен.
В этой суматохе первым их приближение заметил Джейкоб.
— Ой-ой-ой, — пробормотал он.
Их было двое. Впереди шел Дэн Рифкин. На нем был бежевый плащ, очень модный, избыточно отделанный, изобилующий деталями в виде пуговиц, карманов и погон. Его кукольное лицо по-прежнему хранило застывшее выражение, так что понять, что он задумал, было невозможно. Быть может, извиниться перед нами?
В нескольких шагах позади, засунув руки в карманы, за ним следовал Отец О'Лири, в своей неизменной кепке, низко надвинутой на лоб. В сравнении с Рифкином он казался настоящим великаном.
Мы медленно обернулись к ним. Судя по всему, выглядели мы одинаково — озадаченные, но обрадованные тем, что этот человек, который, разумеется, теперь из нашего врага стал нашим другом, несмотря на всю ту боль, которую ему довелось пережить, великодушно пришел поприветствовать нас, вернувшихся обратно в его мир, в мир нормальных людей. Вот только выражение лица у него было странное. Ожесточенное.
— Дэн? — произнесла Лори.
Он ничего не ответил и вытащил из глубокого кармана плаща нож, самый обычный кухонный нож, в котором я немедленно узнал, каким бы абсурдным это ни показалось, классический вюстхофский нож для стейков, потому что у нас в хозяйстве имелся ровно такой же набор ножей. Впрочем, в полной мере задуматься о том, какой в высшей степени причудливой иронией судьбы было бы оказаться зарезанным таким ножом, я не успел, поскольку, прежде чем Дэну Рифкину удалось приблизиться к нам, Отец О'Лири ухватил его за локоть и приложил тыльной стороной ладони о капот нашей машины. Выпавший нож глухо звякнул о бетон парковки. После этого О'Лири заломил Рифкину руку за спину и легким движением — настолько легким, что, казалось, имеет дело не с живым человеком, а с манекеном, — уложил того лицом на капот.
— Полегче, приятель, — бросил он Рифкину.
Все это Отец О'Лири проделал с небрежной сноровкой профессионала. Вся сцена заняла не более пары секунд, и нам осталось лишь остолбенело таращиться на этих двоих.
— Кто вы такой? — обрел наконец дар речи я.
— Друг твоего отца. Он попросил меня приглядеть за тобой.
— Мой отец? Откуда вы его знаете? Нет, стойте, не говорите. Я не хочу этого знать.
— Что прикажешь сделать с этим малым?
— Вы что?! Отпустите его сейчас же!
Он подчинился.
Рифкин выпрямился. В глазах у него стояли слезы. Он посмотрел на нас с беспомощным бессилием во взгляде — по всей видимости, Дэн по-прежнему был уверен, что это Джейкоб убил его сына, но ничего сделать не мог — и, шатаясь, побрел к выходу. Я не мог даже представить, что сейчас творилось у него в душе.
Отец О'Лири подошел к Джейкобу и протянул ему руку.
— Поздравляю, сынок. Это было что-то. Видал, какое лицо было у этого придурка, у прокурора? Блеск! — (Джейкоб с ошарашенным видом пожал ему руку.) — Цирк с конями, — продолжал веселиться Отец О'Лири. — Просто цирк с конями. А ты, значит, парнишка Билли Барбера?
— Угу. — Я никогда в жизни не произносил этого с гордостью. Не уверен даже, что вообще когда-либо произносил эти слова вслух в присутствии других людей. Но это устанавливало некую связь между Отцом О'Лири и мной и, похоже, забавляло его, так что мы оба улыбнулись.
— А ты, я смотрю, покрупнее его будешь. Таких дрищей, как он, на одного тебя двоих надо.
