— И что ты подумал об этом рассказе, когда впервые его прочитал?
— Не знаю. Мне показалось не совсем нормальным, что он его написал, но вообще рассказ был интересный. Джейкоб всегда хорошо писал.
— Он писал и другие такие рассказы?
— Нет, не совсем такие. Они были скорее про…
— Возражение.
— Принимается. Следующий вопрос.
Лоджудис извлек отпечатанный на лазерном принтере документ, лист бумаги, с обеих сторон густо испещренный текстом. Он положил его на стол перед Дереком:
— Это тот рассказ, который, по утверждению обвиняемого, он написал?
— Да.
— В этой распечатке текст приведен в точности в том самом виде, в каком ты прочитал его в тот день?
— Ну да, наверное.
— Ходатайствую о приобщении документа к делу.
— Документ приобщен к делу под номером… Мэри?
— Двадцать шесть.
— Под номером двадцать шесть.
— Почему ты уверен, что именно обвиняемый его написал?
— А зачем он стал бы говорить это, если бы это была неправда?
— Почему этот рассказ вызвал у тебя беспокойство относительно роли Джейкоба в убийстве Рифкина?
— Ну, это было вроде как точное описание, в самых мельчайших подробностях. Он описал нож, три удара в грудь, все целиком и полностью. Даже персонаж, парень, которого зарезали, — в рассказе Джейк называет его Брентом Маллисом, но это определенно Бен Рифкин. Его узнал бы любой, кто был знаком с Беном. Это была не выдумка. И это было очевидно.
— Вы с друзьями иногда обмениваетесь сообщениями на «Фейсбуке»?
— Ну да.
— И три дня спустя после того, как Бен Рифкин был убит, пятнадцатого апреля две тысячи седьмого года, ты опубликовал на «Фейсбуке» сообщение, в котором говорилось: «Джейк, все знают, что это сделал ты. У тебя есть нож, я сам видел».
— Да.
— Зачем ты опубликовал это сообщение?
— Я просто не хотел быть единственным человеком, которому было известно про нож. Ну, то есть я не хотел знать про это в одиночку.
— После того как ты опубликовал на «Фейсбуке» сообщение, в котором обвинил своего друга в убийстве, он ответил на него?
— Я не прямо его обвинил. Я просто хотел это высказать.
— Обвиняемый каким-то образом тебе ответил?
— Я не очень понимаю, что именно вы имеете в виду. В смысле, он тоже написал пост на «Фейсбуке», но не совсем в ответ на мой.
— Ну, он когда-либо отрицал, что убил Бена Рифкина?
— Нет.
— После того как ты опубликовал свое обвинение на «Фейсбуке», где его могла увидеть вся ваша параллель?
— Я его не публиковал. Я просто написал это на «Фейсбуке».
— Он когда-либо опровергал это обвинение?
— Нет.
— Ты когда-либо обвинял его в убийстве открыто, в лицо?
— Нет.
— До того как ты прочитал этот рассказ на «Потрошильне», ты сообщал о своих подозрениях относительно Джейкоба полиции?
— Нет.
— Почему?
— Потому что я не был до конца уверен. И потом, это дело вел папа Джейкоба.
— И что ты подумал, когда узнал, что это дело ведет папа Джейкоба?
— Возражение, — с отвращением в голосе произнес Джонатан.
— Принимается.
— Дерек, самый последний вопрос. Ты ведь поделился этой информацией с полицией по собственному почину? Никто тебя не принуждал?
— Совершенно верно.
— Ты понял, что должен выдать своего лучшего друга?
— Ну да.
— Вопросов больше не имею.
Джонатан поднялся со своего места. Казалось, его ничуть не обеспокоило все то, что он только что услышал. И я был уверен, что на перекрестном допросе он будет вести себя по-джентльменски. Но в зале суда произошла явственная перемена. Атмосфера казалась наэлектризованной. Такое ощущение, что мы все что-то для себя решили. Это читалось в лицах присяжных и судьи Френча, это слышалось в гробовом молчании толпы зрителей: Джейкоб не выйдет из зала суда, во всяком случае точно не через главную дверь. Возбуждение подпитывалось облегчением — все сомнения относительно того, сделал это Джейкоб или нет и сойдет ли это ему с рук, наконец-то были развеяны — и прямо-таки осязаемой жажды отмщения. Теперь оставались лишь детали, формальности, так сказать, подчистка концов. Даже мой приятель Эрни, пристав, настороженно поглядывал на Джейкоба, видимо оценивая, как тот отреагирует, когда на него наденут наручники. Но Джонатан словно бы и не замечал этой перемены в атмосфере. Он подошел к кафедре и, водрузив на переносицу свои узенькие очочки, которые висели на цепочке у него на шее, принялся методично разбирать показания Дерека по косточкам:
— Все эти вещи, о которых ты нам тут рассказал, они беспокоили тебя, но не настолько, чтобы разорвать вашу дружбу с Джейкобом?
— Ну да.
— Напротив, вы продолжали дружить и в дни, и даже недели, последовавшие за убийством, так?
— Да.
— Правда ли, что ты даже приходил к Джейкобу домой уже после убийства?
— Да.
— Значит, справедливо будет сказать, что в то время ты был не так уж и твердо уверен в том, что Джейкоб действительно убийца?
— Да, это так.
— Потому что ты не стал бы продолжать дружить с убийцей, разумеется?
— Наверное, нет.
— Даже после того, как ты написал то сообщение на «Фейсбуке», в котором ты обвинил Джейкоба в убийстве, ты все еще продолжал оставаться его другом? Ты все еще поддерживал с ним контакт, все еще общался с ним?
— Да.
— Ты когда-нибудь боялся Джейкоба?
— Нет.
— Правда ли то, что это твои родители сказали тебе, что ты не должен больше дружить с Джейкобом, а сам ты никогда не принимал решения порвать с ним?
— Вроде как.
Джонатан дал задний ход, почувствовав, что Дерек начинает отвечать уклончиво, и перешел к другой теме:
— Ты сказал, что в день убийства видел Джейкоба перед уроками, а потом уже на уроке английского языка, в самом начале занятий.
— Да.
— Но при этом ты не заметил в его внешности никаких следов возможной борьбы?
— Нет.
— Кровь?
— Только то маленькое пятнышко на руке.
— Царапины, порванная одежда, что-то еще в этом роде? Следы грязи?
— Нет.
— То есть, когда ты в то утро смотрел на Джейкоба на уроке английского языка, тебе ни разу не пришло в голову, что по дороге в школу он мог оказаться причастен к чему-то необычному?
— Нет.
— Когда ты позднее пришел к заключению, что Джейкоб, возможно, совершил убийство, ты принимал это во внимание? Что после кровавой ножевой схватки со смертельным исходом Джейкоб каким-то образом появился в школе без единой капли крови на нем, даже без единой царапины? Дерек, ты думал об этом?
— Вроде как.
— Вроде как?
— Да.
— Ты сказал, что Бен Рифкин был крупнее, чем Джейкоб, крупнее и крепче.
— Да.
— И все равно Джейкоб вышел из этой борьбы без единой царапины?
Дерек ничего не ответил.
— Далее, ты упомянул, что Джейкоб ухмыльнулся, когда в школе объявили чрезвычайное положение. А другие ребята ухмылялись? Разве для человека не естественно ухмыляться в ситуации возбуждения, когда нервничаешь?
— Возможно.
— Просто у некоторых людей бывает такая реакция.
— Наверное.
— А теперь поговорим о ноже, который ты видел у Джейкоба. Для ясности: тебе не известно, был ли это именно тот нож, при помощи которого было совершено убийство?
— Нет.
— И Джейкоб никогда не говорил тебе ничего о том, что он намерен пустить этот нож в ход против Бена Рифкина из-за того, что тот его травил?
— Намерен? Нет, он такого не говорил.
— И когда он показал тебе этот нож, у тебя не возникло мысли, что он планирует убить Бена Рифкина? Потому что, если бы такая мысль возникла, ты бы что-то предпринял по этому поводу, так ведь?
— Наверное.
— Значит, насколько тебе известно, у Джейкоба никогда не было плана убить Бена Рифкина?
— Плана? Нет, не было.
— И он не говорил о том, когда или каким образом собирается убить Бена Рифкина?
— Нет.
— А потом, уже после, он просто прислал тебе тот рассказ?
