Поэтому в тот вечер мы объявили перемирие и волевым решением прекратили бесконечные пережевывания результатов судебно-медицинской экспертизы, которые услышали сегодня из уст Карен Раковски. Больше никаких разговоров о нюансах брызг крови и углах вхождения ножа и прочих тому подобных вещах. Вместо этого мы сидели на диване и в довольном молчании смотрели телевизор. Когда около десяти часов Лори отправилась наверх в спальню, у меня шевельнулась слабая мысль, а не присоединиться ли к ней. Когда-то я именно так бы и поступил. Мое либидо повлекло бы меня вверх по лестнице, точно дог на поводке. Но это осталось в прошлом. Интерес Лори к сексу бесповоротно угас, а я слабо себе представлял, чтобы мне удалось уснуть рядом с ней, да и вообще уснуть. И потом, кто-то должен был выключить телевизор и вовремя загнать Джейкоба в кровать, а не то он просидел бы до двух часов ночи.
В одиннадцать с минутами — как раз только началось шоу Джона Стюарта — Джейк произнес:
— О, опять он здесь.
— Кто?
— Тот тип с сигаретой.
Я сквозь штору выглянул из окна гостиной.
На противоположной стороне улицы стоял «линкольн-таун-кар». Он был самым что ни на есть наглым образом припаркован прямо через дорогу от нашего дома, под фонарем. Окошко со стороны водителя было слегка опущено, чтобы он мог стряхивать пепел с кончика своей сигареты на мостовую.
— Может, позвонить в полицию? — спросил Джейкоб.
— Не надо. Сам со всем разберусь.
Я пошел к стенному шкафу в прихожей и отыскал бейсбольную биту. Она лежала там многие годы, заваленная зонтиками и сапогами, с тех самых пор, как Джейкоб перестал играть в детской бейсбольной лиге. Бита была красная алюминиевая, рассчитанная на детскую руку.
— Пап, тебе не кажется, что это не очень хорошая идея?
— Это фантастическая идея, поверь мне.
Сейчас я готов признать, что идея и в самом деле была не очень. Я вполне отдавал себе отчет в том, что своими действиями могу серьезно подмочить в глазах общественности образ нашей семьи, и Джейкоба в том числе. Наверное, в моем смутном представлении это выглядело как то, что я просто хорошенько припугну этого типа, не причиняя ему при этом никакого серьезного вреда. Главное, у меня было такое чувство, что я способен пробежать через стену, и мне очень хотелось сделать наконец хоть что-нибудь. Честно говоря, и сам точно не знаю, насколько далеко готов был зайти. Впрочем, выяснить это мне так и не представилось возможности.
Не успел я выйти из дому, как между нами промчалась полицейская патрульная машина без опознавательных знаков — черный «интерсептор». Казалось, она вынырнула из ниоткуда, озаряя своими голубыми мигалками темную улицу. Машина виртуозно припарковалась под углом к тротуару перед носом «линкольна», заблокировав тому путь к бегству.
Оттуда выскочил Пол Даффи, в штатском, если не считать форменной полицейской ветровки и жетона на поясе. Он посмотрел на меня — кажется, к тому моменту я, к счастью, уже успел опустить биту, хотя, наверное, все равно выглядел по-идиотски — и вскинул брови.
— Иди-ка ты в дом, вояка.
Я не сдвинулся с места. Настолько ошарашен, а мои чувства к Полу Даффи к тому моменту были настолько смешанными, что все равно не смог бы его послушаться.
Даффи двинулся мимо меня к «линкольну».
Водительское окно с электрическим жужжанием опустилось, и незнакомец осведомился:
— Что-то не так?
— Ваши права и свидетельство о регистрации на машину, пожалуйста.
— Что я сделал?
— Ваши права и свидетельство о регистрации на машину, пожалуйста.
— Я имею полное право сидеть в своей машине, разве нет?
— Сэр, вы отказываетесь предъявлять документы?
— Ничего я не отказываюсь. Я просто хочу знать, с чего вы ко мне прицепились. Я спокойно сижу в своей машине в общественном месте и никого не трогаю.
Впрочем, дальше препираться водитель не стал. Сунув сигарету в рот, он наклонился, чтобы вытащить бумажник из заднего кармана брюк. Когда Даффи взял его права и сел с ними обратно в свою машину, незнакомец взглянул на меня из-под козырька своей кепки и поинтересовался:
— Как дела, приятель?
Я ничего не ответил.
— С семьей все в порядке?
Я все так же продолжал молча таращиться на него.
— Хорошо, когда есть семья.
Я молчал, и субъект с театральной невозмутимостью затянулся сигаретой.
Из машины появился Даффи и протянул ему права и свидетельство:
— Это вы стояли тут позавчера вечером?
— Нет, сэр. Мне об этом ничего не известно.
— Мистер О'Лири, поезжайте дальше. Доброй ночи. Не надо тут стоять.
— Это общественное место, разве нет?
— Не для вас.
— Как скажете, офицер. — Он вновь наклонился вперед и закряхтел, возвращая бумажник на свое место в задний карман. — Прошу прощения. Какой-то я в последнее время медлительный. Старею. Что ж, все там будем, верно? — О'Лири ухмыльнулся сначала Даффи, потом мне. — Хорошего вам вечера, джентльмены. — Он перекинул через плечо ремень безопасности и с преувеличенным тщанием его защелкнул. — Безопасность превыше всего! Офицер, боюсь, вам придется передвинуть вашу машину. Вы перегораживаете мне выезд.
Даффи уселся в свой автомобиль и слегка сдал назад.
— Мистер Барбер, спокойной ночи, — произнес субъект и неторопливо поехал прочь.
Даффи подошел ко мне и остановился рядом.
— Ты не расскажешь мне, что все это значит?
— Думаю, нам лучше поговорить.
— Хочешь зайти в дом?
— Послушай, Энди, ясно, что тебе сейчас не очень хочется видеть меня в своем доме и вообще видеть где бы то ни было. Я все понимаю. Мы можем поговорить прямо здесь.
— Нет, все в порядке. Заходи.
— Я лучше…
— Дафф, я же сказал, все в порядке.
Он нахмурился:
— Лори уже легла?
— Что, боишься с ней встретиться?
— Да.
— А со мной нет?
— Если честно, от такой перспективы я тоже не в восторге.
— Ладно, не переживай. Думаю, она уже спит.
— Не возражаешь, если я это заберу?
Я протянул ему биту.
— Ты в самом деле собирался пустить ее в ход?
— Я имею право хранить молчание.
— Думаю, сейчас как раз самый подходящий момент им воспользоваться.
Он бросил биту на сиденье своей машины и следом за мной вошел в дом.
На верхней ступеньке лестницы, скрестив руки на груди, стояла Лори, во фланелевых пижамных штанах и футболке. Она не произнесла ни слова.
— Привет, Лори, — поздоровался Даффи.
Она все так же молча развернулась и ушла в спальню.
— Привет, Джейкоб.
— Привет, — отозвался Джейк, которому воспитание и привычка не позволяли демонстрировать ни гнев, ни оскорбленную гордость.
В кухне я спросил у него, что он делал рядом с моим домом.
— Мне позвонил твой адвокат. Сказал, что не нашел никакой поддержки ни в Ньютоне, ни в Кембридже.
— И он позвонил тебе. Я думал, ты теперь работаешь в отделе по связам с общественностью.
— Ну да. Решил, что это будет моим персональным проектом.
Я кивнул. Не знаю, какие чувства испытывал в тот момент к Полу Даффи. Наверное, понимал, что, давая показания против Джейкоба, он поступал так, как должен был поступить. Я не мог считать его своим врагом. Но и друзьями тоже нам с ним больше не бывать. Если бы мой сын загремел за решетку без права досрочного освобождения, это случилось бы по милости Даффи, и мы оба это знали. Как говорить обо всем этом откровенно, ни один из нас не понимал, поэтому мы обходили этот вопрос молчанием. Это самое лучшее в мужской дружбе: почти любую неловкую тему можно игнорировать по взаимному согласию, и даже когда подлинная близость невообразима, можно продолжать идти параллельными курсами.
— Ну и кто он такой?
— Его зовут Джеймс О'Лири. Прозвище Отец О'Лири. Сорок третьего года рождения, так что ему сейчас шестьдесят четыре.
— Скорее уж, Дед О'Лири.
— С ним, вообще-то, шутки плохи. Он старый гангстер. Его послужной список начинается пятьдесят лет назад и читается как справочник по юридической практике. Оружие, наркотики, насилие. Федералы взяли его по обвинению в рэкете и участии в организованной преступности вместе с кучей других ребят еще в восьмидесятые, но ему тогда удалось отмазаться. Мне сказали, он тогда был громилой. Костоломом. Сейчас для таких дел слишком стар.
