Я совещаться вместе с Джонатаном не пошел, так что опять-таки все последующие реплики цитирую по протоколу заседания. Но я наблюдал за судьей и могу с полной уверенностью утверждать, что он был просто вне себя от ярости. Багровый от гнева, он положил руки на край судейской кафедры и, перегнувшись, прошипел Лоджудису:
— Я шокирован, я потрясен тем, что вы это сделали. Я совершенно недвусмысленно, открытым текстом, запретил вам затрагивать эту тему под угрозой аннулирования судебного процесса. Что скажете, мистер Лоджудис?
— Это представитель защиты на перекрестном допросе первым затронул вопрос личности отца обвиняемого и беспристрастности следствия. Если он решает строить на этом свою тактику, обвинение имеет полное право оспаривать позицию защиты с этой стороны. Я всего лишь продолжил линию мистера Клейна. Он, в частности, поднял тему, были ли у отца обвиняемого какие-либо основания подозревать своего сына.
— Мистер Клейн, полагаю, вы будете подавать ходатайство об аннулировании судебного процесса.
— Угу.
— Возвращайтесь на свои места.
Представители сторон вернулись каждый за свой стол.
Судья Френч остался стоять, чтобы, по своему обыкновению, обратиться с речью к присяжным. Он даже слегка расстегнул свою мантию и ухватился за край воротничка, как будто позировал для скульптора.
— Дамы и господа, я призываю вас не принимать во внимание последний вопрос. Забудьте, что вы его слышали. У нас в юриспруденции есть поговорка «Нельзя раззнать то, что уже узнал», но я сейчас намерен попросить вас сделать именно это. Это был неправомерный вопрос, прокурор не должен был его задавать, и я прошу вас помнить об этом. А теперь я намерен распустить вас до завтрашнего дня, пока суд будет заниматься другими вопросами. Запрет на общение с внешним миром остается в силе. Напоминаю вам, что вы не должны обсуждать процесс ни с кем вообще. Не слушайте репортажи средств массовой информации и не читайте о нем в газетах. Не включайте радиоприемники и телевизоры. Отгородитесь от этой темы целиком и полностью. Ладно, присяжные могут идти. Встретимся завтра утром, в девять ноль-ноль.
Присяжные потянулись к выходу, переглядываясь друг с другом. Многие украдкой бросали взгляды на Лоджудиса.
Когда они вышли, судья произнес:
— Мистер Клейн.
Джонатан поднялся:
— Ваша честь, мой подзащитный ходатайствует об аннулировании судебного процесса. Этот вопрос был предметом всестороннего досудебного обсуждения, итогом которого стало заключение, что эта тема настолько скользкая и неоднозначная, что упоминание ее приведет к аннулированию судебного процесса. Это был взрывоопасный вопрос, который обвинителя открытым текстом просили не поднимать. И тем не менее он это сделал.
Судья потер лоб.
— Если суд не пойдет на аннулирование процесса, мой подзащитный будет вынужден ходатайствовать о включении в перечень свидетелей защиты двух человек: Леонарда Патца и Уильяма Барбера.
— Уильям Барбер — это дед подсудимого?
— Совершенно верно. Для того чтобы этапировать его сюда, мне может понадобиться получить разрешение губернатора. Но если обвинение настаивает на нелепом измышлении, что мой подзащитный каким-то образом виновен по праву наследования, что он член преступного семейства, убийца от рождения, тогда у нас есть право представить доказательства против этого.
Судья некоторое время стоял на месте, задумчиво жуя губами.
— Я приму это к рассмотрению. О своем решении сообщу вам завтра утром. Суд удаляется до девяти утра завтрашнего дня.
М-р Лоджудис: Мистер Барбер, прежде чем перейти к следующему вопросу, поговорим о том ноже, который бросили в пруд, чтобы ввести следствие в заблуждение. У вас есть какие-то соображения относительно того, кто мог подбросить этот нож?
Свидетель: Разумеется. Я знал это с самого начала.
М-р Лоджудис: Правда? Откуда?
Свидетель: Этот нож пропал с нашей кухни.
М-р Лоджудис: Вы хотите сказать, этот нож был идентичен тому, который обнаружили в пруду?
Свидетель: Этот нож совпадал с полученным мною описанием. Я потом видел нож, который изъяли из пруда, когда нас знакомили с уликами. Это наш нож. Он был старый и довольно приметный. Он был не из нашего столового набора. Я узнал его.
М-р Лоджудис: Значит, его бросил в пруд кто-то из членов вашей семьи?
Свидетель: Разумеется.
М-р Лоджудис: Джейкоб? Чтобы отвести подозрения от своего настоящего ножа?
Свидетель: Нет. Джейк был для этого слишком умен. И я тоже. Мне был известен характер ран, я же говорил с судмедэкспертами. Знал, что тем ножом нанести такие раны, как у Бена, невозможно.
М-р Лоджудис: Значит, Лори? Но зачем?
Свидетель: Потому что мы верили в нашего сына. Он сказал нам, что не убивал. Мы не хотели, чтобы его жизнь оказалась сломана только потому, что у него хватило глупости купить нож. Мы знали, что люди увидят этот нож и поспешат прийти к ложным выводам. Мы обсуждали такую опасность. Поэтому Лори решила подкинуть полицейским другой нож. Беда в том, что из нас троих она меньше всех разбиралась в подобных вещах и больше всех переживала. Она выбрала неподходящий нож. И оставила зацепку.
М-р Лоджудис: Она поговорила с вами перед тем, как это сделать?
Свидетель: Перед тем — нет.
М-р Лоджудис: А после?
Свидетель: Я задал ей прямой вопрос. Она не стала ничего отрицать.
М-р Лоджудис: И что же вы сказали этой женщине, которая пыталась воспрепятствовать расследованию убийства?
Свидетель: Что я ей сказал? Я сказал, что зря она предварительно не посоветовалась со мной. Я дал бы ей такой нож, как нужно.
М-р Лоджудис: Энди, вы это серьезно? По-вашему, это все шутки? Вы действительно настолько не уважаете то, что мы сейчас здесь делаем?
Свидетель: Заверяю тебя, Нил, когда я сказал это жене, я не шутил. Давай на этом и остановимся.
М-р Лоджудис: Ладно. Продолжайте.
Когда мы вернулись к своей машине, которую оставили на многоярусной парковке в квартале от здания суда, под дворником белел сложенный вчетверо лист бумаги. Развернув его, я прочитал:
ЧАС РАСПЛАТЫ УЖЕ БЛИЗОК
СДОХНИ, УБИЙЦА
Джонатан, который провожал нас троих, нахмурился и сунул записку к себе в портфель:
— Я разберусь с этим. Подам заявление в Кембриджскую полицию. А вы поезжайте домой.
— Это все, что мы можем сделать? — спросила Лори.
— Думаю, стоит на всякий случай уведомить и Ньютонскую полицию тоже, — предложил я. — Похоже, пора уже потребовать от них, чтобы рядом с нашим домом дежурила патрульная машина. В мире полно психов.
Мой взгляд привлек мужчина в углу парковки. Он стоял на приличном расстоянии от нас и внимательно за нами наблюдал. На вид ему было лет около семидесяти. Он был в куртке, футболке поло и кепке реглан. Так выглядели тысячи мужчин в Бостоне. Такой стреляный воробей. Он закуривал — мое внимание привлек как раз вспыхнувший огонек зажигалки, — и рдеющий кончик сигареты напомнил мне о машине, которая стояла у нашего дома несколько ночей тому назад, совершенно темная, если не считать крохотного огонька сигареты в салоне за стеклом. А подобного динозавра было очень легко вообразить за рулем допотопного «линкольна-таун-кар».
Наши взгляды на мгновение встретились. Он сунул зажигалку в карман брюк и направился дальше, к выходу на лестницу, где и скрылся. Двигался ли он до того, как я его заметил? Мне казалось, что он стоял и смотрел в нашу сторону, но я и увидеть-то его успел всего лишь мельком. Возможно, он просто приостановился, чтобы закурить сигарету.
— Вы видели того типа?
Джонатан:
— Какого типа?
— Того типа, который только что стоял там в углу и смотрел на нас?
— Я никого не заметил. Кто он такой?
— Не знаю. Никогда раньше его не видел.
