Тоби собрала нас в кружок на тротуаре, поприветствовав каждого в соответствии с определенным протоколом, принцип которого я так до конца для себя и не уяснил: Лори обнять, меня чмокнуть в щеку — муа, выдохнула она прямо мне в ухо, — а Джейкобу бросить «привет».
— Ужасно это все, правда?
Она вздохнула.
— Я до сих пор не могу прийти в себя, — призналась Лори, расслабившись наконец в обществе подруг. — У меня это просто в голове не укладывается. Не знаю, что и думать.
Выражение лица у нее было скорее озадаченное, нежели потрясенное. Она не могла уловить в случившемся никакой логики.
— А ты, Джейкоб? — Тоби устремила взгляд на Джейка, исполненная решимости не обращать внимания на разницу в возрасте между ними. — Как твои дела?
— Все нормально, — пожал плечами Джейкоб.
— Готов вернуться к учебе?
Вместо ответа он снова пожал плечами, на этот раз более демонстративно: вздернул их едва ли не до ушей и резко уронил, — чтобы показать, что заметил покровительственное отношение.
— Беги-ка уже, Джейк, а не то опоздаешь, — вмешался я. — Не забывай, тебе еще нужно будет пройти досмотр.
— Ага.
Сын закатил глаза, как будто вся эта забота о детской безопасности была очередным подтверждением вечной глупости взрослых. Не понимают, что ли, что уже поздно?
— Шагай давай, — скомандовал я, улыбнувшись ему.
— Оружие, колющие и режущие предметы при себе имеются? — с ухмылкой спросила Тоби. Она цитировала распоряжение, которое от имени директора школы разослали всем родителям по электронной почте с перечнем новых мер безопасности на территории школы.
Джейкоб большим пальцем приподнял лямку рюкзака:
— Только книги.
— Ну, тогда ладно. Давай. Иди учись.
Джейкоб помахал взрослым, которые благожелательно улыбнулись ему в ответ, и поплелся вдоль ограждения, вливаясь в поток учеников, направлявшихся ко входу в школу.
Как только он ушел, все немедленно отбросили попытки изображать жизнерадостность и лица накрыла мрачная тень тревоги.
Даже у Тоби, когда она заговорила, голос был убитый.
— Кто-нибудь звонил Дэну и Джоан Рифкин?
— Вряд ли, — отозвалась Лори.
— Надо бы это сделать. Ну, то есть нужно позвонить.
— Бедняги. Я себе просто не представляю.
— Думаю, никто не знает, что им сказать, — подала голос Сьюзен Фрэнк, единственная из женщин, кто был одет по-деловому, в серый шерстяной костюм с юбкой. — Что тут скажешь? Нет, ну правда, что можно сказать тем, с кем случилось такое? Это все так… не знаю… невыносимо.
— Ничего, — согласилась Лори. — Что бы мы ни сказали, это все равно ничего уже не поправит. Но тут не важно, что говорить, главное — просто напомнить им, что мы рядом.
— Чтобы они знали, что мы о них думаем, — эхом отозвалась Тоби. — Это все, что мы все сейчас можем. Сделать так, чтобы они знали, что мы о них думаем.
Последняя из присутствующих женщин, Венди Селигман, спросила меня:
— Энди, а вы что думаете? Вам же приходится постоянно это делать, так ведь? Разговаривать с семьями в подобных обстоятельствах.
— Как правило, я ничего утешительного им не говорю. Все исключительно по делу. Никаких посторонних разговоров. Я им все равно ничем особенно помочь не могу.
Венди с разочарованным видом кивнула. Она считала меня занудой, одним из тех мужей, которых волей-неволей приходится терпеть, придатком к подруге. Но она боготворила Лори, которая добилась успеха в каждой из трех важных ролей, которыми пыталась жонглировать эта женщина: жены, матери и — в последнюю очередь — самой себя. Если я интересен Лори, полагала Венди, значит у меня должна быть какая-то скрытая сторона, которую я не считал нужным ей демонстрировать. А это, в свою очередь, возможно, означало, что я находил ее скучной и не заслуживающей приложения усилий, которых требовал настоящий диалог. Венди единственная из всех женщин в их маленькой компании была разведена и в одиночку воспитывала детей и потому склонна была воображать, что остальные приглядываются к ней в поисках изъянов.
Тоби неуклюже попыталась разрядить обстановку:
— А мы-то с Бобом все эти годы старались оградить наших детей от игрушечного оружия и насилия в телепередачах и компьютерных играх. Даже не покупали детям водяные пистолеты, разве что если они были сделаны в виде чего-нибудь другого, и называли их брызгалками или как-нибудь еще, чтобы дети, не дай бог, не узнали. И нате вам. Вот тебе и…
Она в комическом возмущении всплеснула руками.
Но ее шутка не возымела эффекта.
— Точно, — вздохнула Сьюзен, вновь пытаясь поддержать Тоби.
— Думаю, мы переоцениваем свои родительские возможности, — заметила Лори. — Ребенок есть ребенок. Какой уродился, такой и уродился.
— Значит, я могла спокойно давать своим детям эти чертовы водяные пистолеты?
— Возможно. С Джейкобом… я не знаю. Иногда мне кажется, что все, что мы делали, все, о чем беспокоились, на самом деле никогда не имело никакого значения. Он всегда был таким, какой есть сейчас, просто меньше. И точно так же со всеми остальными детьми. Никто из них на самом деле особенно не изменился с детских времен.
— Да, но и наши принципы воспитания не изменились. Так что, возможно, мы просто все это время учили их одному и тому же.
— У меня лично нет никаких принципов воспитания. Я импровизирую на ходу. — Это Венди.
— И у меня тоже нет. И у всех нас. Кроме Лори. Лори, у тебя, наверное, есть принципы воспитания. И у тебя тоже, Тоби. — Это Сьюзен.
— Нету у меня никаких принципов!
— О, еще как есть! Ты небось книги по этой теме читаешь.
— Никогда! — Лори подняла руки над головой: я невиновна. — В любом случае суть в том, что, по моему мнению, мы льстим себе, когда утверждаем, что можем серьезно влиять на ребенка в ту или иную сторону. В большинстве своем все уже заложено в них с рождения.
Женщины переглянулись. Может, это в Джейкоба все было заложено с рождения, а в их детей — нет. По крайней мере, не в такой степени, как в Джейкоба.
— Кто-нибудь из вас знал Бена? — спросила Венди. Она имела в виду Бена Рифкина, жертву убийства.
Никто его не знал. Называя его по имени, они как бы принимали его в свой круг.
— Нет. Дилан никогда с ним не дружил. И Бен никогда не занимался ни спортом, ни чем-нибудь подобным, — отозвалась Тоби.
— Они с Максом время от времени оказывались на занятиях в одной группе. Я его видела, — пробормотала Сьюзен. — Он производил впечатление примерного мальчика, но как можно знать наверняка?
— Они сейчас живут своей жизнью, эти дети. Уверена, у них есть свои секреты, — согласилась Тоби.
— В точности как и у нас. Во всяком случае, в их возрасте, — возразила Лори.
— Я была примерной девочкой. В их возрасте мои родители со мной вообще проблем не знали, — заявила Тоби.
— Я тоже была примерной девочкой, — сказала Лори.
— Не такой уж и примерной, — вмешался в разговор я.
— Это было до того, как мы с тобой познакомились. Ты научил меня плохому.
— В самом деле? Пожалуй, тут есть чем гордиться. Надо будет указать это в моем резюме.
Но шутки так скоро после упоминания имени убитого ребенка казались неуместными, и мне стало неловко за собственную черствость перед этими женщинами, чьи душевные качества намного превосходили мои.
Повисло молчание, потом у Венди вырвалось:
— Ох, господи, бедные, бедные родители. Бедная мать! Мы тут разглагольствуем: «Жизнь продолжается, снова в школу», а ее мальчика уже никогда не вернуть.
Глаза Венди наполнились слезами. Это было самое ужасное: внезапно, притом что ты лично ни в чем не виноват…
Тоби подошла к подруге и обняла ее, а Лори со Сьюзен принялись поглаживать Венди по спине.
Я, исключенный из общего действа, какое-то время постоял на месте с бессмысленно-благожелательным выражением лица — напряженная улыбка, подернутый легкой печалью взгляд, — потом, не дожидаясь, пока дамы совсем раскиснут, извинился и сказал, что хочу пойти взглянуть на полицейский пост у входа в школу. Я не вполне понимал скорбь Венди по ребенку, которого она даже не знала, и расценил это как еще одно свидетельство женской эмоциональной уязвимости. Кроме того, когда Венди повторила те самые слова, которые я произнес накануне вечером, «жизнь продолжается», это как бы подкрепило позицию Лори в нашей размолвке, которую мы едва преодолели. В общем, я воспользовался первым попавшимся предлогом, чтобы улизнуть.
