— Вранье, — говорю я, отворачиваясь, чтобы перемешать кофе. — Как ей только не стыдно? Лиза для нее, чертовки, все время покупки делала и еще покупала ей на свои что-нибудь вкусненькое. Она заходила к миссис Голдман чаще, чем ее собственные дети.
— Суть не в этом. — И тут я слышу металл в его голосе. Он теряет терпение со мной, когда из игры в любезность ничего не вышло. — Если ей удалось сплавить это говно в общенациональный журнал, то, может, и нам принять предложение «Мейл»? Все только и хотят твоей истории. Как ты, ее никто не знал.
— Судя по тому, как обстоят дела, я бы сказала, что я ее вовсе не знала.
И у меня нет на это времени. Мне нужно на работу, поэтому я проскальзываю мимо — осторожненько, бочком — к моему плащу, чувствуя напряжение, которое исходит от мужа, когда он пытается сдерживать свою ярость.
— Не понимаю, почему ты не хочешь. — Он идет за мной в коридор. — Деньги просто ни за что. Это помогло бы нам решить наши финансовые проблемы.
«Не мои проблемы, — так и просится у меня с языка. — Твои».
— Нет, ни за что. Это грязь. Низкопробность. Ты всегда так говорил обо всех, кто продает им истории.
— Ты ее словно защищаешь, — рычит он. — Всегда ее защищаешь.
— Не говори глупостей.
— Ты сама только что это сделала. Когда говорила о старухе.
Я останавливаюсь у двери:
— Я бы не хотела, чтобы Ава прочитала такую статью. В которой я бы говорила о них за деньги. Ей сейчас вообще некому доверять.
— Ты ее больше никогда не увидишь, какое это может иметь значение?! Почему ты никак не можешь взять это в свою тупую голову?
Я позволяю двери захлопнуться за мной. Два репортера — за неимением слова получше, говнокопатели — скучают в конце подъездной дорожки, но я не смотрю на них и, уж конечно, не отвечаю, когда они меня окликают. Я сажусь в машину, надеваю солнцезащитные очки и еду — превышая ограничение скорости в двадцать миль, — пока не теряю их из вида.
Если бы так же просто можно было сбежать от всего остального. Я думаю о тех сорока тысячах фунтов, которые предложила «Дейли мейл». Ричард сказал, что они ему сами позвонили, но он еще не окончательно выбил из меня весь здравый смысл, чтобы я купилась на его вранье. Это он им позвонил. Конечно же. И сказал все обо мне и Лизе, о нашей дружбе, о том, как хорошо я знаю ее повседневную жизнь. Нужно было видеть его лицо, когда я сказала «нет». Он ушам своим не верил. В особенности когда понял, что заставить меня абсолютно бессилен. Никому не нужна его история — рядом с моей она и гроша ломаного не стоит. И как я могла думать, что этот человек — сама любовь. Даже в начале, когда я помогала ему с его работой, изучала с ним формы и внутреннее пространство домов, я могла предположить, что все придет к этому. «Почему у тебя красная помада? Для кого ты мажешься?» Те маленькие обвинения много лет назад должны были насторожить меня.
Начинает звонить мой телефон. Он. Я даю ему вызвониться, а потом, когда останавливаюсь под светофором, отправляю короткий текст: «Я подумаю». Мне и правда стоит об этом подумать. Я ничего не должна Лизе. А Ава все равно не читает газет. С учетом всего остального вряд ли это будет иметь для нее значение. Но для меня будет. Я злюсь на миссис Голдман, потому что уж она-то должна бы понимать. «Она одинока. — Я слышу эти слова, сказанные голосом Лизы. — Может быть, она просто рада вниманию. По крайней мере, она теперь сможет позволить себе время от времени сладенькое». Я выключаю этот голос. Лиза больше не должна быть матерью Терезой в моей голове. Она — главная проблема, черт побери! Даже теперь, когда ее нет, я все еще должна отдуваться?
Атмосфера в офисе изменилась, я это чувствую, еще не дойдя до своего стола. Они слегка взвинчены, как щенки, спущенные с поводка. Точно стая, причем стая, к которой я больше не принадлежу. Стейси косит глаза в мою сторону, а с ней Тоби, шумок с моим появлением стихает.
— Что? — спрашиваю я. — Я что-то пропустила? Эмили, я выпью кофе, если ты приготовишь. Спасибо.
На всех лицах яркие улыбки. Я кидаю сумочку под стол. Неустрашимая Мэрилин. Встречает неприятности с открытым забралом.
— Это про Лизу, или Шарлотту, или как ее там? — говорит Джулия, после того как они все обменялись понимающими взглядами.
Я ощетиниваюсь. Что еще?
— Ну?
Она с хозяйским видом садится на край моего стола.
— Мы все вчера вечером ходили в бар, и Пенни сказала…
— Пенни? — спрашиваю я, прежде чем успеваю ухватить себя за язык.
— Мы решили, ей нужно отдохнуть от всего. — Она говорит «мы», но имеет в виду «я». В конечном счете она любимица учительницы.
— Очень мило с вашей стороны.
Я говорю в том же тоне, что и она, любезность и легкость, хотя сердце у меня колотится. Они все ходили в паб без меня. Хуже того, мне Пенни сказала «нет», а им — «да». Да, конечно, она просто могла передумать, но мне это не кажется правдоподобным. Ей теперь со мной не по себе. Я слишком близка…
— Так вот, Пенни сказала, что у нее из кассовой коробки пропадали деньги. Она считает, что их брала Лиза.
— Неужели?
Я представляю себе эту сцену: Джулия покупает вино, Пенни слишком быстро пьет, ей нужно расслабиться, а потом открывает свой большой рот.
— Ты не знала про деньги?
Ловко. Она знает, что я знаю.
— Да-да, про деньги я знаю. — Это мой предупредительный выстрел в ее сторону, в голосе обвинительная нотка, и, может, это мое воображение, но я вижу какую-то вспышку в ее глазах. «Осторожно, — говорю я себе. — Насколько тебе это важно на самом деле?» — Пенни мне сказала.
— Ты никогда не видела, чтобы Лиза делала что-нибудь подозрительное?
Они теперь все слушают. Головы повернуты в мою сторону. Что еще они вчера обсуждали? Наверняка меня, но в каком качестве? К какому выводу пришли? По какому пути провела их Джулия, эта маленькая, пронырливая, нечистая на руку сука? Я потрясена агрессивностью моей мысли и теперь верю словам Лизы. Джулия волчица в нашем офисном стаде овец.
— Нет. Если бы видела, то сказала бы.
— Конечно сказала бы. — Она улыбается, всплески кроваво-красной помады на ее губах подчеркивают идеальную белизну зубов. Явно выбеленных. Еще один трюк, чтобы казаться моложе. Лиза и тут была права.
Жалюзи на стенах кабинета Пенни опущены, и я прикидываю: то ли она прячется от них, то ли от меня, то ли от всех нас. Может, у нее похмелье. Как бы то ни было, я не могу поверить, что она готова возложить вину на Лизу. Я хочу ворваться к ней и сказать: «Она детоубийца, а не какой-то мелкий воришка!»
— Думаю, мы очень скоро будем знать, возникали ли у нее проблемы с деньгами, — мурлычет Джулия. — Все это появится в новостях.
У меня спазм в желудке. А что, если они узнают о том, что Ричард затащил меня в финансовую дыру и мы живем на кредитки? Тогда я стану подозреваемой номер один?
— Или, может, она делала это, потому что могла? — говорю я.
Улыбка Джулии победно кривится, она все понимает. Пытаюсь пробраться назад, соглашаясь с ними. Как они прореагируют, если я сделаю то, что хочет Ричард, и продам им свою историю? На этом моя карьера закончится. Примет ли меня кто-нибудь другой? Женщина сорока лет при такой рабочей атмосфере; женщина, которая за деньги готова выложить все?
— Мэрилин Хасси?
Я сначала слышу свое имя и только потом замечаю мужчину и женщину в нескольких футах от моего стола. В офисе наступает тишина, все — сплошное внимание, наблюдают.
— Слушаю. — Внутри я немного обмираю, но сохраняю выдержку. Что еще?
— Секретарь внизу сказал нам, что мы сможем найти вас здесь. Не могли бы мы поговорить?
Женщина показывает значок и представляется как сержант уголовной полиции Брей, но при их темных костюмах и удобной обуви вкупе с хмурым, серьезным выражением в значке не было нужды. Они из полиции — тут двух мнений и быть не может.
— Конечно, — говорю я. — Пройдемте в переговорную. — Я не даю себе труда спросить, зачем я им понадобилась. Лиза. Что еще может быть? Лиза, Лиза, Лиза… Я так устала от Лизы.
