— Тоже нормально. Как на работе? — поинтересовался он.
— Отлично.
«Люди, — подумал я, — из вежливости спрашивают о вещах, до которых им совершенно нет дела. А что, если бы я принял всерьез его интерес и дал полный отчет об Элиоте и Эллен Вайшлер? Рассказал бы, как меня отставили от проекта, которым занимался десять лет, посетовал бы, что теперь приходится возиться со всяким дерьмом. А заодно просветил бы по поводу Васкеса и Лусинды. Что бы он мне ответил?»
Вместо всего этого я спросил:
— А как твои дела?
— У кого-нибудь всегда болит поясница.
«Даже после того, как он полечится у тебя», — так и подмывало меня съязвить, но я промолчал.
— Что поделываете на праздники? — спросил Джо.
Мы остановились на перекрестке — самом неторопливом светофоре в Меррике. Проходили дни, а красный горел. Возникали и распадались царства, сменялись президентские администрации, а он никак не переключался.
— Как всегда, едем к маме Дианы.
— Понятно.
После того, как я задал тот же самый вопрос и Джо ответил, что они собираются на несколько дней во Флориду, в машине воцарилась тишина, и мы оба поняли, что темы исчерпаны.
— Господи, как холодно, — вернулся Джо к началу нашей беседы.
— Давай на красный! — крикнул я.
— Что?
— Поезжай на красный! — Меня внезапно осенило.
— С какой стати?
Диана попросила меня подождать на станции, потому что в доме работал нанятый мной трубочист и она не хотела оставлять его наедине с Анной.
— Давай, черт возьми, вперед на красный!
Я не нанимал никакого трубочиста.
— Послушай, Чарлз, я не хочу, чтобы меня оштрафовали и не понимаю, к чему такая спешка.
— Газуй!
И он поехал. Явная паника в моем голосе заставила его действовать. Нажал на акселератор, проскочил на красный и свернул на Кирквуд-роуд в двух кварталах от наших домов.
— Если меня оштрафуют, платить будешь ты, — заявил Джо, стараясь вернуть себе немного достоинства после того, как без всяких на то оснований подчинился приказу соседа. С каких это пор я стал отдавать ему распоряжения?
— Притормози здесь! — крикнул я.
Джо хотел свернуть на свою подъездную дорожку, чтобы я потом шел от его дверей к себе домой. Но у меня не было времени. И во второй раз за пару минут Джо поступил так, как я ему велел. Он остановился у номера 1823 по Йель-роуд, и я выпрыгнул из салона.
Едва я распахнул дверь парадного, как увидел Диану. Она, прислонившись к перилам лестницы, говорила кому-то, что Керри принимает не всех, так как очень избирателен в своих теплых чувствах.
А потом и того, с кем она беседовала.
* * *
— Мистер Рамирес обещал, что сделает нам скидки, — сообщила Диана.
Мы сидели в гостиной — все трое.
— Но только потому, что ему очень понравился Керри, а он — ему.
Жена говорила о расценках на чистку труб. Диана всегда умудрялась сходиться со всякими работниками, устанавливала с ними дружеские отношения, а потом пичкала меня байками об их женах и детях.
— Да, — подтвердил Васкес, — обожаю собак.
И улыбнулся точно так же, как в гостинице, когда распинал на кровати Лусинду, чтобы изнасиловать в последний раз.
— Мистер Рамирес… — начала Диана.
Но Васкес ее перебил:
— Рауль.
— Рауль сказал, что в нашей трубе поврежден… Повторите, как вы назвали?
— Дымоход.
— Да, дымоход.
— Очень старая труба, — сообщил Васкес. — Когда был построен дом?
— Кажется, в девятьсот двенадцатом, — ответила Диана.
— И к трубе ни разу не прикасались?
— Видимо, пришло ее время, — подтвердила жена.
Я молчал, и они оба посмотрели на меня — ждали, чтобы я проинформировал их, как собираюсь решить возникшую проблему. Но я абсолютно не представлял, что сказать. Поэтому снова заговорила Диана:
— Рауль готов все починить и почистить трубу. Но решать тебе.
— Вы же не собираетесь жить с неисправным дымоходом, — поддержал ее Васкес. — Может возникнуть обратная тяга, углекислый газ пойдет в дом, чего доброго, задохнетесь во сне. Понимаете?
Разумеется, я все прекрасно понимал.
— Я знал одну семью. Легли однажды спать, а наутро не проснулись. Умерли все до единого, целая семья.
— Так что ты скажешь? — встревожилась Диана. — Надо что-то делать.
В это время в гостиную вышла одетая в пижаму Анна.
— Какая столица Северной Дакоты? — спросила она меня.
На меня обрушились сразу два вопроса, но я готов был ответить только на один.
Выбираю столицы штатов за сто, Алекс[394].
— Бисмарк, — ответил я.
— Анна, познакомься, это Рауль. — Диана в любых обстоятельствах оставалась хозяйкой.
— Привет. — Дочь изобразила самую вежливую из своих улыбок, ту, что предназначалась для дальних родственников, друзей родителей и, как выяснилось, для работников коммунального хозяйства.
— Здравствуй. — Васкес потрепал ее по волосом. Его рука на голове моей дочери! — Сколько тебе лет?
— Тринадцать.
— Неужели?
Он так и не опустил руку. Он продолжал касаться ее волос. Пять секунд, десять, пятнадцать. Анна начала смущенно поеживаться.
— Похожа на мать, — сказал Васкес.
— Спасибо.
— Любишь школу?
Анна кивнула. Ей явно была неприятна чужая рука, но она не знала, как от нее избавиться. Рассчитывая на помощь, дочь посмотрела на меня.
— Давай-ка… — начал я.
— Вы что-то сказали? — повернулся ко мне Васкес.
— Иди-ка ты наверх делать уроки, Анна, — закончил я.
— Беги, дорогая, — согласилась Диана.
— Хорошо, — ответила дочь.
Однако рука Васкеса продолжала лежать у нее на голове, и Анна взглянула на меня уже с мольбой.
— Хорошо, — сказал Васкес, но не шелохнулся.
В комнате повисла неловкая тишина. Так бывает, когда друг дома, подвыпив, целует жену хозяина более страстно, чем позволяют приличия, и хозяин не знает, как поступить: то ли сделать вид, что не заметил, то ли затеять с приятелем драку.
— Мне надо делать уроки, — прошептала Анна.
— Уроки? Ай-ай-ай… Такие симпатичные девочки не должны делать уроки. Пусть за них делают уроки мальчики.
Я обязан был что-то предпринять. Сказать, например: «Будьте добры, уберите свою грязную руку с головы моей дочери, потому что ей чертовски неудобно и она желает уйти. Вы понимаете по-английски, черт вас побери?»
Тишина стала такой, что казалось, лопнут барабанные перепонки.
И вдруг раздался голос Дианы.
— Ей нравится делать уроки самой, — заявила она и прекратила пытку, втиснувшись между дочерью и Васкесом, вытолкнув Анну из круга зла.
Убегая, дочь обернулась на меня. И я прочитал упрек в ее глазах: мол, от такого отца помощи не дождешься. Или мне показалось?
Девичьи ноги застучали по лестнице вдвое быстрее обычного.
Снова воцарилась тишина.
Диана прокашлялась.
— Так что мы решили? Может быть, ты хочешь все обдумать, дорогой? — Впервые ей попался столь антипатичный наемный работник.
— Я быстро управлюсь, — заверил меня Васкес. — Вы же не хотите рисковать жизнями своих близких?
Я почувствовал, как внутри поднялось нечто едкое — одновременно холодное, будто лед, и обжигающее, словно кипяток. Я испугался, что меня вырвет.
— Нет, не хочу. И скоро с вами свяжусь.
— Отлично. Скоро вы со мной свяжетесь.
— Да.
— Чарлз, проводи Рауля, — предложила Диана, явно желая поскорее избавиться от нашего гостя.
Я довел Васкеса до двери, и он, все еще играя роль благодушного трубочиста, протянул мне руку.
— Знаешь, чему меня научили в армии? — прошептал он. — Пока из нее не вытурили?
— Чему?
И Васкес показал.
Одну руку он по-прежнему тянул в дружеском жесте, а другой ухватил меня за яйца. И стиснул пальцы.
У меня подкосились ноги.
— Нам говорили: хватай за яйца. Тогда ум и сердце — твои.
Я попытался выдавить хоть слово, но не смог. И закричать было нельзя: в двадцати футах за моей спиной находилась Диана, не подозревавшая, какую несусветную боль я испытываю.
