— Никто не знает. Умер, и все.
— Спасибо, успокоил, — заметил Чарлз.
— Даю тебе наколку, — продолжал Уинстон.
— Наколку?
— Насчет остальных игроков. Трое из Американской лиги.
— А почему ты не сказал, что четверо из Национальной?
— А ты ничего, в порядке, соображаешь.
Уинстон не обладал менталитетом «синего воротничка», зато имел комплекцию работяги. Казалось, он способен побить любого, стоит лишь захотеть. На предплечье у него красовалась татуировка «АБ».
— Совершил ошибку, — как-то признался он Чарлзу.
— Что сделал наколку?
— Да нет, что встречался с этой девахой, Амандой Барнс. А тату мне нравится. Кстати, я совсем не уверен, — сказал он, вставая и собираясь уходить, — что это семь игроков с одиннадцатью буквами в фамилиях, а не наоборот. Мы трепались об этом с одним парнем около двух ночи. Так что, может, я и перепутал.
* * *
Они встретились в итальянском ресторане на пересечении Пятьдесят шестой и Восьмой улиц, о котором шла слава, что сюда захаживал Фрэнк Синатра.
Наряд Лусинды потряс его, если считать признаком потрясения глаза, увлажнившиеся от обожания и возбуждения. На ней была блузка с треугольным вырезом, которая не висела, не ниспадала, не скрывала, а облегала.
Возможно, всему виной были расходившиеся нервы. Это как встреча с поставщиком: никогда не знаешь, чего ожидать.
И посему Чарлз задал ей вопрос, словно товарищу по работе:
— Чем занимается ваш муж?
— Играет в гольф, — ответила она.
— За деньги?
— Надеюсь, нет.
— И как долго вы…
— Женаты? Достаточно, чтобы не сразу вспомнить. А вы?
— Восемнадцать лет. — Чарлзу не требовалось производить подсчетов. Да и не хотелось. Хотя, если так рассудить, разве их разговор о супругах не являлся свидетельством того, что между ними не происходило ровно ничего предосудительного, что все оставалось абсолютно невинным?
— Восемнадцать лет назад я училась в начальной школе, — заметила Лусинда.
И Чарлз мгновенно начал подсчитывать, сколько ей лет. Что-то около тридцати?
— Ну так что там у вас? — спросила она. — Снова нож в спину?
— Получил новый заказ на рекламу.
— Неужели?
— Какой-то аспирин. Врачи утверждают, будто он в два раза действеннее нынешнего.
— Поразительно!
— Впрочем, те же врачи теперь вообще не рекомендуют употреблять аспирин.
— И что вы собираетесь делать?
— Понятия не имею. Сплошная головная боль.
Лусинда рассмеялась. У нее были тонкие запястья и сужающиеся к кончикам пальцы, которыми она смахивала длинные темные волосы с глаз — точнее, с одного глаза, и Чарлз вспомнил Веронику Лейк в «Этом наемном убийце».
— Как вы оказались…
— В рекламе? Никто не знает, как оказывается в рекламе. Таинство. Вдруг вы в деле — и все.
— Нечто вроде брака?
— Брака? Боюсь, что не совсем вас понимаю.
— Хотите — верьте, хотите — нет, я не помню, чтобы стремилась замуж. Не припоминаю, как говорила «да». Хотя определенно говорила.
Лусинда повернула кольцо с алмазом, словно желала убедиться, что оно на пальце и она в самом деле замужем. Неужели обаяние Чарлза заставило ее забыть о семье?
— Вы познакомились с мужем в Техасе?
— Нет. В Техасе я покуривала травку и считалась пропащей.
— Ах да, вы же были юной правонарушительницей.
— В Амарилло это называлось бунтарством. А вы? Что поделывал юный Чарлз?
— Боюсь, что жил паинькой. Юный Чарлз много читал и вовремя сдавал сочинения и курсовые работы.
— Значит, вы были тем самым увальнем, над которым все потешались?
— Увы.
* * *
Чарлз купался в отсветах недавнего свидания.
И к сожалению, таращился на папку с названием «Обзор пожеланий заказчика».
Реклама болеутоляющих и моющих средств, как и деодорантов, далеко не всегда вызывает восторг у исполнителя. Рекламщики живут в мире, который мало замечает их работу, исключая, конечно, заказчиков. Зато те устраивают постоянный экзамен, переэкзаменовку и снова экзамен их задумкам. И как бы удачно ни складывались отношения, дело все равно кончается домохозяйкой, волокущей к телеобъективу сумку с товаром и клянущейся, что теперь ее жизнь круто изменилась.
Чарлз унаследовал не только заказ, но и начатую работу. Ее успели проверить и перепроверить, а затем отослали в три торговых дома для обеспечения финансированием. Один из них — «Хэдквотерз продакшен» — был рекомендован агентством. Чарлз знал бизнесменов: Том Муни — старомодный зануда, а Фуллер Браш — человек с большими завихрениями.
Исполнительный директор его нового заказа Мэри Уидгер направила ему на ознакомление телесценарий. На этот раз обошлось без сумки с товаром. Домохозяйка протягивала болеутоляющее мужу и сулила ему новую жизнь.
Чарлз позвонил продюсеру агентства Дэвиду Френкелу. Раньше им не доводилось работать вместе, поскольку Дэвид занимался такой рекламой, с которой Чарлз столкнулся впервые.
— Да, — сказал в телефон Френкел. — Кто это?
— Чарлз Шайн.
— О, Чарлз Шайн!
— Похоже, нам предстоит общее дельце.
— Давно пора, — ответил Дэвид, и Чарлз так и не понял, то ли он таким образом проявлял дружелюбие, то ли выражал удовлетворение выдворением Чарлза в страну анальгетиков.
Чарлз все-таки решил, что к нему проявляли дружелюбие. Продюсер агентства обеспечивал финансирование сценария, согласовывал, к обоюдному удовольствию, гонорары и участвовал в создании ролика.
— А не многовато ли за работу? — поинтересовался Чарлз, имея в виду проставленную карандашом сумму внизу листа. Ее уже разбили по статьям на редактирование, озвучивание, послесъемочные затраты и комиссионные агентства и направили на согласование заказчику.
Девятьсот двадцать пять тысяч долларов за два съемочных дня.
— Они всегда так платят, — буркнул Дэвид.
— А не много ли за двух актеров и склянку аспирина?
— Такая цена, — бесстрастно сообщил Дэвид.
— Прекрасно.
Сумма не должна была беспокоить Чарлза, коль скоро она не взволновала заказчика. А если верить Дэвиду, она заказчика не взволновала.
Тем не менее, Чарлзу она показалась чересчур завышенной.
— Послушайте, давайте сойдемся на следующей неделе и вместе по всему пробежимся.
— У меня каждая минута на счету, — ответил Дэвид.
И Чарлз догадался, что продюсер все же не грешил дружелюбием.
* * *
Второе свидание больше напоминало обед, чем встречу людей, которых тянуло друг к другу.
Когда принесли десерт — пирожные и капуччино, Лусинда сказала:
— Вы не рассказывали о своей дочери. Какая она?
— Нормальная.
— Нормальная?
— Да. Нормальная.
— И это все? Не слишком вы словоохотливы.
— Грубая, своенравная, раздражительная. В общем, обычная.
Он, естественно, не объяснил, почему его дочь такая.
Но Лусинда столь ласково-вопросительно на него посмотрела, что Чарлз не выдержал и признался:
— Она больна.
— О!
— Юношеский диабет. И не тот, когда больной принимает инсулин, и все в порядке. Сложный случай.
— Мне очень жаль, — проговорила Лусинда.
— Мне тоже.
Она оказалась превосходной слушательницей.
Чарлз понял это через десять минут рассказа, как восемь лет назад они с Дианой привели здоровую девочку в приемный покой «Скорой помощи», а вернулись домой с тяжело больным ребенком, которому следует дважды в день делать уколы. Теперь им приходится постоянно опасаться, как бы она не провалилась в гипогликемическую кому. Приобретать специальный инсулин на основе свиных клеток, потому что другие виды не действуют. Но состояние Анны все равно ухудшается.
Лусинда слушала с искренним состраданием. Качала головой, вздыхала, вежливо задавала вопросы, если что-то не понимала.
— Свиной инсулин, что это такое?
Чарлз объяснил, как умел. И когда перестал выворачиваться наизнанку, Лусинда не стала утешать его банальностями. И он это оценил.
