— А чего такого я сделал?
— Дурачить меня вздумал?! Ты где работаешь? В какой фирме? Я вот в архитектурно-строительной. Компания G. Слыхал про такую?
Мужик нахмурился и был таков.
— Козлина! Стоит с деревянной рожей. Бабу ему, видишь ли, захотелось! — орала я ему вслед и никак не могла остановиться.
Вдруг как из-под земли передо мной возникла тетка лет сорока, видимо наблюдавшая из тени за нашей разборкой, и робко тронула меня за руку:
— Можно вас на несколько слов?
Тетка была в белой вязаной шляпе и перчатках. Поверх серого ворсистого пальто повязана цветная синтетическая шаль, лежавшая на плечах как матросский воротник. Увидев этот нелепый наряд, я невольно хмыкнула. Тетка, скроив сочувственную мину, крепко сжала мои руки в своих, затянутых в перчатки, и зашептала высоким голосом:
— Вам не следует заниматься этим низменным промыслом. Нельзя опускаться до такого. Божья милость, конечно, безгранична, но вам не следует забывать, что вы сами должны приложить усилия, чтобы подняться. Тогда вы непременно сможете начать все сначала. Ваша боль — это моя боль. Ваша покорность — моя покорность. Я буду молиться за вас.
Озябшим рукам было приятно под перчатками, но я все-таки освободилась от ее рукопожатия.
— Ты о чем? Я из кожи вон лезла, чтобы подняться. Между прочим, была отличницей в университете.
— Понимаю. Понимаю. Если бы вы знали, как я вас понимаю. До боли в сердце.
Она дохнула на меня мятой.
— Что ты понимаешь? — Я холодно усмехнулась. — Я прекрасно обхожусь без твоей помощи. Днем работаю в фирме.
Я быстро показала ей удостоверение. Однако она даже не взглянула на него. Вместо это достала из сумки книжку в черном переплете и прижала к груди.
— Вам доставляет удовольствие так жить — торгуя собой?
— Конечно. Меня вполне устраивает.
Тетка тряхнула головой, выражая категорическое несогласие:
— Этого не может быть. Ваша ложь глубоко ранит меня. Разве можно позволять мужчинам так грубо обращаться с собой? Когда я смотрю на вас, у меня сердце кровью обливается. Какая же вы глупышка! Я так переживаю за несчастных женщин, как вы. Мало того что вас в фирме обманывают, так еще вечерами приходится терпеть обман от мужчин. Это же настоящее мучение! Вы жертва своих собственных страстей. — Она погладила меня по голове рукой в перчатке. — Бедная вы, несчастная. Ну откройте же глаза скорее!
От ее ласки у меня съехал парик. Я сердито отпрянула в сторону:
— С чего это я несчастная? Какое тебе дело?
Не ожидавшая такой реакции, тетка сделала шаг назад. Я вырвала из ее рук Библию и с размаху швырнула в белые крашеные блоки стены, что отгораживала лав-отель от улицы. Библия смачно шмякнулась о стену и упала на асфальт. Резко вскрикнув, тетка бросилась поднимать свое сокровище, но я оттолкнула ее и наступила на Библию, распоров острым каблуком тонкую, как луковая шелуха, бумагу. Я знала, что этого делать нельзя, но остановиться уже не могла — мне доставляло удовольствие топтать Библию.
Я бросилась бегом в темноту переулка. Щеки холодил прохладный северный ветерок, стук каблуков громким эхом отражался от стен. Здорово я приложила эту святошу! Проходя мимо круглосуточного магазина, купила банку пива и пакетик сушеного кальмара. Открыла пиво, пошла дальше. Ледяная жидкость освежила горло, и сразу полегчало. Я подняла голову к темному ночному небу. Плевать! Пусть будет, как будет! Теперь я стройнее и красивее, чем прежде, и могу наслаждаться свободой.
Ежиться от холода у Дзидзо больше не было сил, и я сбежала по каменной лестнице к станции Синсэн и оказалась на том самом пустыре, где обслуживала бомжа. Стояла, пила пиво, жевала кальмар и тряслась от холода. Вдруг так приспичило, что я тут же присела в сухую траву и, вспомнив загаженную уборную Чжана, рассмеялась. Здесь, на пустыре, куда приятнее.
— Эй, сестричка! Чем ты там занимаешься?
Наверху, на лестнице, стоял мужик и смотрел на меня. Он был как следует под градусом — ветерок доносил до меня запах перегара.
— Делом.
— Ого! Может, давай вместе?
Мужик нетвердыми шагами спустился ко мне.
— Знаешь, старичок, я тут замерзла как собака. Зайдем куда-нибудь? — предложила я.
Он кивнул как-то неопределенно, но я немедленно подхватила его под руку и потащила обратно в Маруяма-тё до ближайшего лав-отеля. Мужик — с виду типичный сарариман, под пятьдесят, а может, и больше. Физиономия опухшая. Сразу видно, выпить не дурак. Смуглый. Ноги у него заплетались, и я еле втолкнула его в номер.
— Будет стоить тридцатку.
— У меня столько нет.
Мужик неуверенно пошарил по карманам и извлек на свет божий какую-то квитанцию и сезонку на электричку. Чтобы не оставить ему шансов на отступление, я толкнула его на кровать и впилась губами в рот. От него несло как от винной бочки. Он поспешно отстранился и, внимательно посмотрев на меня, сказал:
— Извини. Давай не будем, а?
— Постой-постой, как же так? Сам меня сюда затащил… Нет уж, гони тридцатку!
Я ни за что не хотела упустить клиента, первого после такого долгого перерыва. С обреченным видом тот выудил из бумажника несколько тысячных и опустил голову:
— Вот три тысячи. Больше нет. А я пойду. Мне ничего не надо. Хорошо?
— Послушай! Я работаю в большой компании. Хочешь знать, почему я по вечерам этим занимаюсь? — спросила я, присаживаясь на кровать и стараясь держаться с достоинством.
Он спрятал бумажник и быстро накинул плащ. Стараясь не отставать, я тоже стала собираться. Сейчас потребуют деньги за номер, а за что платить-то?
Протрезвевший клиент начал торговаться у стойки:
— Номером мы совсем не пользовались, ничего не трогали. Давайте за полцены. Мы и были-то минут десять, не больше.
Черноволосый человек за стойкой мельком взглянул на меня сквозь очки от дальнозоркости. Несмотря на солидный возраст, он был абсолютный брюнет, из чего я сделала вывод, что он тоже в парике.
— Ладно! С вас полторы тысячи.
У клиента будто камень с души свалился. Он отдал две тысячи, получил на сдачу пятисотиеновую монету, но подвинул ее человеку за стойкой:
— Извините. Это вам за беспокойство.
Я тут же протянула руку:
— Это мое. В конце концов, я тебя целовала. Всего за какие-то три тысячи.
Клиент и человек за стойкой ошеломленно уставились на меня, но я хранила олимпийское спокойствие. Все-таки монета досталась мне.
До последней электрички оставалось совсем немного. Я выпила еще банку пива, снова спустилась по каменным ступеням и зашагала к станции Синсэн. Сегодняшняя выручка — три тысячи. Точнее, три с половиной, если прибавить чаевые администратору в лав-отеле, которые я у него отобрала. При этом потратилась на пиво и кальмаров. Так что почти в дефиците. По пути к станции мне попался дом, где жил Чжан. Я поглядела на его окно на четвертом этаже. В квартире горел свет.
— Ну вот и снова встретились. Как дела? — услышала я за спиной.
Чжан! Я швырнула в сторону пустую пивную банку, она со звоном покатилась по мостовой. Чжан был в той же кожаной куртке и джинсах; вид у него был очень серьезный. Я посмотрела на часы.
— У меня еще есть чуть-чуть времени. Твои сожители не захотят сейчас позабавиться? Как думаешь?
— Ты, конечно, прости, — протянул Чжан, словно извиняясь, — но ты им не очень показалась. Говорят, больно тощая. И Дракон, и Чэнь И. Всем дамы в теле нравятся.
— Ну а тебе?
Чжан закатил большие глаза. У него были густые брови, пухлые губы. Мне все в нем нравилось, если б не наметившаяся лысина. Мой тип. Как раз то, что нужно.
— Мне любая подойдет, — засмеялся Чжан. — Я со всеми могу. Кроме сестры.
— Тогда обними меня.
Я прильнула к Чжану. Как раз в этот момент к платформе подошел поезд на Сибуя, из вагонов стали выходить люди. Шли мимо и глазели на нас, но мне было на них наплевать. Чжан растерянно обхватил меня руками, а я невольно прижималась к нему все сильнее. На меня вдруг напала тоска.
