Джеймисон состроила гримаску:

— Лимонад, что же еще. Всем известно.

Марс категорично мотнул головой:

— А вот и нет, Алекс. Делать тачдауны.

— Ах вон оно что! Ты этими словечками сказал Декеру, что собираешься делать? Убрать этих двоих. Чтобы он тоже включался?

— Молодец, поймала.

— Надо бы мне, наверное, тоже начать смотреть футбол: вдруг когда-нибудь пригодится в противостоянии вам двоим.

— Жизнь иной раз вытворяет такие финты, что наперед и не догадываешься, — сказал Марс.

— Никогда не знаешь наверняка, — машинально повторил Декер, снова вглядываясь в темень за окном.

Декер протянул очередную салфетку, а сам оперся на спинку стула.

Сидя на больничной койке, Митци Гардинер промокнула глаза. Она наконец пришла в себя; при этом врачи сказали, что можно рассчитывать на полную поправку.

Декер частично рассказал ей о том, что произошло. Не стал умалчивать и о смерти ее мужа наряду с его участием в шпионской деятельности.

— Я всегда недоумевала, почему такой парень, как Брэд, клюнул на такую, как я, — шмыгнув носом, призналась она.

— Не надо себя недооценивать.

— Мне просто не верится, что этот Билл Пейтон был русским шпионом… как там его?

— Егоршин. Такие вот дела на поверку.

Раскрывать тайну отцовства Декер не стал, считая в душе, что Мерил Хокинс заслуживает зваться отцом. К тому же не было уверенности, что Митци в ее хрупком состоянии сумеет справиться с такой правдой.

— Да. — Скомкав салфетку, она бросила ее в ведерко рядом с кроватью и робко посмотрела на Декера. — Но это, наверное, еще не все?

— Да, не все.

— Ты здесь… для чего-то другого?

— Да.

— Как Рэйчел? Что с ней?

— Ей предъявлено обвинение, но она, вероятно, сможет заключить сделку со следствием. Поскольку Егоршин до сих пор не пойман, ее жизнь в опасности. Она может получить статус свидетеля под защитой, когда расскажет ФБР все, что знает.

— Так ведь он может прийти и за мной?

— Не думаю. У него к тебе, похоже, симпатия.

— Он действительно нам помогал. Помню, добывал обезболивающее для мамы. Хотя я его знала как Билла Пейтона. До сих пор не могу поверить, что он был… иностранным агентом.

— Да. Но к твоему отцу он не был так добр.

— Он мне о нем кое-что рассказывал. Не очень лицеприятное.

— Все это было выдумкой. Он сам мне в этом признался. Ему просто хотелось перетянуть тебя на свою сторону. Вот и все.

— А я ему верила. И помогла упечь своего отца в тюрьму.

— Ты знала, что ему грозят обвинения в убийстве?

Она покачала головой.

— Даже близко. Понятия не имела. Вообще не знала, что происходит на самом деле. Была все время в прострации.

— Тебя, вероятно, предпочитали держать в неведении, так как не полагались на твою благонадежность. Но после того, как ему предъявили обвинение? А вслед за тем осудили?

— Я не знала, что и думать. В душе я все же чувствовала вину.

— Видимо, он догадывался о твоем частичном соучастии. Но не стал делать ничего, что могло бы бросить на тебя тень. Поэтому просто молчал и безропотно отправился в тюрьму. Лишь после встречи с Карлом Стивенсом его мнение изменилось. Ведь он уже фактически умирал, и тут вдруг Стивенс рассказал ему о твоем соучастии и о людях, что за этим стояли. Вероятно, в Мериле взыграла обида. И он вернулся сюда, чтобы обелить свое имя.

— Вряд ли можно его в этом винить. — Митци легла на спину и закрыла глаза. — Я так устала. — Внезапно она рывком села. — Боже! Мой сын! Что с ним? Где…

— С ним все в порядке. Сейчас он в интернате. И о происшедшем он ничего не знает.

— Я… Поверить не могу, что только сейчас о нем вспомнила!

Вид у нее был действительно ошеломленный собственным легкомыслием.

— Ты же только что вышла из наркотической комы. Мысли еще не вполне прояснились.

— Ты слишком ко мне добр. — Она о чем-то крепко задумалась. — Хотя у меня такое чувство, что скоро все изменится.

Он встал и посмотрел на нее сверху вниз.

— Ты знаешь, сколько людей влачится по жизни без шанса что-либо исправить?

— Я… Что ты хочешь этим сказать?

— Ты много чего понаделала, Митци. Помогла засудить своего отца. Он от этого очень страдал. Попал в тюрьму, где с ним творились ужасные вещи.

— Я все это знаю. Я была… все равно что не в своем уме от наркоты.

— А теперь нет. Ты чиста, трезва и, надеюсь, мыслишь ясно.

— Чего ты от меня хочешь? — спросила она осторожно.

— Как насчет одного праведного поступка?

— Какого именно?

— Ты идешь в суд и делаешь заявление, которое оправдает твоего отца, возвратив ему доброе имя. А ты приняла бы на себя ответственность за содеянное.

— А оттуда в тюрьму? Ты это просишь меня сделать?

— Мне кажется, я имею право на такую просьбу, учитывая твою усердную попытку снести мне башку в твоем доме.

— Я… В тюрьму я не могу. Мне сына не на кого оставить.

— Возможно, тебе этого удастся избежать.

— Как? — умоляюще произнесла она.

— Твой случай нетипичный. Пожалуй, мне удастся убедить власти заключить с тобой сделку. Ты расскажешь, как все было на самом деле, и тогда репутация твоего отца будет восстановлена, а ты продолжишь жить своей жизнью.

— Ты действительно думаешь, что такое возможно?

— Возможно все. Но помимо очевидных преимуществ, я полагаю, что в этом раскладе для тебя может быть и еще один существенный плюс.

— Какой же?

— Все эти годы, Митци, ты жила с чувством вины. Догадываясь об этом или нет. И это на тебя определенным образом воздействует. Меняет тебя. Заставляет становиться кем-то, кем ты, возможно, быть не хочешь, но неотступно к этому идешь. Пусть даже со всеми деньгами на свете. И это мало-помалу раздирает тебя на части.

Она вцепилась в простыню и взирала на него с глубокой, тоскливой беспомощностью.

— Ты… говоришь так, будто это происходило с тобой.

— Никаких «будто». Меня не было рядом, когда моя семья так во мне нуждалась. Из-за этого они погибли. Мне никогда больше не увидеть ни жены моей, ни дочери. И для меня это теперь неизбывное покаяние. — Декер глубоко вздохнул. — Однако жить так нельзя, Митци. Поверь мне.

По ее щекам катились слезы. Она протянула руку и схватила его ладонь — ощущение, от которого не так давно он бы вздрогнул.

Вместе с тем, когда его в минуту упадка обнял своей лапищей Мелвин Марс, а потом в машине его руку сжала Мэри Ланкастер, просто желая в момент испуга утешительной близости другого человека, с Амосом Декером что-то произошло.

Что-то очень хорошее. Потому что, несмотря на тревоги и переживания, все эти дни не покидавшие его ум, возможность ощутить объятие или пожатие чужой руки, не дрогнув и не напрягшись — простое, в сущности, действие, всеми другими воспринимаемое почти как должное, — немного приближало Декера к себе прежнему, кем он когда-то был. До того, как умер на футбольном поле и очнулся совсем другим человеком.

Поэтому Декер протянул другую руку и накрыл ею ладонь Митци.

— Митци, ты сделаешь это? Совершишь этот шаг? Исправишь то, что тебе посильно? Освободишься ли наконец от чувства вины?

И по прошествии нескольких неуютно долгих секунд он услышал ее тихий голос:

— Да. Я это сделаю.

— Похоже, помимо вмешательства в нашу демократию, Москва пытается еще и вербовать наших маргиналов, делая их своими солдатами на нашей территории в надежде породить еще больше раскола и беспорядков, — повествовал Богарт за ужином в «Пене» с Марсом, Джеймисон и Декером.

— Значит, Эрик Тайсон и Карл Стивенс были частью этой сети? — спросила Джеймисон.

— Несоменно.

Декер доел свою жареную картошку, шпионски поглядывая на неодобрительно следящую за ним Джеймисон. Неожиданно она расцвела улыбкой и сказала:

— Вот молодец. Свою норму вредной пищи ты сегодня заработал. Но уж завтра я тобой займусь.