— И через Национальный центр пропавших и эксплуатируемых детей, — добавила Пайн.

Уоллис кивнул и отправился выполнять свое обещание.

Блюм подошла к Пайн.

— Преступник изменил основную тему, — тихо сказала Пайн.

— Ты имеешь в виду фату и смокинг? — уточнила Блюм.

— Однако он одел мальчика в форму, взятую в музее, и… — Пайн замолчала, не сводя глаз с тела, потом опустилась перед ним на колени.

— Эй, я пытаюсь сделать панорамные фотографии, если вы не против, — громко сказал один из техников.

Пайн повернулась и одарила его таким взглядом, что он быстро отступил и начал возиться с фотоаппаратом.

— Что это? — спросила Блюм, присаживаясь на корточки рядом с Пайн, Ларедо смотрел через ее плечо.

Пайн достала из кармана пару перчаток из латекса и аккуратно расстегнула ворот куртки мальчика. Она заметила тонкую серебряную цепочку у него на шее и, вытащив ее из-под одежды, подняла вверх.

— Амулет со святым Христофором, — сказала Блюм.

Пайн кивнула.

— Да, так и есть. — Она провела пальцем по поврежденной части. — Посмотри на зазубренную кромку. Что-то настолько сильно по ней ударило, что повредило металл.

— Нам известна причина смерти мальчика? — спросила Блюм.

— Нет, на нем нет видимых ран. Следы удушения также отсутствуют. И на шее нет отметин от веревки.

— Значит, яд?

— Я даже не знаю. — Пайн оглядела голову мальчика. — Шея повернута под странным углом.

— Ты думаешь, она сломана? — спросил Ларедо.

— Вполне возможно.

Она подозвала фотографа и попросила его сделать несколько снимков амулета.

К этому моменту к ним снова подошел Уоллис, и Пайн указала на подвеску.

— Как вы думаете, это часть музейного костюма или она принадлежала ребенку? — спросил Уоллис.

— Или ее надел на него убийца, — сказала Пайн.

— Лили рассказала, что форму сняли с манекена с выставки, — сообщил Ларедо. — Преступник нашел его в задней части музея.

— Думаю, Лили подтвердит, что подвеска со святым Христофором не являлась частью костюма, — сказала Пайн.

— Это говорит ваша интуиция? — спросил Уоллис. — Она могла принадлежать мальчику.

— Нет, — возразил Ларедо. — Она ищет схему действий преступника. Он одел двух взрослых. А теперь ребенка, и не важно, приносил он одежду с собой или нет.

— Однако он надел на него кулон, — сказала Пайн. — К костюмам других двух жертв он ничего добавлять не стал, во всяком случае, мы не нашли никаких необычных деталей, он лишь одел их, как невесту и жениха.

— Значит, он слегка изменил схему, — отметила Блюм.

— Да, складывается такое впечатление, — согласилась Пайн.

— Серийные убийцы обычно не меняют образ действий во время серии, — заметил Ларедо. — Ты и сама это знаешь.

Пайн кивнула.

— Большинство не меняют, — сказала она. — Но с некоторыми такое случается. И не забывайте: мы до сих пор не знаем ни его схемы, ни мотива. Не исключено, что он придумал весьма сложный план. Вот почему мы можем смотреть на эту смерть и место преступления и говорить, что убийца изменил свои методы, а с его точки зрения все идет именно так, как он задумал.

— Теперь я понимаю, почему вы зарабатываете этим на жизнь, — сказал Уоллис. — У вас получается залезать к ним в головы. — Его лицо дернулось. — Намного лучше, чем у меня.

— Но мне там совсем не нравится, — ответила Пайн. — Однако сейчас я готова это делать, чтобы поскорее посадить подонка за решетку.

Ларедо посмотрел на нее и понимающе кивнул.

— Я спрошу у Лили про подвеску, — сказал Уоллис. — Но что будет означать, если окажется, что ее добавил преступник?

В ответ Пайн показала собственный кулон.

— Легенда гласит, что святой Христофор перенес ребенка через реку и только позднее узнал, что это был Христос. С тех пор он стал считаться покровителем странствующих.

— Ну, с этим ребенком его постигла ужасная неудача, — резко сказала Блюм.

— Возможно, ты смотришь на это не с той стороны, Кэрол, — возразила Пайн.

Ларедо бросил на нее внимательный взгляд.

— А какая сторона, по-твоему, правильная? — спросил он.

— Если мы сумеем узнать, каким образом амулет повредили, я смогу ответить на твой вопрос.

— Вы действительно считаете, что это важно? — спросил Уоллис.

— Возможно, самое важное из всего, что мы обнаружили до сих пор.

— А кто подарил тебе подвеску со святым Христофором, как она к тебе попала? — спросила Блюм.

Они возвращались в «Коттедж».

— Моя мать, — ответила Пайн. — Последний подарок, который я от нее получила.

— Ты хочешь сказать, она отдала тебе амулет перед тем, как исчезнуть?

— Очевидно, она знала, что намерена оставить меня. Ну, знаешь, «меня не будет рядом, чтобы за тобой присматривать, так что возьми идиотский кусок металла», — что-то в таком роде.

— Но почему ты носишь подвеску, если испытываешь такие чувства?

— Потому что она единственное, что у меня осталось в память о ней. И… поэтому, она имеет для меня большое значение. Нечто вроде отношений любви-ненависти. С одной стороны, когда я чувствую ее на груди, мне вспоминается, что мать меня бросила. А иногда я испытываю тепло и чувство безопасности, словно мне снова шесть и мать держит меня за руку.

Блюм задумчиво кивнула.

— Отношения между матерью и дочерью всегда очень непростые, — сказала она. — Возможно, самые сложные из всех. Во всяком случае, так было со мной. По сравнению с ними отношения с сыновьями казались мне предельно простыми.

Между тем, с подвески, найденной на мальчике, сняли отпечатки, но ничего не нашли. Пайн решила, что это делает ее еще более важной уликой. Кто-то посчитал нужным ее протереть.

— Надеюсь, судмедэксперты сумеют выяснить, каким образом был поврежден металл, — сказала Пайн.

— Ты и в самом деле думаешь, что это важно? Вполне возможно, Уоллис прав, и она могла принадлежать мальчику, который ее и повредил.

— Нет, — покачала головой Пайн. — Если ты обратишь внимание на повреждение, то заметишь, что острый край был вдавлен внутрь. Он бы царапал кожу. А на шее мальчика не осталось таких следов. Никто не станет носить предмет, который постоянно раздражает кожу.

— Значит, именно убийца надел подвеску на мальчика.

— Я уверена, что здесь нечто личное, Кэрол. Такова суть подобных предметов. Ее носил кто-то важный для убийцы. Это прямая улика, если мы сумеем связать ее с ним.

— Ли?

Они повернулись и увидели Агнес Ридли, стоявшую перед входом в «Коттедж».

— Это правда? — спросила она — Еще одно убийство?

Пайн и Блюм подошли к ней.

— Боюсь, так и есть, — кивнув, ответила Пайн. — На сей раз жертвой стал маленький мальчик.

— Господи! Ребенок? Но это же полный абсурд, правда?

— Мы не имеем ни малейшего представления о мотивах преступника. Поэтому не знаем, кто еще находится в его списке жертв.

— А личность ребенка удалось установить?

— Пока нет. Сейчас полиция распространяет описание и портрет. А здесь когда-нибудь пропадали дети?

— Мне о подобных случаях ничего неизвестно. И, если ребенок местный, родители уже должны были обратиться в полицию.

— Да, пожалуй.

— Я могу как-то помочь?

— Держите глаза открытыми и уши настороже. И, если узнаете что-нибудь, сразу звоните в полицию.

Они вошли в «Коттедж», где в вестибюле их дожидалась Грэм.

— Боже мой, куда катится наш город? — скорбно воскликнула она, как только их увидела.

— Но почему Лили пришла сюда? — спросила Пайн. — Все так завертелось, что я забыла ее спросить.

— Лили знает, что вы здесь остановились. И первое, что пришло ей в голову, когда она увидела в музее тело ребенка, это бежать сюда.

— Как давно вы знакомы с Лили?

— Почти всю жизнь. Она давно работает в музее. Но теперь сомневаюсь, что сможет туда вернуться.

— Манекен, который убийца заменил на мальчика, нашли в задней комнате. Мы полагаем, преступник сумел туда попасть, потому что у него был ключ. Ни один из замков не взломан. Вы не знаете, как такое могло произойти?