Лидбеттер взглянул на свой портфель с бумагами. Внутри, аккуратно сложенная, лежала его любимая «Нью-Йорк таймс». Прежде чем переехать в Ричмонд, Лидбеттер окончил школу и колледж в Нью-Йорке. Ричмонд этому пересаженному на южную почву янки тоже пришелся по душе, тем не менее каждый вечер он целый час посвящал чтению «Нью-Йорк таймс». Это было его любимым развлечением на протяжении многих лет. Газету ему доставляли прямо в суд — перед тем, как он уезжал домой.

Как только маршал отъехал от парковки, у него в кармане зазвонил мобильный телефон.

— Кто это? Да, господин судья. Я обязательно ему об этом сообщу. — Он положил аппарат на сиденье. — Это судья Маккей. Предлагает вам взглянуть на последнюю страницу первой части газеты. Утверждает, что вы увидите там нечто совершенно поразительное.

— Он не сказал, что именно?

— Нет, сэр. Просто попросил заглянуть в газету и немедленно ему перезвонить.

Лидбеттер снова посмотрел на свой портфель. Его любопытство достигло предела. Маккей был его хорошим другом, и его интеллектуальные интересы были почти такими же, как у Лидбеттера. Уж если Маккей говорит, что в газете напечатано нечто совершенно поразительное, значит, так оно и есть. К тому времени лимузин притормозил у светофора. Это было очень кстати, поскольку когда Лидбеттер пытался читать в движущемся авто, у него начинала болеть голова. Он вытащил газету из портфеля, но в салоне было слишком темно. Тогда он поднял руку, включил в задней части салона верхний свет и раскрыл газету.

Раздраженный маршал повернул голову к судье и сказал:

— Ваша честь, я ведь просил вас не включать свет для чтения, поскольку вы из-за этого превращаетесь в самую настоящую живую мишень…

Звон разбитого стекла заставил маршала похолодеть; когда он посмотрел на судью, то увидел, что тот уткнулся лицом в свою любимую «Нью-Йорк таймс», заливая ее страницы кровью.

По мнению Веба, мать Кевина Вестбрука уже пребывала в лучшем из миров, хотя никто не брался это утверждать. Она просто исчезла и не объявлялась вот уже несколько лет. Большая поклонница таких наркотиков, как мет и крэк, она скорее всего закончила свои дни, вколов смертельную дозу или понюхав ядовитого порошка. Установить личность отца Кевина не представлялось возможным. Такого рода пробелы в личном деле подозреваемого были для Веба не внове. Забравшись в машину, он покатил в район Анаконтия, куда боялись заезжать даже полицейские. Его интересовал полуразвалившийся двухэтажный дом, где, согласно имевшимся в Бюро данным, в пестрой компании кузин, кузенов, бабушек, дядюшек, их братьев и шуринов проживал Кевин Вестбрук. Веб не очень-то представлял себе, с кем и в каких условиях живет мальчик. Впрочем, этого не знал никто. По мнению Веба, ему предстояло иметь дело с американским семейством новой формации, зародившимся в нищих, пораженных преступностью районах. Территория, по которой он проезжал, напоминала зараженную зону, отравленную аварийным реактором. Было совершенно очевидно, что здесь не могли расти ни цветы, ни деревья, а трава во двориках имела болезненный желтый оттенок; даже собаки и кошки на улицах имели дистрофический вид. Попадавшиеся навстречу аборигены, дома, в которых они обитали, — да и вообще все вокруг выглядело так, что, казалось, готово было рассыпаться на части в любую минуту.

Из дома несло какой-то гнилью. Дверь была открыта, поэтому чем ближе Веб подходил к зданию, тем сильнее становилась вонь. Эта вонь до такой степени сказалась на его самочувствии, что, когда он вошел в дверной проем, им овладело состояние, близкое к обморочному. Вместо этих домашних токсинов он готов был вдыхать слезоточивый газ.

Сидевшие напротив него люди не проявили особого беспокойства по поводу исчезновения Кевина. Вполне возможно, у мальчика была привычка уходить из дома и они к этому привыкли. Расположившийся на диване угрюмый юнец сказал:

— Мы уже все рассказали полиции. — При этом он не выговаривал, а как бы выплевывал слова в Веба.

— А теперь расскажите мне, — сказал Веб, стараясь не думать о том, что сделает с ним Бейтс, если узнает о его попытке вести самостоятельное расследование. Но он чувствовал себя в долгу перед Райнером и другими ребятами и решил на время послать Бюро и его правила к черту.

— Молчи, Джером, — сказала похожая на бабушку с картинки в детской книжке дама, сидевшая рядом с Джеромом. У нее были серебристые светлые волосы, большие круглые очки, гигантских размеров бюст и строгое выражение лица. Вебу она не представилась, но он на этом и не настаивал. Сведения о ней наверняка имелись в картотеке ФБР, но он мог получить их и из другого источника. Старуха была размером с небольшой автомобиль — казалось, она с легкостью могла отметелить Джерома, да и его, Веба, в придачу. Прежде чем снять цепочку с двери, она долго рассматривала его жетон и удостоверение.

— Не люблю, знаете ли, впускать в дом незнакомых людей, — объяснила она. — Сколько здесь живу, в этом районе всегда неспокойно. Причем к насилию прибегают обе стороны.

Невозможно описать, как не хотелось Вебу находиться в этой кошмарной квартире и вдыхать чудовищные миазмы, которыми все здесь было пропитано. Усаживаясь, он заметил, что половицы рассохлись и сквозь них проглядывает глинобитная основа пола. На улице было шестьдесят пять градусов по Фаренгейту, но здесь температура не превышала тридцати. И никаких признаков топящегося камина или хотя бы печи. Запахов готовящейся пищи с кухни тоже не доносилось. В одном углу комнаты были кучей свалены пустые банки из-под диетической кока-колы. Кое-кто пытается следить за своим весом, подумал Веб. Рядом с банками валялись упаковки из «Макдоналдса». Веб решил, что это отходы жизнедеятельности Джерома. Он относился к тому типу парней, которые обожают «биг-маки» и жареную картошку.

— Я вас понимаю, — сказал Веб огромной черной старухе. — И давно вы здесь живете?

— Всего три месяца, — ответила она. — До этого мы долго жили в другом месте, и у нас все было устроено просто чудесно.

— Но потом хозяева решили, что мы слишком мало платим за такую дивную квартиру, и дали нам пинка, — сердито сказал Джером. — Вытурили нас на улицу — и все дела.

— Никто не говорил, что жизнь — справедливая штука, Джером, — сказала бабуля. Она оглядела загаженное до последней степени помещение и тяжело вздохнула. — Но мы попытаемся обустроить и это место. Попомните мои слова: квартирка будет выглядеть как конфетка. — Веб не услышал особой уверенности в ее голосе.

— Удалось ли полиции что-нибудь узнать о нынешнем местопребывании Кевина?

— Почему вы сами у них не спросите? — осведомилась бабуля. — Нам они ничего о Кевине не рассказывают.

— Они потеряли его, — проворчал Джером, еще ниже съезжая по засаленным, продавленным подушкам бесформенного сооружения, которое только с большой натяжкой можно было назвать диваном. Стены в комнате были выкрашены в черный цвет — судя по всему, краской с примесью свинца, а в потолке зияли такие глубокие трещины, что сквозь них можно было пролезть на второй этаж. Трубы центрального отопления имели покрытие из асбеста. На полу тут и там виднелись мышиные экскременты. Мебель и все деревянные конструкции, включая потолочные балки, были источены жучком и грозили обвалиться. Инспекторы из жилищного отдела муниципалитета давным-давно должны были бы списать этот дом со своего баланса, как, впрочем, и весь этот квартал. Но они здесь не показывались; должно быть, сидели где-нибудь в кафе, потягивая кофе и рассказывая друг другу анекдоты.

— У вас есть фотография Кевина?

— Была одна, но мы отдали ее полиции, — сказала бабуля.

— Может, еще одна найдется?

— Даже если бы и нашлась, мы вовсе не обязаны вам ее отдавать, — рявкнул Джером.

Веб наклонился к парню — так, чтобы тот мог увидеть рубчатую рукоять торчавшего у него за поясом пистолета.

— Да, Джером, не обязаны. Но если я не получу от тебя фотографию, тебе придется съездить со мной в участок, где ты дашь мне показания по такому банальному вопросу, как средства, на которые ты существуешь, а также расскажешь о том, когда ты подвергался аресту и по какой причине.