Пайн воспользовалась моментом, чтобы осмотреть комнату. Ей было трудно представить, что когда-то она здесь жила. Все здесь казалось ей совершенно чужим.

— А где вы с сестрой спали? — спросила Блюм.

Пайн указала в сторону лестницы.

— Наверху.

Таннер повел их к старым поцарапанным ступенькам из клееной фанеры, даже не покрытых ковром.

Теперь с каждым шагом Пайн все больше приближалась к той ужасной ночи 1989 года. Лестничная площадка перед дверью спальни приняла ее разум и душу и чуть ли не тело, возвращая их в то время. Она мгновение смотрела на закрытую дверь, словно та действительно могла оказаться порталом в другую вселенную, где она найдет ответы на все вопросы.

Только не ставить планку слишком низко.

— Вы можете войти, мадам, — предложил Таннер. — Там ничего нет. Я сплю на раскладном кресле внизу. Тут нет кровати.

Пайн вцепилась в дверную ручку так, словно только это и привязывало ее к земле, повернула ее и открыла дверь. Как только она вошла, комната и она сама переместились в конец восьмидесятых, к самому худшему моменту ее жизни.

Она мысленно увидела кровать, прикроватную тумбочку, дешевый светильник, комод, на нем они с Мерси держали кукол. И квадратный коврик с нарисованным маленьким пони из мультика. Крошечный шкафчик, где висела их немногочисленная одежда. Синий мячик, Пайн любила его пинать и бросать, и платье маленькой балерины, которое Мерси обожала — балерина и более женственная из них двоих. Она носила платье, не снимая, и оно становилось невероятно грязным — белое превращалось в коричневое, и матери приходилось забирать его посреди ночи и стирать в раковине, потому что другого способа не было.

И, наконец, единственное окно в комнате. Через него Тор или кто-то, похожий на него, забрался внутрь и зажал руками в перчатках маленьким девочкам рты. А потом зазвучала считалка, сопровождавшаяся постукиванием по лбу каждой. Выбор пал на Мерси, кулак опустился на голову Пайн, проломил ей череп, и она осталась лежать — возможно, похититель решил, что она мертва. Утром к ним с трудом поднялась мать, покачиваясь от похмелья и травки. И тут только она узнала, что одна ее дочь исчезла, а другая находится на пороге смерти.

Поездка на машине скорой помощи в больницу, склоненные встревоженные лица, абсолютно белый потолок машины — быть может, первый взгляд на Небеса — бег врачебного персонала с каталкой по больнице. Укол иглы, анестезия, потеря сознания, операция на черепе, хотя она, конечно, не могла об этом знать, а потом долгое, пугающее выздоровление. Пугающее, потому что она не понимала, что с ней произошло.

Возращение домой, где Пайн обнаружила, что Мерси все еще нет, а ее родители безутешны. Они были не в состоянии говорить о другой дочери, не выпускали Пайн из вида, но не имели сил ее обнять или поговорить о том, что случилось. Тяжелая туча вины повисла над их уменьшившейся семьей.

— Агент Пайн?

Пайн оторвалась от воспоминаний — примерно так она приходила в себя после операции — мгновенно проснулась, ее переполняло любопытство, но была все еще сбита с толку, словно слишком быстро поднялась с большой глубины, и внутри у нее находилось нечто потенциально опасное.

Блюм с тревогой на нее смотрела.

— Ты в порядке? — спросила она.

Пайн кивнула.

— Просто кое-что вспомнила.

— Полезное?

Пайн пересекла комнату, подошла к окну и посмотрела вниз.

— Лестница, — ответила она. — Похитителю требовалась лестница, чтобы сюда забраться.

— Лестницу удалось найти? — с любопытством спросил Таннер.

— Нет, — ответила Пайн. — Насколько мне известно. Мне было шесть лет. Полиция со мной практически не разговаривала. Во всяком случае, после того, как они поняли, что я не могу им помочь.

— А подозреваемые были? — спросила Блюм.

— Мой отец стал первым и, пожалуй, единственным, — ответила Пайн.

Блюм и Таннер переглянулись.

— Вы думаете, он мог сделать такое со своими детьми? — спросил Таннер, который явно в это не верил.

— Нет. Это не отец. Я бы его узнала. И зачем ему было влезать в окно? Тем вечером они выпивали и курили травку. Он не сумел бы подняться на второй этаж по ступенькам, не говоря уже о лестнице. И я видела, как мужчина забрался в окно, но тогда не смогла его описать.

— Но полиция тебе не поверила, — сказала Блюм. — Они продолжали считать твоего отца подозреваемым?

— Именно по этой причине нам пришлось отсюда уехать, — сказала Пайн. — Все в городе думали, что это сделал он, хотя против него не существовало никаких улик.

— Ваш отец?

— Он мертв.

— А мама?

Пайн не стала отвечать сразу. В некотором смысле, тайна матери заслоняла собой даже исчезновение Мерси, во всяком случае, в ее глазах. Блюм с любопытством посмотрела на нее, но Пайн, казалось, ничего не заметила.

— Я бы не хотела об этом говорить, — наконец, сказала Пайн.

Она закрыла окно после того, как, покопавшись в памяти, вернулась в ту ночь, чтобы попытаться подтвердить для себя, что именно Дэниел Тор влез в окно. Результат получился таким, как она и предполагала: уверенности у нее не появилось.

Они спустились вниз, Пайн присела на крыльцо и погладила Роско по голове.

— Вы ему нравитесь, — одобрительно сказал Таннер. — Роско хорошо разбирается в людях. Так уж получается, что, когда я привожу сюда тех, кто не вызывает у него симпатии, они больше не возвращаются. Да, старина Роско помогает мне не принимать глупых решений, и теперь я совершаю заметно меньше неразумных поступков.

— Да, такой Роско не помешал бы мне много лет назад, — призналась Блюм.

Они с Таннером обменялись многозначительными взглядами.

— Спасибо, что позволили осмотреть дом, — сказала Пайн, поднимаясь с крыльца.

— Вы собираетесь долго пробыть в городе? — спросил Таннер.

— Столько, сколько потребуется, — ответила Пайн.

— Ну, тогда мы можем еще встретиться. Мы с Роско почти каждый день едим в маленьком кафе на главной улице. Оно называется «Темница» — в честь тюрьмы, наверное. Хорошая кухня и дешевое пиво.

— В таком случае, мы можем там встретиться, — сказала Блюм.

Таннер приподнял шляпу, прощаясь, полностью открыв густые волнистые волосы, и широко улыбнулся.

Они сели во внедорожник и поехали обратно в город.

— Мне всегда было интересно, что стало с ковбоем Мальборо, — сказала Пайн. — Теперь я знаю.

— А он симпатичный, — заметила Блюм, глядя в зеркало заднего вида на стоявшего у дома Таннера. — Настоящая грубая мужская красота. Могу спорить, он выкуривает две пачки в день, а это все равно, что восемь для двадцатилетнего.

— Если он хочет сохранить здоровье, ему следует бросить курить, — сказала Пайн.

— Ну, это только усиливает его загадочность плохого парня.

— Тебе следует себя контролировать, Кэрол.

— Я всегда держу все под контролем, агент Пайн. Это неизбежно становится привычкой любой матери шестерых детей. И, если тебе удается сохранить разум, бояться больше нечего.

— Я тебя проверяла.

— Значит, ты не хочешь говорить о своей матери?

Пайн собралась что-то ответить, но в последний момент передумала. Казалось, она изменила внутреннее отношение к этому вопросу.

— Я знаю, что стало с моим отцом, — наконец, ответила Пайн. — Но мне ничего неизвестно про мать.

— Ты хочешь сказать, что не знаешь, как она умерла?

— Мне кажется, что моя мать еще жива.

— Но ты не знаешь, где она сейчас?

— Верно.

— А ты пыталась ее найти?

— Много раз. И терпела неудачу.

— Но ты же агент ФБР. Как такое может быть?

— Хороший вопрос, Кэрол. Хороший вопрос.

Они заказали номера с завтраком в мотеле, который находился рядом с центром Андерсонвилля — большой старый дом, перестроенный, чтобы принимать гостей. Он назывался «Коттедж».

Обычно Пайн брала с собой мало вещей — была из «односумочных». Но в эту поездку взяла второй небольшой чемодан. Пайн поставила его на кровать, открыла и посмотрела на странный набор предметов, аккуратно сложенных внутри.