— Можете связаться с центральным управлением «Амтрака»? Или, быть может, мы свяжемся с хозяевами «Динго», и они пришлют сюда кого-нибудь, — обратился к машинисту Хиггинс.

Мужчина покачал головой:

— Буря глушит сигналы. Последний звонок в центральное управление я сделал несколько часов назад. С тех пор дозвониться до них не получалось.

Роксанна добавила:

— Мы даже проверили все мобильные телефоны — ни у одного нет сигнала. Мы не можем дозвониться ни до центрального управления, ни до курорта, ни до кого-либо еще. Все равно что в каменном веке.

— Послушайте, — сказал Том. — Я не собираюсь сидеть и ждать, пока шторм пожрет нас. Я подпишу любую бумагу, какую вам угодно, и сниму с вас ответственность, если со мной что-то случится. Мне уже приходилось подписывать такое, когда я делал репортажи за рубежом. Я большой мальчик и умею позаботиться о себе.

— Том, дело не только в этом, — сказала Роксанна. — Мы не хотим, чтобы с тобой что-то стряслось, дорогой. Сейчас совсем не прогулочная погода.

— Роксанна, я бывал и в худших передрягах, поверь мне. — Он обвел всех взглядом. — Дайте мне попробовать: это все, о чем я прошу. Если не получится пробиться, я просто вернусь назад.

Все переглянулись. Наконец проводник и машинист медленно кивнули:

— Хорошо.

Том отправился с Роксанной в багажный вагон и достал свое лыжное снаряжение. Он собирался у себя в купе, когда услышал, как кто-то подходит. Это была Элеонора.

— Я собираюсь, — тихо сказал Том.

— Ясно.

Она просто стояла.

— Тебе что-нибудь нужно? Я очень занят.

— Я не хочу, чтобы ты уходил.

— Так, довольно. Я все равно пойду.

— Похоже, ты думаешь, что собираешься спасти поезд и всех пассажиров.

Он бросил на нее резкий взгляд:

— Да, в целом план таков. Можно не благодарить меня за геройствование.

Элеонора подошла и присела на край сиденья.

— А тебе не кажется, что ты просто убегаешь?

— Я собираюсь пойти в буран и рискнуть жизнью, чтобы получить помощь, а ты называешь меня трусом. Чертовски огромное спасибо тебе.

Она не дрогнула от этого словесного выпада.

— Хочешь знать, почему я бросила тебя в Тель-Авиве? Наверное, стоит послушать, раз ты можешь не вернуться.

Он бросил на нее долгий взгляд, а затем тоже сел.

— Должен заметить, ты выбираешь время не менее неудачно, чем я. Впрочем, ладно, слушаю.

Женщина собралась с мыслями и заговорила:

— Том, ты одиночка, и тебе это нравится. Ты несешь ответственность только за себя, ни за кого больше.

Он начал возражать, но она остановила его одним взглядом.

— Я целые годы ждала возможности это сказать и скажу, а ты будешь слушать. — Она сделала паузу и продолжила: — Том, я любила тебя всей душой. Любила. Мое сердце целиком и полностью принадлежало тебе.

— Принадлежало — в прошедшем времени.

— Ты не осознаешь, что, пока мы были вместе, тебя похищали, бросали в тюрьму и трижды чуть не убили? Ты продолжал безумно рисковать собой ради очередного репортажа и никогда не задумывался, что чувствую я. Каждый раз, когда ты выходил за дверь, я не знала, вернешься ли ты. Не замечал, что я делала все меньше репортажей и волновалась все больше? Мне хотелось лишь отправиться домой. Я хотела найти место, где мы поселимся и будем жить вместе. Я не хотела лететь куда-то еще. Я не хотела смотреть, как ты уходишь на очередное задание, и гадать, увижу ли тебя снова. После всех этих лет странствий мне хотелось иметь дом с белым забором, дворик с садом и мужа, который уходит в девять и приходит домой в пять. Вот только ты так и не сделал предложения. Видимо, странствия для тебя были важнее, чем я.

— Элли, ты выдвинула мне ультиматум. Дала несколько минут на принятие решения, меняющего жизнь.

— Нет. Я просила годами, ты просто не желал слушать. Когда я вернулась в то утро и сказала, что хочу улететь, это было не спонтанное решение. Я набиралась духу неделями. После той прогулки я наконец нашла в себе смелость. И получила ответ.

Она встала.

— Можешь вставать на лыжи и отправляться пытаться спасти поезд. В очередное приключение. Надеюсь, с тобой ничего не случится и ты напишешь отличный репортаж. Только не воображай, что ты делаешь это ради кого-то, кроме себя.

Она ушла. Том сидел и смотрел ей вслед. Рука в кармане бесцельно теребила кольцо.

Вагон-ресторан был полон жаждущих завтрака пассажиров. Роксанна с тревогой наблюдала, как запасы продовольствия на кухне стремительно тают. Еда в вагоне-люксе закончилась еще прошлой ночью, и уже начали появляться недовольные. Ей пришлось пустить в ход чувство юмора и дипломатические навыки, чтобы утихомирить каждого. В поезде было немало младенцев. Запасы подгузников и молока тоже заканчивались, и раздающиеся повсюду детские крики еще больше трепали всем нервы.

Отец Келли наконец набрался смелости провести службу в вагоне-люксе, на которую собралась многочисленная паства, включая представителей всевозможных вероисповеданий, — даже несколько ищущих утешения агностиков. Священник с непривычки иногда запинался, однако старался искренне. После службы люди подходили и благодарили его за поднятое настроение.

Он признался помогавшей ему в проведении службы Агнес Джо, что уже много лет не чувствовал себя так хорошо. Это даже заставило его задуматься, а стоило ли уходить в отставку.

Когда Хиггинс перестал совещаться с работниками поезда насчет оптимальных способов экономии топлива и электричества, он вышел наружу в шторм и лично залез под днища вагонов проверить, не замерзли ли трубы. Когда он вернулся, уже наступило время ланча. За чашкой кофе старый железнодорожник делился с присутствующими в вагоне-ресторане историями Дикого Запада: про Джесси и Франка Джеймсов, Билли Кида и других лихих людей. Не только дети, но и взрослые прислушивались с трепетом и с широко открытыми глазами. Он также поведал историю легендарного носильщика из пульмановского вагона Джона Блера, который в конце 1800-х годов практически в одиночку спас пассажиров целого поезда, угодившего в лесной пожар в Миннесоте.

— Они оказались в весьма отчаянном положении, — рассказывал Хиггинс, — потому что нет ничего хуже огня. Если выбирать между огнем и снегом, — он махнул рукой в сторону окна, — я всегда выберу снег. Может, сейчас вам так не кажется, но в этом отношении нам повезло.

Роксанна улыбнулась, оценив по достоинству, что именно пытается донести до всех Хиггинс, и налила ему еще чашку кофе.

Агнес Джо довольно долго сидела, уставившись в окно вагона-ресторана. Когда Роксанна спросила ее, куда она смотрит, та указала на что-то неразличимое среди падающего снега:

— Знаешь, сейчас ведь сочельник.

Роксанна кивнула:

— Ты права, дорогая.

Чуть позже подошла Элеонора. Агнес Джо с Роксанной смотрели в окно, Элеонора проследила за их взглядами. Снаружи двое тепло одетых мужчин с трудом затаскивали в поезд что-то покрытое брезентом.

— Что происходит? — спросила Элеонора.

— Скоро узнаешь, — ответила Роксанна.

Когда первый зашел внутрь, таща груз за свой конец, женщина увидела, что это проводник спального вагона Барри. Брезент сполз с перетаскиваемой вещи, и стало видно, что это малорослая елочка — видимо, со склона горы. Бо́льшую часть снега стряхнули снаружи, однако твердые куски прочно прилипли к ветвям и тощему стволу. Когда второй мужчина залез в вагон, капюшон слетел с его головы. Элеонора ахнула: это был Том.

— Какое Рождество без рождественской елки, — пояснил он. — Вообще это была идея Агнес Джо.

Они установили елку в вагоне-люксе на спешно сооруженной подставке. Прибежавшие дети стали украшать ее по своему усмотрению. Час спустя елочка смотрелась просто потрясающе — или как минимум любопытно: ее увешали всем подряд — от бижутерии до бейсбольных карточек из жвачек, от резинок до пластиковых фигурок и гирлянд мишуры, которые одна женщина везла на Рождество своей семье в Альбукерке. Дети склеили из бумаги большую звезду, выкрасили в ярко-серебристый цвет и водрузили на макушку елки, что оказалось нетрудно, учитывая, что высота дерева всего четыре фута. Тем не менее пойманным в ловушку в «Чифе» людям елка казалась захватывающей дух красавицей со всеми ее карточками, фигурками и прочим.