— Может быть, кто-то их где-то видел вместе, — предположила Блюм.

— Это очень трудная задача для трех человек, — заметил Ларедо.

— А ты не рассчитываешь на подкрепление из Бюро? — спросила Пайн.

— Только не сейчас. У Бюро не хватает людей. Слишком много дел, требующих немедленного внимания.

— Но три убийства это совсем не мелочи!

— Ты ломишься в открытую дверь, и я попрошу помощи. Только особенно ни на что не рассчитывай.

Они услышали топот бегущих по коридору ног, и в дверь влетела Лорен Грэм. Ее лицо стало смертельно бледным, и на нем застыл такой ужас, что Пайн и Ларедо вскочили и одновременно потянулись к оружию.

— Что? — рявкнула Пайн.

— Вы должны пойти… идемте со мной. Поспешите! Гос-поди! Поспешите.

Она повернулась и побежала обратно по коридору, а трое федералов помчались за ней.

Они выскочили на главную улицу, побежали за Грэм и вскоре оказались перед входом в одно из зданий.

В сером кирпичном здании с черными ставнями на окнах и металлической крышей над крыльцом музей Гражданской войны «У мальчика-барабанщика». Над входом висел флаг Конфедерации, и стояли большие деревянные плоские фигуры в синей и серой форме, а также фигурки поменьше — юные барабанщики. Вместо лиц были отверстия, что позволяло посетителям встать так, чтобы сфотографироваться на память в форме солдат Гражданской войны. Кроме того, имелась возможность запечатлеться возле макета дамы в юбке с кринолином.

Женщина лет пятидесяти с волнистыми каштановыми волосами, одетая в темно-синее платье, в туфлях на низких каблуках и нейлоновых чулках, стояла снаружи и выглядела еще более перепуганной, чем Грэм. Одной рукой она опиралась на кирпичную стену, видимо, чтобы сохранить равновесие. Другую прижимала к груди.

— Лили, — позвала Грэм. — Я привела людей из ФБР.

Ларедо и Пайн прошли мимо Грэм и направились к женщине по имени Лили.

— Что случилось? — спроси Ларедо, держа ладонь рядом с рукоятью пистолета.

В ответ Лили слабо указала в сторону музея.

— Это… там, — едва дыша, прошептала она.

Взгляды Ларедо и Пайн обратились к входу в музей.

— «Это»? — спросила Пайн.

— Сзади. В… форме. О, это ужасно, — прошептала Лили.

Она закрыла лицо руками и разрыдалась.

Пайн посмотрела на Блюм и жестом попросила ее с ней остаться.

Затем они с Ларедо распахнули дверь музея, вошли и оказались в окружении реликвий Гражданской войны в застекленных шкафах-витринах, на стенах висело оружие. В центре зала стояла крупномасштабная модель Андерсонвиллской тюрьмы, с двойным частоколом вокруг, фигурками заключенных, сторожевыми башнями, тентами и песком.

За черными заграждениями с информационными табличками стояли манекены в военной форме. Возле другой стены — женщина, одетая во все черное, в шляпке и с черным зонтиком. А рядом с ней солдат в шляпе, с золотой перевязью и саблей.

Первой это заметила Пайн, и даже ее закаленные нервы дрогнули.

Ларедо посмотрел туда, куда повернулась Пайн и зашипел.

— Проклятье, что?..

Они подошли к черной ограде, у которой стояли еще два солдата-манекена с ружьями в руках; за спинами у них висели флаги Конфедерации. Пайн даже не стала смотреть в их сторону. Ее взгляд остановился на маленькой фигурке между ними. Она решила, что это тот самый мальчик-барабанщик, одетый в серую форму повстанцев, с барабаном, висевшим на белой ленте на плече, и двумя палочками в руке. Вот только, в отличие от остальных фигур, эта когда-то была живым, дышащим человеком.

Окна закрыли коричневой бумагой, чтобы посторонние не заглядывали в музей, перед входом натянули полицейскую ленту. Неподалеку слонялась небольшая группа зевак, некоторые пытались заговорить с полицейским, стоявшим возле двери. Все выглядели встревоженными и расстроенными.

Внутри атмосфера оставалась напряженной.

Пайн и Блюм стояли рядом с телом. Оно по-прежнему оставалось в форме, бригада экспертов заканчивала работу, делая последние снимки.

Жертве было около десяти лет, мальчик, латиноамериканец.

Пайн смотрела на пару больших карих глаз, которые больше никогда ничего не увидят. Возможно, последнее, на что они смотрели, был убийца.

— Убийство всегда бередит душу, — пробормотала Блюм, глядя в сторону. — Но когда жертва ребенок… — Она больше ничего не сказала, но этого и не требовалось.

Ларедо и детектив Уоллис беседовали с двумя помощниками шерифа в форме. Лили, потрясенной служительнице музея, позволили уйти, предварительно задав ей необходимые вопросы.

Она рассказала, что пришла в музей, как и в любое другое утро. Убрала сумочку и заварила чашку чая. Затем начала работать над новым экспонатом в задней части музея, но ее внимание привлекло нечто необычное.

— Манекен был белым, — сказала Лили. — А он… он — нет.

Они почти сразу разобрались, каким образом тело сохраняло вертикальное положение: под формой находился кожаный ремень, концы которого были прикреплены к шурупу на стене.

Перед мысленным взором Пайн появилась маленькая футболистка по имени Холли. Пайн удалось спасти ей жизнь, а этому мальчику — нет. Она потерла глаза, не столько чтобы лучше видеть, сколько стараясь разогнать туман в голове.

У нее не получилось.

К ней подошел Ларедо.

— Нигде нет следов взлома, — сказал он. — Леди ушла вчера вечером около половины седьмого. Должно быть, у преступника был ключ.

Пайн кивнула.

— Перед главным входом, над крыльцом, установлена камера наблюдения, — сказала она. — Я обратила на нее внимание, когда мы входили. Кроме того, есть еще задний вход. Вероятно, он пришел оттуда и принес жертву. И у него было полно времени, чтобы подготовить… — Пайн замолчала и посмотрела на ребенка.

— Верно, — сказал Ларедо, проследив за ее взглядом.

— Что-нибудь уже известно о жертве? — спросила Пайн.

— Пока нет, — покачал головой Ларедо. — Прошло слишком мало времени.

— У нас его больше нет, — заявила Пайн. — А убийца не станет останавливаться из-за того, что мы от него отстаем.

К ним присоединился Уоллис.

— Это ужасно, — сказал он. — Ребенок, — детектив покачал головой.

Пайн кивнула.

— Я спросила Лили, не видела ли она кого-то, кто вел себя странно, или посетителей, которых она не узнала, — сказала она. — Но, конечно, когда собираются энтузиасты, которые намерены восстановить события Гражданской войны, появляется много новых людей. Более того, по ее словам, в последнее время музей пользовался огромной популярностью.

— Послушайте, может быть, отец или мать мальчика вовлечены в индустрию порнофильмов? — предположил Ларедо.

— Если и так, — ответила Пайн, — они должны были заметить исчезновение сына. — Я попрошу, чтобы его фотографию показали жителям города. Не исключено, что кто-то его узнает.

— Сначала пустынное место на главной улице, всего в нескольких кварталах отсюда, — сказал Ларедо. — Потом кладбище. Теперь музей.

— А что относительно Бет Клеммонс? — вмешалась Блюм.

— Я не вижу ее как часть галереи жертв, — сказала Пайн. — Просто она представляла для убийцы опасность. Он не стал ее переодевать или переносить в другое место. Клеммонс убили, чтобы она молчала.

Ларедо покачал головой.

— Но мы выяснили из другого источника, что все трое снимались в фильмах, причем вместе, — возразил он. — И Клеммонс нам для этого не потребовалась.

— Из чего следует, что Клеммонс знала что-то еще — и весьма важное, — сказала Пайн.

— В таком случае она должна была умереть, — сказала Блюм. — Сразу после смерти Гиллеспи. Убийца понимал, что рано или поздно мы вернемся, чтобы задать ей новые вопросы.

— Совершенно верно, — согласилась Пайн.

— Я позабочусь о том, чтобы распространить в городе описание мальчика и портрет, — пообещал Уоллис и опустил глаза. — Мы будем вынуждены использовать это изображение. Другого у нас нет.

— Мы также можем провести его через наши базы данных, — сказал Ларедо.