— Как у тебя дела? — спокойно спросила Элеонора.

— Работаю. В последний год в основном здесь, в Штатах, — умудрился выговорить Том.

— Да, знаю. Я читала твои заметки про мебель Дункана Файфа[141] в «Архитектурном журнале». Первая статья об антикварной мебели, вызвавшая у меня смех. Хорошо написана.

Весьма приободренный, Лэнгдон ответил:

— Между нами говоря, когда я это писал, то не мог отличить Дункана Файфа от Дункана Хайнса[142], но я зубрил тему как помешанный, а потом спустил все заработанные деньги. Ты меня знаешь.

— Да, я знаю тебя.

Она даже не улыбнулась, хотя Макс хихикнул. У Тома засосало под ложечкой, а в горле пересохло: большие изумрудные глаза сверлили его, и в них не было ни капли приязни. Ноги Лэнгдона словно налились свинцом. Ощущение близящейся погибели странным образом принесло ему облегчение, как будто конец будет быстрым и относительно безболезненным.

Он вновь обрел голос:

— Так ты работаешь сценаристом?

— Она одна из топ-секретов Голливуда, — ответил Макс. — Специализируется на исправлении сценариев. Ну, знаете: когда сценарий сильно хромает и срочно нужно чудо? Тогда приходит Элеонора и все волшебным образом исправляет. Она не раз спасала мою задницу, когда писателям А-класса, которым я платил миллионы, случалось облажаться. В пяти моих последних фильмах она переписала практически весь сценарий. Я наконец-то уговорил ее сделать свой, оригинальный.

— Я не удивлен — она всегда потрясающе писала.

На комплимент не последовало никакой реакции — опять. Свинец уже дошел до лодыжек Тома.

— Так в чем дело, Макс? — спросила Элеонора с легким кивком в сторону Лэнгдона. Она явно хотела не погружаться в воспоминания, а поскорее покончить со всем этим — то есть с ним.

— У меня возникла замечательная идея.

Макс объяснял ей «замечательную идею», в то время как Том стоял и задавался вопросом, не броситься ли из окна под колеса поезда. Было кристально ясно, что Элеонора совершенно не рада гениальной мысли режиссера.

Тем не менее она ответила:

— Дай мне поразмыслить, Макс.

— Безусловно. Послушайте, вот что я скажу: давайте попозже соберемся и выпьем. Кто-то подсказал мне, что тут продают алкоголь.

— Да, продают, — подтвердил Том и добавил шутливо: — По сути, весь поезд — огромный бар.

Он бросил взгляд на Элеонору, но та просто смотрела в сторону. Теперь и его руки налились тяжестью.

— Тогда договорились. Встретимся и выпьем, когда — часов в восемь?

— Там же можно и поужинать. У меня забронирован столик на семь.

Том снова поглядел на Элеонору, словно пытаясь взглядом побудить ее сказать, присоединится ли она.

— У меня был поздний ланч в Вашингтоне. Ужин я пропущу, — сказала женщина.

— Да, Том, мне тоже не до еды, — заметил Макс. — Надо сделать несколько звонков.

— Только не голодайте. — По иронии, в этот момент свинец добрался до его рта.

— Не беспокойтесь, Кристобаль захватил мою любимую еду. К тому же я предпочитаю обходиться перекусами.

— Кристобаль?

— Мой ассистент. Едет в соседнем купе справа, — Макс указал туда, где Том видел «ребенка» в наушниках.

Кристобаль как раз вышел из купе, словно услышав упоминание боссом своего имени через закрытую дверь.

— Что-нибудь нужно, мистер Пауэрс?

— Нет, все в порядке. Это Том Лэнгдон. Он, наверное, поможет нам с проектом.

Кристобаль был ростом с Тома, молод, привлекателен, хорошо сложен, модно одет и, вероятно, зарабатывал за неделю столько же, сколько Лэнгдон за год. Он также выглядел деловитым и интеллигентным, и все это в совокупности вызвало у Тома моментальную неприязнь.

— Замечательно, сэр, — сказал Кристобаль.

Они с Томом обменялись рукопожатием.

— Рад знакомству, — поздоровался журналист, стараясь игнорировать хруст своих зубов.

— Значит, решено, — сказал Макс. — Элеонора все обдумает, а мы соберемся и выпьем в восемь. А сейчас мне надо пойти покурить, пока у меня не началась гипервентиляция, — он стал озадаченно оглядываться.

— Туда, — указал Том. — Через два вагона, пройдете ресторан, далее в вагон-люкс и вниз по лестнице, потом направо — и увидите дверь с надписью: «Место для курения».

— Благодарю, Том, вы просто золото. Знаю, у нас все получится — это знак. Хиромант сказала мне, что произойдет что-то хорошее. Она говорила про случайную встречу. И вот, смотрите. Да, день удался.

Он сунул в рот сигарету и поспешил прочь.

— Ваша зажигалка в правом кармане пиджака, сэр! — крикнул ему вслед Кристобаль.

Макс помахал рукой; Кристобаль вернулся в свое купе-офис. И Элеонора с Томом остались вдвоем.

Несколько мгновений они стояли, не встречаясь друг с другом взглядами.

— Не могу поверить, что это происходит на самом деле, — наконец вымолвила Элеонора. — Что в поезде оказался именно ты.

Она закрыла глаза и медленно покачала головой.

— Ну, я тоже застигнут врасплох, — сказал Том и добавил: — Ты замечательно выглядишь, Элли.

Насколько ему было известно, он был единственным, кто называл ее так. Она не возражала, а Том обожал.

Глаза Элеоноры открылись и сфокусировались на нем.

— Не буду ходить вокруг да около: Макс — чрезвычайно одаренный режиссер, но порой ему приходят в голову странные идеи, которые просто не работают. И я уверена, что данная — из их числа.

— Эй, я случайно наткнулся на этого энтузиаста. Я не хочу заставлять тебя заниматься тем, что не нравится, и, говоря откровенно, еще не обдумал все как следует.

— Значит, я могу передать Максу, что ты не заинтересован?

— Если ты этого хочешь, Элли, то я не против.

Она внимательно оглядела его, и Том ощутил, как съеживается под ее взглядом.

— Именно этого я и хочу.

Она зашла в свое купе и закрыла дверь.

Лэнгдон остался стоять, как статуэтка — обожженная в печи, готовая к грунтовке и росписи. Даже «шшш, жжж, ссс-бум-бах» поезда не могли расшевелить застывшего в неколебимом отчаянии человека. Он задавался вопросом, не поздно ли еще получить обратно деньги за билет на том основании, что стал живым трупом.

Том доплелся до своего купе и рухнул на раскладную кровать. Элеонора едет этим поездом? Не может такого быть. Он никогда не представлял себе, что путешествие к самопознанию окажется совместным с тем единственным человеком на земле, чье исчезновение из его жизни и побудило предпринять эту чертову поездку, во-первых! И тем не менее… кто был виновен в ее исчезновении? Он ведь так и не попросил ее остаться, верно?

Сидя на кровати и уставившись в заоконный мрак, Лэнгдон внезапно обнаружил себя не в поезде, едущем в Чикаго, — он находился в Тель-Авиве. Они предпочли этот приморский город из-за близости к аэропорту имени Бен-Гуриона — не больше двух часов полета до любых происшествий, которые Элеонора с Томом могли бы осветить. Средний Восток был непредсказуем в своей предсказуемости. Вы точно знали, что что-то произойдет: только не знали, где и как именно.

Марк Твен посетил Святую землю и много о ней писал в «Простаках за границей». Книга была опубликована 1869-м — за год до того, как евреи снова стали селиться в Иерусалиме, и почти за девяносто лет до появления суверенного государства Израиль.

Твен нашел Палестину очень маленькой и писал, что у него «не укладывалось в голове, что у маленькой страны может быть столь богатая событиями история». Том прекрасно его понимал. Место, кажущееся таким грандиозным людям со всего света, можно пересечь из конца в конец на автомобиле за считаные часы. Обнесенный стенами город Иерусалим с первого взгляда показался Лэнгдону не более чем великолепной миниатюрой.

Однако жизненная энергия города и людей, называющих его своим домом, соответствовала его репутации одного из самых притягательных мест на земле.