— Если бы Господь увидел этого парня, то сразу позвал бы копа.

— Уверен, что Вестбрук нанимает только лучших из лучших.

— Интересно, как он ладит с чернокожими? По виду это типичный белый экстремист.

— Не имею представления. На первый взгляд их объединяет только то, что Мейси тоже бреет голову. Мы мало что знаем о Мейси. По неподтвержденным слухам, он служил телохранителем у каких-то важных шишек, а когда их посадили в федеральную тюрьму в Джоли, перебрался в округ Колумбия и поступил на работу к Вестбруку. На улице у него репутация лояльного, но крайне жестокого человека. Совершеннейший псих, но в своем роде профессионал.

— Как и всякий закоренелый преступник.

— Впервые он продемонстрировал свою жестокость, когда ударил в голову свою бабку кухонным ножом. За то, заявил он чуть позже, что она положила ему в тарелку мало мяса.

— Почему же его не посадили за покушение на убийство?

— Ну, тогда ему было всего одиннадцать лет. Впрочем, он отбыл какой-то срок в исправительном заведении для несовершеннолетних. С тех пор, правда, официально за ним числится лишь три штрафа за превышение скорости.

— Милый парень. Ты не возражаешь, если я оставлю эти три фотографии у себя?

— На здоровье. Но если ты случайно повстречаешь Мейси в темной аллее, мой тебе совет: уноси поскорее ноги.

— Я же служу в ПОЗ, Пирс. Таких парней, как он, я съедаю на завтрак.

— Ладно. Продолжай себе это внушать.

— Если Коув так хорош, как ты говоришь, он не мог так вот запросто попасться в расставленные ему сети. За этим наверняка что-то кроется.

— Возможно. Но никто не застрахован от ошибок.

— Ты можешь подтвердить, что Коув не знал точного времени атаки?

— Могу. Коува в известность об этом не поставили.

— А почему, собственно?

— Руководство боялось утечки информации; кроме того, во время вашего налета Коува в этом доме все равно не должно было быть, поэтому считалось, что время атаки ему знать необязательно.

— Здорово. Выходит, что вы не доверяете собственному агенту. Но это не означает, что он не мог получить эти сведения из какого-нибудь другого источника. Из ВРО, например?

— Или из ПОЗ, — бросил Бейтс.

— Это Коув вам сообщил, что в оперативном центре могут находиться потенциальные свидетели?

Бейтс кивнул.

— Знаешь, Пирс, я был бы не прочь знать об этом с самого начала.

— Те, кому надо, об этом знали, Веб. А тебе, чтобы выполнить свою работу, знать это было необязательно.

— Как ты можешь это утверждать, если не имеешь ни малейшего представления о том, как я выполняю свою работу?

— Ты опять начинаешь кричать, приятель? Предупреждаю, не перегибай палку!

— Меня бесит, что во время этой операции погибли шесть человек, а всем, похоже, на это наплевать!

— Если брать Бюро в целом, то по большому счету так оно и есть. Это волнует только людей вроде тебя и меня.

— Может, есть что-нибудь еще, что мне необязательно знать?

Бейтс вытащил из горы лежавших у него на столе документов толстую черную папку, а из нее вынул другую папку — потоньше. Открыв ее, он посмотрел на Веба и спросил:

— Почему ты не сказал мне, что Харри Салливан — твой папаша?

Веб сразу же поднялся с места и направился к кофейному автомату. Кофе ему больше не хотелось, но эта короткая отлучка позволила ему собраться с мыслями. Когда он снова сел за стол, Бейтс все еще просматривал содержимое папки. Когда же он поднял на Веба глаза, тому стало ясно, что Бейтс хочет получить ответ на свой вопрос и без этого папку ему не отдаст.

— Я никогда не думал о нем, как о своем отце. Мы расстались, когда мне было шесть лет. Для меня он просто малознакомый человек. — Секунду помолчав, он спросил: — А когда ты узнал, что он мой отец?

Бейтс провел по странице пальцем сверху вниз.

— Не раньше, чем добрался до твоего старого дела, где содержались сведения о всех твоих родственниках. Откровенно говоря, принимая во внимание все его аресты и художества, остается только удивляться, как ему удалось выкроить время, чтобы зачать тебя. Здесь много чего понаписано, — с лукавым видом добавил он.

Вебу хотелось выхватить папку из рук Бейтса и выбежать с ней из зала. Но он и пальцем не пошевелил: сидел, смотрел на лежавшую на столе перед Бейтсом пачку пожелтевших бумаг и ждал. Окружавшие его звуки неожиданно исчезли. Остались только Бейтс, он и его отец, незримо присутствовавший на страницах старых документов.

— Отчего, скажи на милость, ты вдруг заинтересовался этим, как ты его называешь, «малознакомым человеком»? — спросил Бейтс.

— Когда годы берут свое, смутные воспоминания детства начинают обретать смысл.

Бейтс вложил пачку бумаг в толстую черную папку и пододвинул все это Вебу.

— Коли так, читай на здоровье.

Когда Веб вернулся в мотель, он первым делом заметил свежее масляное пятно на той стороне парковочной площадки, где обычно ставил свою машину. В этом не было бы ничего удивительного, так как поставить машину в этой части парковки мог любой другой постоялец мотеля, если бы масляное пятно не располагалось точно напротив его номера. Поэтому, прежде чем войти в комнату, Веб, сделав вид, что роется в карманах в поисках ключа, тщательно осмотрел замочную скважину. К сожалению, даже Веб был не в состоянии определить, вскрывали замок в его комнате или нет. То, что его не взламывали, было ясно, но человеку, знавшему свое дело, не составило бы труда открыть этот простой замок с помощью отмычки в считанные секунды, не оставив при этом никаких следов.

Веб отпер дверь и, положив ладонь на рукоять пистолета, вошел в комнату. Ему понадобилось ровно десять секунд, чтобы определить, что в помещении никого нет. Все вещи находились на своих местах; коробка с документами, которую он взял в доме матери, стояла там, где он ее оставил, а бумаги и фотографии ни на миллиметр не изменили своего расположения. Но Веб не поленился проверить пять различных крохотных ловушек, расставленных им по комнате. Три из них сработали. Веб всегда прибегал к этой системе безопасности, когда куда-то уезжал. Что ж, кем бы ни были люди, проводившие обыск в его комнате, они сработали хорошо, но отнюдь не идеально. Это успокаивало — вроде того как успокаивает известие о том, что верзила, с которым тебе предстоит драться, носит вставную челюсть и иногда мочится в постель. Ирония, однако, заключалась в том, что его комнату обыскивали именно в то время, когда он беседовал с Бейтсом.

Веб никогда не считал себя наивным человеком, поскольку видел жизнь в худших ее проявлениях — и в детстве, и в зрелом возрасте. Тем не менее он верил, что всегда может положиться на Бюро и на людей, которые обеспечивали эффективную деятельность этого агентства. Теперь же эта вера была основательно подорвана.

Он собрал свои скудные пожитки и уже через пять минут снова катил по шоссе. Остановившись у ресторана в пригороде Старая Александрия, он припарковался так, чтобы машину было видно из окна, заказал ленч и стал просматривать досье Харри Салливана, которое передал ему Бейтс.

Бейтс не шутил. Родитель Веба значительную часть жизни провел в образцовых исправительных заведениях страны, большинство из которых находились на юге, где особенно хорошо умели строить камеры, лишенные даже минимальных удобств. Обвинений против него было выдвинуто великое множество, но все они имели экономический характер. Его преступления можно было квалифицировать как разного рода мошенничества, связанные с присвоением чужих денег и собственности. Из расшифровок стенограмм судебных заседаний и протоколов задержаний, находившихся в папке, явствовало, что своим успехам на этом поприще его папаша был обязан прежде всего умению молоть языком и непревзойденному нахальству.

В папке находились фотографии Харри — анфас и в профиль с правой и левой стороны с шедшими понизу идентификационными номерами. За свою жизнь Веб повидал множество тюремных снимков, которые почти не отличались друг от друга. У людей на таких фотографиях было потерянное выражение лица: казалось, они были близки к тому, чтобы перерезать себе вены или пустить пулю в висок. Но Харри Салливан на этих снимках улыбался. Складывалось впечатление, что ему удалось обвести копов вокруг пальца, даже несмотря на то что они засадили его в тюрьму. Впрочем, годы сказались на нем не лучшим образом. Он уже не походил на того красавчика, которого Веб видел на фотографиях, хранившихся в принадлежавшей матери коробке. На последней же серии тюремных снимков он выглядел дряхлым стариком. Но продолжал улыбаться, правда, демонстрируя при этом почти полное отсутствие зубов. У Веба не было причин его любить; тем не менее ему было неприятно наблюдать запечатленную на цветной кодаковской пленке постепенную деградацию этого человека.